- Вот я тебе! - погрозил ей Алексей Иваныч пальцем.
- Нелюся, отстань! Нехорошо, собачка! - выговорил ей полковник.
- Она не кусается?
- Ну, зачем мы будем кусаться: мы - собачка воспитанная... - ответил полковник.
Так и познакомились, и полковник еще рассказал о своей собачке, что она и спать не ляжет спокойно, - все будет урчать и тянуть его за брюки, если вечером не сходят они сюда, на это именно место, и не посмотрят вдоволь на городок и дальние горы. Алексей Иваныч тоже рассказал что-то к случаю, а минут через двадцать уже сидел в гостях у Добычиных за чаем и говорил:
- Хотелось бы здесь поохотиться... Зайцы здесь есть, - сколько раз сам своими глазами видел, - а вот куниц бы! Здесь должны быть куницы, непременно, потому что дубовый лес, дупла - они такие места любят. Непременно надо сходить...
За столом сидела и старуха, поставив прямо против глаз Алексея Иваныча свое тяжелое деревянно-идольское лицо; суетился все полковник, подставляя привычно сухари, варенье, пастилу.
Наталья Львовна посидела немного, скучая, и ушла в свою комнату писать письма.
Услышав об охоте, зайцах, куницах, полковник так умилился, что даже на месте подпрыгнул и весь засиял.
- Вы - охотник? Вот как мило: охотник!.. Ах, охота, охота! Ах, охота!
- Да ведь я и сюда с охоты, - весь август, помилуйте, у племянника в Рязанской губернии... Именьице, не скажу... имение, - было раньше имение, а теперь именьице, - семьдесят десятин... Мещеря!.. Рядом болота! Уток необстрелянные миллионы!..
- Д-да! д-да!.. Я вот вам покажу сейчас, дорогой мой, я вам покажу...
Полковник даже за плечо его берет, но не может остановиться Алексей Иваныч.
- Утки-черныги - по десять фунтов, - чистые гуси, а там их бездна, бездна!.. Бекасы, кроншнепы, вальдшнепы... Чирят там и за дичь не считают: мы их сотнями били, сотнями, понимаете?..
- И ле-бе-дей били? - медленно спрашивает старуха.
Она говорит это так спокойно, - до того все неподвижным осталось на ее лице, лишь только она сказала, - что Алексей Иваныч несколько мгновений смотрит на нее озадаченно.
- Лебедей? - Он делает вид, как будто вспоминает, а пока отвечает своей скороговоркой: - Лебедь... как бы сказать вам... Лебедь в тех местах редкая птица... Лебедь там редкость...
- Э-э, ты не говори уж: ле-бе-дей!.. - морщится на старуху полковник. Всегда ты что-нибудь скажешь... Ты бы молчала!
- Зачем же мне мол-чать? - спрашивает медленно она.
Но Алексею Иванычу кажется вдруг, что тут срыв какой-то, - яма бездонная: лебеди... Почему не было в его жизни лебедей? Должны были быть: без них в прошлом скучно, пустовато как-то без них... Пусто... Совершенная пустота... И, пугаясь этой пустоты, говорит он быстро:
- Ну да, вспомнил - лебеди! Правда, только один такой случай и был... Увидали мы стайку, штук пять...
- Бе-лых?
- Оставь! - морщится полковник. - Ну, конечно, белых...
- Не-ет, - так, скорее они сероватые немного - молодые... - успокаивает слепую Алексей Иваныч. - А племянник мой горячий: ба-бац дуплетом, - сразу двух взял. Вот шлепнулись! Птицы большие! Три отлетели, и вот странность...
- А те вместе у-па-ли?
- Так, - шагах... ну, в десяти один от другого... Волчьей картечью бил... А три эти... описали круг и, - странно, - опять на то же самое место!
- Где те ле-жа-ли?
- Где те...
- Жалко ста-ло.
- Очевидно... Или, может быть, - любопытство, не стрелял в них никогда никто. Прилетели и, значит... Я уже не стрелял, - племянник, он их один, племянник: бац! ба-бац! и из моего ружья, - всех!.. А я уж и не стрелял.
- Что ж, ели?
Старуха упорна, а Алексей Иваныч не знает, едят ли лебедей.
- Двух съели, - вдруг быстро решает он, - и то гостей приглашали: попа с фельдшером, - ведь величина: вы только представьте!.. Из трех чучела сделали: мне, ему, племяннику, а третье... соседу подарили: хороший был человек, - мировой судья, - ему. Редкостный человек!
- Во-от!.. Мой сын то-же... У меня был сын, у-мер... Кадет... Тоже и он... Из лебе-дя чу-чело сделал... За двадцать пять рублей про-дал... медленно-медленно тянет старуха и так спокойно: хоть бы что-нибудь шевельнулось на толстом лице, кажется, не раскрывались и губы.
- Мама! - строго говорит из-за двери Наталья Львовна тем останавливающим тоном, каким матери говорят с детьми, требующими острастки.
- А?.. Ты что? - поворачивает голову в ее сторону слепая.
- Не выдумывайте! - и голос Натальи Львовны брезглив.
А полковник, - небольшой здесь, в комнатах, вечером, и какой-то цепкий, как репей, подскакивает к Алексею Иванычу, хватает его под руку и так спешит сказать что-то, так спешит.
- Альбомы у меня, - пойдемте, посмотрим... великолепные охотничьи... или сюда принести?
Алексей Иваныч идет с полковником, но когда выходят они в другую комнату:
- Ты меня не теряй, смотри, - говорит слепая, подымая в сторону их шагов лицо. - Смотри, - не теряй!
- Как я тебя потеряю?.. Как?.. Ну, как? - кричит полковник.
- То-то... Не теряй...
- Крест!.. Гм!.. Ты - крест мой!.. Это - крест мой! Крест!..
Костлявая рука сердито впилась в руку Алексея Иваныча, повыше локтя, отчего ему неловко немного. Шаги у полковника твердые еще; каблуки высокие и сильно стучат.
В альбоме прыгают (руки полковника дрожат крупно) пожелтевшие, захватанные пальцами снимки: полковник на волчьей охоте, полковник на козьей охоте, полковник на куче убитых зайцев, полковник и борзые, полковник и гончие... Есть еще с ним какие-то офицеры, солдаты, штатские с ружьями, но они только дополнение, а главное лицо - он. И на снимках везде он важен и строг. Усы у него густые под спущенным, как башлык, носом, брови пучками.
Теперь усы его подстрижены скобкой, и жаль Алексею Иванычу прежних его усов, и еще жаль, что сам он мало охотился, не видал ни волков, ни коз, ни куниц, ни лебедей на воле, и хоть бы и в самом деле оказался у него вдруг какой-нибудь племянник в Рязанской губернии, который внезапно родился в уме, чтобы было о чем поговорить со стариком, и родился потому, должно быть, что в прихожей стояла вешалка из козьих рогов.
На столе перед ними двумя порхает синий язычок пламени свечи в розовом фарфоровом подсвечнике, отчего на крепком лбу полковника играет блик, а голос его выкатывается из жесткого кадыка с хрипотой и треском, когда он объясняет снимки:
- Эх, приятно вспомнить!.. Это - в лесу Мосолова, помещика, в Шацком уезде... Я там с ротой на вольных работах, - капитан тогда был, подружились... Девять штук волков, а?.. Облавой! А это... У Мосолова, - у него конский завод был... Известный... Не слыхали? Очень богатый!.. Десять тысяч десятин лесу сгорело, - ни чер-та! И смотреть не ездил... Рыжеватый такой, полный... А это... в... как ее... в Лиф... Лиф... Тут записано должно быть: Нитау, местечко, Лифляндской, - ну да, я помню, что Лифляндской губернии, у Остен-Сакена, барона, в лесу... Гм... Я тогда в командировке был в Риге... Город - Рига, а губерния Лифляндская. У немцев "все наоборот"... Тут - козы... А это тут со мной рядом уездный начальник, по-нашему исправник... - ну, уж забыл фамилию, тоже барон... А вот - жалость: замечательный снимок, - красным вином облили... Это - я и моя жена верхами... Я ее учил барьеры брать... Она замечательно ездила верхом, дорогой мой, дивно ездила... Дивно... Дивно...
- Моя жена, - ее звали Валентиной, - Валентина Михайловна, - она тоже хорошо ездила верхом... - вставил Алексей Иваныч. - И на коньках... Да, очень жаль, что испортили: отличный снимок.
- Картина! Просто картина художника. А это - моя дочь девочкой... В коротеньком платьице еще бегала... - При этом полковник вздохнул, крякнул и покачал головой.
Из альбома на Алексея Иваныча глядели застенчивые большие глаза десятилетней девочки, для которой вся жизнь такая еще туманная сказка, такая тайна... Вот оторвали ее от какого-то своего очень важного детского дела, просят постоять минутку, не шевелясь, и глядеть в одну точку, и она поднялась, перебирая руками белый передник, и глядит исподлобья непременно на того, кто стоит за аппаратом, а стоит, должно быть, приглашенный фотограф, совершенно новое и несколько загадочное лицо в куртке и шляпе с широкими полями... Сверху бьет в нее солнце, и, кажется, она только что сказала отцу: "Ну, зачем, папа! Ну, я же не хочу... Я лучше потом..." Или сейчас скажет, когда уже щелкнет аппарат и фотограф разрешающе наклонит в ее сторону голову в бандитской шляпе...
