Разговаривая таким образом, они дошли до Асторги[121], где находился двор короля Гарсиа, повелителя Супрарбии, с тех пор как он обручился с принцессой Урракой Арагонской, прославившейся не только своей красотой, но и кокетством. Двор был блестящим, а лучшей жемчужиной его казалась королева, ибо она обладала всем, что изобрела столица для удовлетворения тщеславия и украшения женщины. В пустынных Пиренейских горах желания и страсти трех странников находили мало пищи и были умеренны; они довольствовались дарами салфеточки и под каждым тенистым деревом расстилали ее и обедали. Шесть трапез, не меньше, поглощали они ежедневно, и не было такого лакомого блюда, которого бы они не отведали. Но когда пришли они в королевскую столицу, в их груди вдруг проснулись бешеные страсти. Они стали строить грандиозные проекты, как бы выдвинуться и благодаря своим талантам вознестись из простых оруженосцев в дворянское сословие. На свою беду они увидели королеву Урраку, красота которой так обворожила их, что они решили попытать счастья и добиться ее любви, дабы вознаградить себя за приключение в пещере колдуньи. Но поскольку они не замечали, чтобы она кому-нибудь из них отдавала предпочтение, в их сердцах проснулась гложущая ревность, разорвавшая узы дружбы. А так как вообще трем счастливцам трудно ужиться под одной крышей, ибо согласие есть дитя общей нужды, то их крепкий союз вдруг распался. Расставаясь, побратимы поклялись друг другу в одном — не выдавать их общую тайну.
Желая опередить своих соперников, Андиол немедля пустил в ход свой карманный денежный станок. Он заперся в одной каморке и без устали переворачивал медный пфенниг, чтобы наполнить мешок золотыми монетами. Заготовив себе достаточный запас, он нарядился знатным рыцарем, появился при дворе, сумел занять там должность и через недолгое время своим роскошным образом жизни привлек внимание всей Асторги. Любопытные интересовались его происхождением, но в этом пункте он хранил таинственное молчание, предоставляя умникам догадываться, однако не препятствовал слухам, выдававшим его за отпрыска Карла Великого от незаконного брака, и назвался Хильдериком, то есть сыном любви. Со свойственной ей проницательностью королева благосклонно встретила этого нового раба, описывающего свой путь в орбите ее волшебной красоты, и не упустила случая испытать на нем свою притягательную силу. Дружище Андиол, коему в высших сферах любви все было чуждо и ново, плавал в потоках эфира, захватившего его, словно легкий мыльный пузырь.
Кокетство прекрасной Урраки объяснялось не только ее темпераментом или стремлением из гордости нанизывать сердца на нить своего тщеславия, лишь бы пощеголять этим ослепительным убором, который в глазах дам, наверное, имеет свои достоинства. Корыстное желание грабить своих паладинов[122] и злобное удовольствие наказывать их потом презрением играли в ее любовных интригах большую роль. Она владела троном и готова была отнять у людей самое дорогое, хотя и не знала, к чему ей это. Уррака награждала благосклонностью лишь за высшую цену, какую только мог предложить ей обольщенный рыцарь любви. Но как только влюбленный глупец разорялся дотла, его отстраняли с уничижающей холодностью. О жертвах несчастной страсти, сладость наслаждения коих была отравлена горечью раскаяния, шла молва по всему королевству Супрарбия. И, несмотря на это, не было недостатка в назойливых безумцах, как моль льнущих к опасному светильнику, чтобы в пламени его найти свою погибель.
Как только хищная королева почуяла, что Андиол богат как Крез[123], она решила использовать его наподобие апельсина, с которого дочиста снимают кожицу, чтобы наслаждаться сладкой сердцевиной. Легенда о его знатном происхождении и громадные траты придавали ему такой вес и авторитет при дворе, что даже самый зоркий глаз не разглядел бы под этой блестящей личиной щитоносца, хотя подчас его грубое обхождение и выдавало в нем прежнего простолюдина. Но при дворе это небрежение к светским манерам принимали за оригинальность и за характерный признак могучего ума. Ему удалось занять первое место среди фаворитов королевы, и, чтобы утвердить свое положение, он не жалел ни труда, ни средств, ежедневно устраивал великолепные празднества, турниры, карусели, роскошные пиры, ловил рыбу в золотые сети и готов был, как расточитель Гелиогабал[124], катать королеву по озеру из розовой воды и лавандовой эссенции, будь она знакома с римской историей или сама напади на такую остроумную мысль. Но и у нее самой не было недостатка в подобных фантазиях. Однажды во время охоты, устроенной ее новым фаворитом, она выразила желание превратить весь лес в красивый парк с гротами, рыбными прудами, водопадами, фонтанами, купальнями, облицованными дорогим мрамором, дворцами и беседками с колоннадами. На следующий день тысячи рук уже приступили к выполнению этого грандиозного плана, стараясь по возможности усовершенствовать проект королевы. Продолжайся это и дальше, все королевство было бы перевернуто вверх дном. Там, где стояла гора, она хотела видеть равнину, где пахал земледелец, хотела удить рыбу, а где плавали гондолы, хотела кататься на карусели. Медный пфенниг так же неутомимо производил золотые монеты, как изобретательная дама проматывала их. Единственным ее стремлением было — окончательно подчинить себе расточителя и, разорив, отделаться от него.
В то время как Андиол вел такую блестящую жизнь при дворе, ленивый Амарин откармливался дарами своей салфеточки. Однако скоро зависть и ревность отбили у него аппетит к вкусным блюдам своего стола. «Разве я не был таким же оруженосцем рыцаря Роланда, как и Андиол, этот заносчивый кутила? — думал он про себя. — И разве матушка колдунья не согревалась так же в моих объятиях, как и в его? Как-никак, она несправедливо распределила свои дары. Ему — все, мне — ничего. Я терплю нужду, несмотря на изобилие, не имею рубахи на теле и ни одного геллера[125] в кошельке, а он живет роскошнее принца, блещет при дворе и состоит фаворитом прекрасной Урраки». Угрюмо сложил он свою салфеточку, сунул ее в карман и пошел прогуляться на рыночную площадь. Там как раз публично секли розгами главного повара короля, ибо по причине неудобоваримого обеда у монарха сильно расстроился желудок. Когда Амарин узнал эту историю, он был весьма поражен и подумал про себя, что в стране, где так строго наказывают за недосмотр в приготовлении пищи, должны щедро вознаграждаться и заслуги в этой области. Недолго думая отправился он в дворцовую кухню и, выдав себя там за проезжего повара, ищущего работы, вызвался через час представить пробный обед, какой только от него потребуют.
Кухонный департамент при дворе короля Асторги, как и следует, признавался одним из важнейших, как влияющий в первую очередь на благополучие и неблагополучие государства, ибо хорошее или дурное настроение монарха и его министров зависит большей частью от хорошего или плохого пищеварения, а всем известно, что этому последнему способствует или препятствует кухонная химия.
Кроме того, мудрейший из царей[126] в своих изречениях, очевидно основанных на собственном опыте, поучал, что свирепый лев не так страшен, как разгневанный царь. Поэтому было весьма благоразумно подходить к выбору главного повара осторожнее, чем к выбору министра. Амарину, внешность которого не внушала доверия, ибо он выглядел настоящим бродягой, понадобилось все его красноречие, вернее — дар бахвальства, чтобы выдвинуться среди других кандидатов на должность повара. Только смелость и самоуверенность, с какой он говорил о своем искусстве, побудили управителя кухни поручить ему изжарить на пробу cochon farci en haut gout[127], при изготовлении которого даже искуснейшие повара нередко терпели фиаско. Когда он потребовал необходимые ему припасы, то обнаружил такое грубое невежество, что весь кухонный цех не мог удержаться от смеха. Но он ничуть не смутился, заперся в отдельной кухне и разжег для виду большой огонь в плите, а тем временем тихонько расстелил свою салфеточку и потребовал, чтобы ему было подано пробное кушанье, приготовленное наилучшим образом. И тотчас же появилось аппетитное жаркое в обычной старинной майоликовой посуде. Потом он красиво уложил его на серебряное блюдо и передал старшему приемщику для пробы. Тот с недоверием взял немного на язык, дабы испорченным блюдом не повредить свои нежные вкусовые органы. Однако, к своему удивлению, нашел поросенка превосходным и признал его достойным быть поданным к королевскому столу.
