***

В ночь на пятницу снова обрушилась гроза, но в этот раз она была такой чудовищной силы, что каждый раскат грома напоминал удары огромного железного молота, от которого в домах и пристройках тревожно звенели окна, люди подскакивали со своих коек, а животные беспокойно переступали в стойлах.

Хуже всего, конечно же, приходилось солдатам, которые неусыпно несли дозор не только на башнях королевского замка, а ещё стоически выдерживали ледяной ливень и жуткие порывы ветра на крепостных стенах, отделявших их маленький пограничный городок от остальных земель.

И в эту ночь почти никто не спал. Все как будто чувствовали, что вместе с этой грозой в их земли пришло ещё что-то. Нечто более ужасное, чем просто разбушевавшаяся стихия. Словно к ним пробралось настоящее Зло, которому даже крепостные стены не стали помехой.

И даже если бы кто-то и слышал захлёбывающийся лай собак вдалеке, тревожный топот копыт или приглушённые крики и вопли, то никто бы не пошёл смотреть, что там случилось. Потому что в этих местах всегда правил страх.

Об этом и размышлял старый горожанин, которому не посчастливилось оказаться в такую погоду на улице. Он стоял по щиколотку в воде, несущейся по брусчатке, и, придерживая шляпу, вглядывался в темноту ночи. Молнии были настолько быстрыми и ослепительными, что в их свете нельзя было разглядеть толком, что происходит в десяти шагах от него, поэтому старик медленно стал продвигаться вперёд, машинально вытянув одну руку перед собой.

Он искал свою внучку, которая убежала из дома – да-да, и такое случается, – ещё рано вечером, когда изо всех сил жарило июльское солнце, и не было ни намёка на такую бурную ночь. Видимо, она снова заговорила о своих родителях, а престарелая Гретта попросту не выносила этих разговоров и накричала на девочку. Впрочем, как всегда.

«Ну, Фредерик, я не виновата! Я тебе правду говорю!» – чуть ли не вопила Гретта, вытаращив глаза. Она была старой закалки и даже могла приложить Патрицию, если та не слушалась или баловалась. Или даже если Гретте казалось, что та не слушается или балуется.

«Кому нужна твоя дрянная девчонка? Она вся в своего отца! Такая же взбалмошная и своенравная!»

И, быть может, это было недалеко от правды. Отец Патриции был разбойником, а мать, скорее всего, проституткой, поэтому… Фредерик и Гретта предпочитали умалчивать об этом, рассказывая всем, в том числе и Патриции, что её родители просто уплыли за горизонт и обещали вернуться. Неплохая сказочка, не правда ли?

Патрицию двенадцать лет назад принёс её отец прямо посреди ночи в такую же ужасную грозу (но всё-таки не настолько безумную, как этой ночью). Он постучал в дверь первого попавшегося дома в этом квартале бедняков, где и жил Фредерик вместе со своей сварливой жёнушкой, которая уже тогда была как гвоздь в ботинке, как крошка в постели, как камень в почках, как шило в…

Но Фредерик любил её, так бывает всегда. Он стойко переносил все капризы своей любимой, с которой уже десять лет брёл по своему нищему жизненному пути. И всё было нормально, день сменяла ночь, лето сменяло зиму, но однажды всё изменилось.

Посреди ночи кто-то забарабанил во входную дверь. Удары были тяжелыми, будто били молотом, но в то же время какими-то отчаянными, как будто этот дом мог даровать гостю спасение.

Гретта хоть и не слыла трусихой, в ту ночь она испугалась очень сильно, съёжившись в кровати и вцепившись в руку Фредерика, который тогда ещё был физически крепок, чтобы отстоять свой дом и свой очаг.

Он поднялся, стараясь ничем не скрипнуть. В кромешной тьме прошёл на кухню, пытаясь ступать бесшумно, а оттуда уже вернулся с широким тесаком, которым запросто перерубал коровьи кости, когда готовил суп.

Горожанин не стал зажигать ни свечу, ни лампу.

В дверь снова глухо застучали, отчего Гретта подпрыгнула в кровати.

Фредерик спокойно посмотрел на неё, как будто у него в жизни такое происходило регулярно. Потом он медленно пошёл к двери, крепко сжимая свой тесак.

– Откройте же вы наконец! – истошно прокричали за дверью, отчего Гретта взвизгнула, как свинья на бойне. В тот же момент за дверью раздался приглушённый плач. Явно детский. Может, он был и раньше, но не такой громкий.

Больше Фредерик сдерживать себя не мог, он рывком распахнул дверь, готовясь воткнуть тесак прямо в голову непрошеному гостю, ну или куда он там попадёт.

Вместе с воем ветра и дождя в дом проникнул и детский плач: отчётливый и жалобный.

В проёме же стоял рослый мужчина, державший на руках маленького ребёнка, завёрнутого в рубаху. Даже тёмная ночь не смогла скрыть того, что незнакомец еле держался на ногах: он был тяжело ранен и истомно дышал.

– Драконы милостивые, что с тобой, парень? – громко спросил Фредерик, всё ещё не опуская оружие. Такого он точно не ожидал увидеть.

– Времени нет, – прохрипел незнакомец. – Девочку зовут Патриция… Патриция! Запомните! – он протянул свёрток с ребёнком в проём. – Я больше не могу уходить с ней…

– Нет, Фред, нет! – возопила Гретта, вскочив с кровати. – Пусть убирается! Пусть он убирается отсюда! И пусть забирает своего ребёнка!

Казалось, что сейчас она залает от страха и ярости.

Но Фредерик как будто и не слышал свою возлюбленную. Как во сне, он медленно протянул руки и взял девочку. В ночи уже слышалось отдалённое ржание коней и топот копыт. Сомнений не было: преследователи незнакомца.

– Берегите её. И не отдавайте им… Они придут за ней, – прошептал незваный гость и попросту как-то вывалился из проёма прямо на улицу. Спустя мгновение он натужным рывком растворился в ночи.

Фредерик одной рукой закрыл дверь и внёс девочку в спальню.

А почти к утру к ним всё-таки заявились гвардейцы и спрашивали, не видели ли они тут мужчину с ребёнком. Оказалось, это был разбойник и убийца, которого долго не могли поймать, но в один день им всё-таки повезло напасть на его след.

– Жену мы его нашли, – сказал начальник гвардейцев. – И разобрались прямо на месте. Осталось найти этого чёртова выродка!

К счастью, разговор с гвардейцами происходил на улице, а Патриция уснула в спальне, поэтому всё обошлось и её не нашли. Если бы тот жирный всадник не поленился и устроил обыск в доме, то всё бы окончилось плачевно для Фредерика с его жёнушкой. Но гвардейцу было попросту лень это делать, ибо он понимал, что ему ещё опрашивать человек двадцать на этой улице, и переворачивать всё вверх дном в каждом доме у него было никакого желания.

К тому же он понимал, что нищие всегда трепетали перед законом и с радостью бы продали «этого чёртова выродка», если бы у них была такая возможность.

Так или иначе, всё закончилось довольно хорошо, и Патриция осталась жить у Фредерика с Греттой.

Горожанин души в ней не чаял, ибо детей у него своих не было, так уж сложилось, но он всегда хотел, чтобы у него была дочь. А вот Гретта при случае шпыняла и обижала девочку почти все двенадцать лет, которые она у них жила, и все шесть лет, когда она хотя бы раз в месяц расспрашивала своих бабушку с дедушкой о том, где же её мама.

И чем чаще она расспрашивала, тем сильнее Гретта психовала и вымещала злобу на ней, даже Фредерик был не в состоянии справиться с потоками её лютой ненависти.

И в этот день, пока Фредерик был на базаре, произошло что-то такое, что заставило Патрицию убежать из дома. Такого прежде не случалось никогда.

Теперь горожанин брёл по узкой улочке между домами, превозмогая лютую стихию и прислушиваясь к вою ветра где-то вверху, оставив Гретту дома браниться и плеваться.

За три часа он обошёл несколько бедных кварталов и даже видел, как зарождалась гроза, которая впоследствии будет названа самой свирепой за последние двадцать лет. Конечно же, горожанин был одет весьма сюрреалистично для такой суровой погоды: в белую рубаху, широкие хлопковые штаны и кожаный фартук. На голове у него была всё та же широкополая шляпа, которую он придерживал одной рукой, чтобы её не сдуло ветром. Никто же даже предположить не мог, что разразится такая буря!