Первой приподнялась Матрёна. Подхватила Нюру под костистый локоть.
- Охти, Господи... - Нюра с большим трудом распрямилась, шагнула к лавке, села.
- Мож всё-тки отпишешь Василию? - спросила Матрёна, подходя к столу.
- Не. Мочи нет, - тяжко задышала Нюра.
- А я своим отписала. Пущай приедут.
- Мой уж восемь месяцев не был. Ой, ломает-то как... - застонала Нюра. - Давай уж, чего там...
Матрёна приподняла скатерть. На столе помимо хлеба и солонки стояла тарелка с блином. Матрёна взяла блин, села рядом с Нюрой, разорвала блин пополам:
- На-ка, покушай. Утром спекла.
- Один? - Нюра взяла половину блина сильно трясущимися худыми пальцами.
- А чаво ж... Один. Да на коровьем масле. Ешь.
- Поем...
Они молча стали есть. Жевали беззубыми ртами. Закончив, Матрёна вытерла рот коричневой ладонью, встала, взяла Нюру под локоть:
- Пошли с Богом.
- Пошли... Господи... - та трудно встала, дожёвывая.
Они вышли в тёмные сени с провалившимся полом. Сквозь дыры в крыше пробивался свет. Через потолочную балку была перекинута пеньковая верёвка с двумя петлями на концах. Матрёна подвела Нюру к петлям. Помогла надеть ей петлю на шею. Потом надела себе. Нюра была в новом белом платке в синий горошек. Матрёна повязала свой старый чёрный в белую крапинку.
Матрёна обхватила Нюру за костлявые плечи, повисла на ней. Нюра всхлипнула и икнула. Петли затянулись, ноги старух подкосились.
23.48. Детский сад №7
Пятилетние Рита и Маша лежали рядом на кроватях с открытыми глазами и смотрели в потолок. Остальные 16 детей спали. За стеной нянечка и сторож занимались любовью.
За окнами проехала машина. Полосы света заскользили по потолку.
- Дракон, - сказала Маша.
- Не-а. Жираф, - Рита шмыгнула носом.
Нянечка глухо ойкала за стеной.
- А чего там Нина Петровна делает? - спросила Маша.
- Они с дядей Мишей душатся.
- Как это?
- В постели голые лежат и душатся. Руками.
- Зачем?
- От этого дети бывают. И для удовольствия. Мои папа с мамой это часто делают. Разденутся голыми - и давай. А твои делают?
- А у меня нет папы.
Замолчали. Снова проехала машина. И ещё одна.
- Ой... ну... ой... ну... Паш... ну не хочу я так... - бормотала нянечка за стеной.
Маша подняла голову:
- Рит. А давай душить друг друга?
- А у нас дети будут.
Помолчали. Рита подумала:
- Нет, не будут.
- Почему?
- Мы же не дядя и тётя.
- Ага! Тогда - давай, а?
- Давай. Только надо догола раздеваться.
- Да ну! Холодно. Давай так!
- Если не по-голому - не получится.
- Да?
- Ага.
Они долго снимали с себя пижамы. Легли в кровать Маши. Взяли друг друга за шеи. И начали душить.
Вышеупомянутые Лукашевич, Валера, Алекс, Матрёна и Рита во время процесса удушения не увидели ничего особенного.
Зато Зельдин, Петюх, Никола, Нюра и Маша наблюдали сначала череду оранжевых и алых вспышек, которые плавно перетекли в угрожающее багровое сияние. Затем багровый свет стал мутнеть, голубеть, синеть и вдруг распахнулся громадно-бесконечным пространством. Это был невероятно просторный, пепельно-серый ландшафт, озаряемый с тёмно-фиолетового неба огромной полной луной. Несмотря на ночь, было светло как днём. Луна подробно освещала невысокие руины выжженного города. Звёздная россыпь сверкала в небе. Посреди руин шла обнажённая женщина. От её белого, облитого лунным светом тела исходил завораживающий покой. Она не принадлежала миру, по праху которого ступала. В руинах и пепле лежали покалеченные взрывом люди. Некоторые стонали, некоторые были уже мертвы. Но стоны людей не нарушали покоя женщины. Она плавно двигалась, переступая через мёртвых и стонущих. Искала что-то другое. Наконец она остановилась. Среди оплавленных кирпичей лежала смертельно раненная щенная сука. Большая часть её тела была сожжена, кости рёбер торчали сквозь клочья шерсти и кожи. Тяжело дыша и слабо повизгивая, она старалась разродиться. Но сил на роды уже не оставалось. Собака умирала, вздрагивая всем изуродованным телом и бессильно напрягаясь. Кровавая слюна тянулась с её алой пасти, розовый язык вывалился.
Женщина опустилась на пепел рядом с собакой. Положила свои белые руки на опалённое брюхо суки. Нажала. Грязно-кровавые ноги собаки слегка раздвинулись. Она слабо взвизгнула. Из чрева её стали выдавливаться щенки: один, другой, третий, четвёртый и пятый. По телу суки прошла судорога. Она покосилась безумным влажным глазом на женщину, зевнула и умерла. Мокрые чёрные щенки вяло шевелились, тычась мордочками в серый пепел. Женщина взяла их на руки, приложила к своей груди. И слепые щенки стали пить её молоко.