— Я вам очень благодарна, сударыня, и мальчик тоже благодарил бы вас, если б мог понимать. — Она все еще похлопывала маленькой ручкой по своей руке. — Я бы не стала ему поперек дороги, даже если б передо мной была еще вся жизнь, а не самый конец ее. Не обижайтесь на меня, но я к нему привязалась так, что и сказать не могу: ведь он у меня один остался на свете.

— Обижаться на вас, голубушка? Разве это можно? Ведь вы так полюбили его, что взяли к себе.

— Сколько их сидело у меня на коленях, — говорила Бетти, все так же слегка похлопывая ручкой ребенка по своей жесткой, загрубелой руке. — И все они умерли, кроме этого одного! Мне совестно, что я как будто все о себе, но ведь это только так кажется… Он будет счастлив и богат, станет джентльменом, когда я умру. Я… я не знаю, что это на меня нашло. Я… с этим справлюсь. Не обращайте на меня внимания!

Легкое похлопывание прекратилось, сурово сжатые губы дрогнули, и суровое, прекрасное своей энергией старое лицо облилось слезами.

К великому облегчению гостей чувствительный Хлюп, увидев свою хозяйку в таком расстройстве, тут же откинул голову и, разинув рот, заревел во весь голос. Этот сигнал тревоги напугал мальчика и девочку, и не успели они поднять оглушительный рев, как Джонни тоже впал в отчаяние и, весь изогнувшись дугой, нацелился в миссис Боффин, дрыгая ножками в плохоньких башмачках. Все это было так нелепо, что уже не трогало. Бетти Хигден мгновенно пришла в себя и с такой быстротой призвала всех к порядку, что Хлюп оборвал разноголосый рев в самом начале и переключил всю свою энергию на каток, и даже успел сделать несколько движений взад и вперед, прежде чем его остановили.

— Ну-ну-ну! — сказала миссис Боффин, уже вообразив себя чуть ли не самой безжалостной из женщин. — Ничего такого еще не случилось. Незачем и пугаться. Мы все успокоились, правда, миссис Хигден?

— Ну еще бы, конечно, — отвечала Бетти.

— А торопиться, знаете ли, право, незачем, — продолжала миссис Боффин, понизив голос. — Не спешите, подумайте хорошенько, голубушка моя!

— Вы меня не бойтесь больше, сударыня, — сказала Бетти, — я еще вчера это обдумала раз навсегда. Не знаю, что это на меня нынче нашло, только оно уже не повторится.

— Ну что ж, у Джонни будет больше времени подумать об этом, — ответила миссис Боффин, — у милого ребенка будет время к этому привыкнуть. И вы тоже поможете ему привыкнуть, если вы это одобряете, не правда ли?

Бетти согласилась и на это с радостью и готовностью.

— Боже мой, — воскликнула миссис Боффин, с сияющей улыбкой оглядываясь вокруг, — ведь мы хотим сделать всех счастливыми, а не несчастными! И, может, вы дадите мне знать, начинаете ли вы привыкать к этому и как вообще у вас идут дела!

— Я пришлю Хлюпа, — сказала миссис Хигден.

— А вот этот джентльмен, что пришел вместе со мной, заплатит ему за труд, — сказала миссис Боффин. — Вы же, мистер Хлюп, когда бы ни пришли ко мне в дом, смотрите не уходите, пока вам не подадут хороший обед: мясо, овощи, пудинг и пиво.

После этого все стали веселее глядеть на дело: высокочувствительный Хлюп сперва вытаращил глаза и широко ухмыльнулся, а потом разразился громким хохотом, Тодлз и Подлз последовали его примеру, а Джонни развеселился больше всех. Тодлз и Подлз, воспользовавшись удобным случаем возобновить драматическое нападение на Джонни, отправились рука об руку в разбойничий набег; нападение состоялось в углу за стулом миссис Хигден, и с обеих сторон была проявлена большая доблесть, после чего отчаянные разбойники, взявшись за ручки, возвратились к своим скамеечкам по сухому ложу горного ручья.

— Друг мой Бетти, вы скажете мне, чем я могу вам помочь, если не теперь, так в следующий раз, — по секрету шепнула миссис Боффин.

— Спасибо вам, сударыня, только мне самой ничего не надо. Я могу работать, я еще крепкая. Я и двадцать миль пройду, если понадобится.

Старуха Бетти была горда, и при этих словах ее живые глаза блеснули ярче.

— Да, но есть же маленькие радости, от которых вам не стало бы хуже, — возразила миссис Боффин. — Господь с вами, я и сама не из благородных, а такая же, как вы.

— А мне кажется, — с улыбкой заметила Бетти, — что вы и есть благородная дама, по-настоящему благородная, иначе и быть не может. Но только я ничего от вас взять не могу, дорогая моя. Никогда ни у кого не брала. Не то чтоб я была неблагодарная, а только мне больше нравится самой заработать.

— Ну, ну! — ответила миссис Боффин. — Я ведь говорила о пустяках, иначе не позволила бы себе этого.

Бетти поднесла к губам руку своей гостьи в знак признательности за такой деликатный ответ. Держалась она удивительно прямо, и удивительно твердый был у нее взгляд, когда, глядя в лицо гостье, она продолжала свое объяснение:

— Если бы я могла оставить у себя милое мое дитя, не боясь, как всегда боюсь, что его постигнет та судьба, о которой я вам говорила, я бы никогда с ним не рассталась, даже вам не отдала бы! Ведь я люблю его, люблю, люблю! В нем я люблю мужа, давным-давно умершего; в нем я люблю моих давно умерших детей; в нем я люблю давно прошедшие дни юности и надежды. Я не могла бы продать эту любовь, а потом глядеть вам в глаза, в ваше доброе, милое лицо. Это я дарю по доброй воле. Мне ничего не надо. Когда силы мне изменят, я буду рада умереть спокойно и скоро. Я стояла между моими умершими и тем позором, о котором я вам говорила, и все они были от него избавлены. В моем платье, — тут она положила руку на грудь, — зашито ровно столько, сколько нужно на похороны. Приглядите только, чтобы деньги были истрачены, как я велю, чтобы я могла отдохнуть спокойно, избавившись навеки от этого мучения и позора, и вы сделаете для меня не пустяк, а очень много, все, чего хочет мое сердце от этого мира.

Гостья пожала руку миссис Хигден. Суровое старое лицо не дрогнуло на этот раз, не облилось слезами. Милорды, почтенные господа и члены попечительных советов, оно было так же спокойно, как ваши собственные лица, и так же полно достоинства.

А теперь надо было заманить Джонни на колени к миссис Боффин. Он никак не мог расстаться с юбками Бетти Хигден, и только после того как он увидел, что оба крохотных питомца по очереди садились к ней на колени и слезли с них без всякого вреда для себя, удалось в нем пробудить чувство соревнования с ними; но и в объятиях миссис Боффин он проявлял сильнейшее стремление уйти к бабке, порывался к ней телом и душой: первое выражалось в протянутых руках, второе — в нахмуренном личике. Однако подробное описание игрушечных чудес, таящихся в доме миссис Боффин, настолько примирило с ней сиротку, что он стал поглядывать на нее исподлобья, засунув кулачок в рот, и даже посмеиваться, когда, между прочим, была упомянута чудесная лошадка на колесах, в богатой сбруе, обладающая волшебным даром скакать по кондитерским. Смех, подхваченный питомцами, перешел, к общему удовольствию, в радостное трио.

Таким образом, свидание окончилось благополучно, миссис Боффин осталась очень довольна, и все остальные тоже. Не меньше других радовался Хлюп, который взялся проводить гостей обратно к «Трем Сорокам» по самой лучшей дороге и к которому головастый юноша отнесся очень свысока.

Уладив это дело, секретарь довез миссис Боффин до «Приюта», а сам отправился в новый дом, где и пробыл до вечера. А вечером, когда он возвращался домой, то выбрал дорогу через поля, — может быть, для того, чтобы встретиться с мисс Беллой Уилфер? — одно известно наверное, что она всегда там гуляла в этот час.

И она действительно была там.

Мисс Белла не носила больше траура, на ней было платье самых прелестных цветов, какие только можно выбрать. Невозможно отрицать, что сама она была так же прелестна, как эти цвета, и что к ней они шли как нельзя более. На ходу Белла читала книжку, и так как она не подала и виду, что заметила приближение мистера Роксмита, следует, разумеется, заключить, что она его и вправду не заметила.

— Да? — произнесла мисс Белла, подняв глаза от книги, когда Роксмит остановился перед ней. — Ах, это вы!