"А как же Илья?.." - И опять он всматривался в Илью.

Тем временем старик Асклепиодот сыпал и сыпал свое отчетливое и густое и все смешил Таню, хотя обращался к Алексею Иванычу, как к весьма приятному гостю.

И, видимо, старику он был действительно приятен, потому что вдруг тот как будто искренне сказал:

- Вот какой вечер сегодня удался: дал бог с хорошим человеком увидеться и поговорить!

А Илья сидел совсем далекий.

"Он всегда здесь с ними такой или только сейчас, при мне?" - старался разгадать Алексей Иваныч.

Только раза два за весь вечер обратился дядя прямо к Илье. В первый раз он сказал, хитровато покосившись:

- А Шамов-то!.. На мое же и вышло: теперь рачьим ходом ползет.

- Ну, что ему теперь: заработал, - вяло сказал Илья.

- Ух, за-ра-бо-тал!.. Заработал кошке на морковку, а кошка морквы и не ест, хе-хе-хе.

Во второй раз тоже так, - назвал какое-то имя и коротко бросил Илье, как о чем-то хорошо им обоим известном:

- Он мне: "Ваша миссия математически ясна..." и так дальше. А я ему сказал потихоньку: "Душевный мой паренек... Вы свою мате-матику знаете, но вы моего папаши не знали, да-с... Характер мой природный надо сначала узнать!.."

- Это уж ты, кажется, напрасно, - проронил Илья.

- Не-ет-с, он отлично понял: не напрасно вышло.

"Что это у них, общие торговые дела, что ли?.. И сюда приехала Валя!" подумал Алексей Иваныч. Он написал украдкой в своей записной книжке: "Пойдемте в ресторан" - и протянул Илье. Тот, прочитав, кивнул головой, и только что хотел встать Алексей Иваныч, как дядя, поглядев на часы (было девять без четверти), сказал, вставая:

- Ну-с, кончено... Кому говорить - говори, кому спать - спи, всяк своим делом занимайся.

Алексей Иваныч тоже поднялся, чтобы проститься с ним, но он защитно поднял руки:

- Нет, не прощаюсь! Совсем не имею привычки прощаться на сон грядущий... Завтра в добром здравии встанем, увидимся, - поздороваюсь с вами с большой радостью, а прощаться - считаю это за напрасную гордость! Точно до завтра мы с вами не доживем, а? Прощаться!.. Считаю, что это - грех!

И ушел, шмурыгая мягкими сапогами и блестя упрямым серебряным затылком, а вскоре вышли из дому и Алексей Иваныч с Ильей.

Когда Алексей Иваныч встречался с очень спокойными людьми, он всячески старался растревожить, растормошить их и, если не удавалось, - недоуменно смотрел, скучал и потом стремительно уходил. Спокойствие, даже и чужое, удручало его. К совершенно незнакомым людям он подходил так просто, доверчиво, весело, как будто и понятия такого - "незнакомый" совсем для него не существовало; и, глядя на него со стороны, довольно ясно представлял всякий, что люди как будто действительно - братья. Но вот теперь ехал он на одном извозчике с человеком, который разбил его жизнь и тем стал единственным для него, ни на кого не похожим. У человека этого был такой необычайно спокойный упругий локоть и все остальное, даже пальто и меховая шапка - необычайные, и куда он его везет, это знал он сам, а Алексей Иваныч ловил себя на мелком бабьем любопытстве: что "выйдет" дальше? Почему это случилось так, - он даже и не задумывался над этим: потому что здесь же, рядом с ними, как бы ехала она, Валя.

И во всю дорогу, пока ехали они (трое), ни Алексей Иваныч, ни Илья не сказали ни слова; да дорога и не была длинной.

Город был не из больших, уездный, только портовый, и везде бросалась в глаза эта умная людская расчетливость в постройках - вместительных, но лишенных всякой дорогой красоты, в тесноте и сжатости улиц, в чрезвычайно искалеченных тяжелыми подводами, но так и оставленных мостовых. Как будто все стремилось отсюда куда-то к отъезду и отплытию: со стороны вокзала свистали поезда, со стороны моря гудели пароходы, - с суши подвозили пшеницу и тут же грузили ее на суда... И суша и море тут были только для транзитной торговли.

- Неуютный у вас город, - сказал Алексей Иваныч, когда Илья остановил извозчика, а посмотрев на ресторан, добавил, удивляясь: - Да ведь это как раз, кажется, тот самый ресторан, в котором я обедал!

- Не знаю, тот или не тот... А вам разве не все равно?

- Нет, это, кажется, другой... Зайдемте...

Однако ресторан оказался действительно тот самый. Так же, как и давеча, сидела за стойкой толстая, сложив на животе свои обрубки, и так же горбатенькая щелкала на счетах, и сорока, чтобы снимать шляпы, и слюнявый пес, и та же самая таперша с кругами, и скрипач с платочком на левом плече, и флейтист-дирижер, лысенький, но с залихватскими усами.

- Нет, я не хочу сюда! - решил Алексей Иваныч, испугавшись, и остановился у входа в зал.

- Да уж разделись, - неопределенно сказал Илья, хотя разделся только он сам, а Алексей Иваныч все оглядывался в недоумении.

Тут человек с приросшей к локтю салфеткой, согнутый, как дверная скобка, вдруг подскочил, впрыгивая в душу глазами:

- Имеются свободные кабинеты... Угодно?.. Хотя и в вале не сказать, чтобы тесно... Пожалуйте.

В зале действительно не было тесно, но, конечно, взяли кабинет.

Теперь просто сидели друг против друга два человека, из которых один был обижен другим, как это случалось на земле миллионы раз, и к чему, несмотря на это, люди все-таки не могут привыкнуть, как не могут привыкнуть к смерти. Кажется, просто это для всех вообще, но почему же не просто для каждого? И почему Алексей Иваныч все всматривался белыми глазами своими в спокойного, - теперь уж совершенно спокойного, даже как будто веселого слегка Илью? Этой веселости Илья не выказывал ничем, - ни лицом, ни движением, ни голосом, - но Алексей Иваныч ее чуял, и его она несколько сбивала с толку: никак нельзя было напасть на правильный тон.

- Что же, возьмем ужин? - вопросительно говорил Илья, принимаясь разглядывать карточку, а Алексей Иваныч думал оскорбленно: "Как? Ужинать с ним? С негодяем этим? Ни за что!" - и, поспешно обернувшись к человеку-салфетке, сказал:

- Мне белого вина... простого... семильону... Мне ужина не надо.

Но тут же поймал себя: "А чай-то у него в столовой я все-таки пил? А ехал-то сюда на извозчике я не с ним ли рядом?" И так же быстро согласился с Ильей вдруг:

- Впрочем, можно и ужин.

И когда ушел человек, лихо тряхнув фалдами фрака, как будто неслыханно осчастливили его тем, что заказали два ужина, Алексей Иваныч оглядел дрянной кабинет, видавший всякие виды, поглядел на себя в зеркало, исцарапанное перстнями и с желтым большим каким-то тоже подлым пятном наверху, и сказал Илье:

- Ваш дядя, он - нечаянно мудрый человек... Похож он на тех, про которых поется, - знаете? - "И на главе его митра и в руцех его жезл"... Верно, верно... в нем что-то есть такое... Я мудрых стариков люблю... А вот вы не из мудрых, не-ет, - хоть он вам и дядя!

Илья в это время обкусывал ноготь, но, обкусив его, сколько надо было, спросил:

- Это вы почему знаете?

- Что вы - не из мудрых?

- Да.

- Вижу... Это видно.

- Кстати... О мудрости говорить не будем, а кстати: мой патрон, - он довольно известный в округе адвокат, - он именно на днях вот нуждался в вас.

- Как во мне?

- В архитекторе, то есть... называю вместо лица - профессию.

- Нет, я только лицо! Только лицо! - заспешил Алексей Иваныч. - Здесь, с вами, я только лицо... И всегда лицо... И, пожалуйста, не надо архитектора, пожалуйста! - Он привскочил было, но увидел, что ходить тут негде, и сел. - У меня была Валя, теперь ее нет, только об этом.

- Со временем и нас не будет... Что же еще об этом?.. Представьте, что я только место, по которому она от вас ушла.

- Тропинка?.. Торная тропинка?

- Пусть тропинка. Важно было то, что она от вас ушла, что вы не сумели ее удержать у себя...

- Не сумел?.. Не мог, да... вернее, не мог.

- А остальное должно быть для вас безразлично.

- Нет!.. Это - нет!.. Это уж нет... Мне не может быть безразлично.