1939 г.

"ФЕОДАЛ" ДИМКА

Большие, чисто вымытые окна школьной читальни были открыты. Тянул мягкий, пахнущий сырой землей ветерок, и цветы в горшках на подоконниках, всю зиму простоявшие неподвижно, теперь шевелили листочками. За одним из столиков, под широким солнечным лучом, сидели трое учкомовцев, за другим - провинившийся Димка Рожков и пострадавшая Нюся Беленькая. Оба маленькие, худощавые, коротконосые, они сидели на разных концах стола и с каменными лицами дожидались начала заседания. На лбу у Нюси красовалась большая фиолетовая шишка. Учкомовцев разморила весна. Жмурился от света здоровенный Пашка Грицина, поеживалась от ветерка, щекотавшего за ушами, черная сухонькая Зоя Кольцова, тихонько насвистывал какой-то вальс председатель учкома Женя Глуханский. Глаза его за круглыми очками были прикрыты, а длинный с горбинкой нос в такт вальсу описывал в воздухе круги и восьмерки.

Хлопнула дверь. Вбежала Оля. Странная перемена произошла в председателе. Свист оборвался. Женя сидел теперь выпрямившись, поджав губы... Сев за стол, Оля одернула рукава белой футболки, поправила светлые курчавые волосы и улыбнулась во весь рот: - Ой, товарищи, как на улице хорошо! Ой... я прямо не знаю, как хорошо! Она быстро взглянула на председателя. А тот сидел прямой как жердь, рассматривая табличку: "Уходя, гаси свет". - Очень жаль, что погода хорошая, - сказал он. - Была бы похуже, нам не пришлось бы ждать, пока Смирнова нагуляется. Оля замерла с руками на затылке: - Как не стыдно! Ты сам послал меня домой за протоколами! Председатель долго, старательно зевал, потом ответил: - Откуда я знал, что ты будешь наслаждаться природой, пока другие ждут. - Это свинство! - Оля вскочила. Круглое лицо ее покраснело, синие глаза расширились. - Это свинство! Я всю дорогу бежала! Я... - Хватит вам! Вы! - пробасил Грицина. - Ничего не хватит! Мне надоели эти идиотские придирки! И это очень подло - переносить свою личную неприязнь на деловые отношения! Оля села и стала грызть кончик носового платка. - Истерика - лучший способ самозащиты, - изрек председатель. С минуту учкомовцы молчали, хмуро поглядывая на "подсудимого" и "пострадавшую". Те ёрзали на стульях, усаживаясь поудобней. Мрачно покачивая темным, нависшим на лоб чубом, Женя объявил: - Н-ну... Многих членов учкома не хватает... Одни больны, другие - на соревновании. Я думаю, что мы и вчетвером сможем обсудить вопрос о поведении этого вот... типа. Председатель встал во весь свой длинный рост и направил блестящие стекла очков на Диму: - Рожков! Отвечай на вопросы. Был такой факт? В середине этого года, когда Беленькая впервые пришла к нам в школу, ты обмакнул ее косу в чернильницу. Димка сидел, опустив голову, держась руками за края стула. - Был, - ответил он тихо. - Дальше! Во время зимних каникул, встретив Беленькую на улице, ты ударил ее снежком в глаз. Верно это или нет? - Верно... - Так. Теперь скажи мне, Рожков: ты живую мышь в школу приносил? Димка молчал. Муха села ему на колено. Он машинально поймал ее и принялся разглядывать. - Рожков! Я тебя спрашиваю! - Приносил, - шепнул Димка, отрывая у мухи лапу. - А в буфете, во время завтрака, ты сунул эту мышь Беленькой за пазуху? Димка молчал. Зоя постучала карандашом по столу: - Рожков! Ты не у себя дома! Брось муху и отвечай! - За шиворот, а не за пазуху, - сказал Димка и мрачно взглянул на нее из-под челки. - Хорошо, - продолжал председатель. - Мы тебя, кажется, предупреждали, что подобная травля новеньких в советской школе недопустима, что, если ты не прекратишь своих выходок, тебе не поздоровится. И вот, вместо того чтобы исправиться, ты вчера подставил Беленькой ножку. Она упала и разбила себе лоб. Так, если не ошибаюсь? Дима сидел, оттопырив губы. Он тяжело дышал и часто шмыгал носом. Нюся встала из-за стола. Держа руки по швам, она проговорила тихим, дрожащим голосом: - И еще третьего дня он в меня резинкой стрельнул... Чуть кровь из уха не пошла... Она снова села и застыла с неподвижным лицом. Женя тоже сел, откинувшись на спинку стула и протянув длинные ноги: - Н-ну... Я думаю, дело тут простое. Говорите свое мнение, и всё. Учкомовцы молчали. Молчали "подсудимый" и "пострадавшая". За окном, на проводах воздушной сети, уселись две ласточки. Они, перебирая лапками, боком двигались по проводу и вытягивали шеи, заглядывая в окно. - Выгнать! - басом сказал Грицина. Зоя подняла указательный палец: - Нет, товарищи! Не просто выгнать. Мы, конечно, можем ходатайствовать о переводе его в другую школу, но, товарищи, тут совершенно другое дело. Все мы здесь старшеклассники, и у нас не наблюдается случаев, чтобы мальчишки колотили девочек. А в младших классах, товарищи, это массовое бедствие. Мальчишки... - Мальчики, - пробасил Грицина. - Мальчики смотрят на девочек, как на существа низшие, всячески их притесняют. И я считаю, что это не что иное, как пережиток тех времен, когда на женщину смотрели, как на рабыню, товарищи... - Загнула! - сказал Грицина. - ...И по-моему, товарищи, мы должны организовать над Рожковым товарищеский суд, мы должны сделать этот случаи достоянием всей школы, должны, товарищи, вытравить эти феодальные замашки из нашего коллектива. Она замолчала. "Феодал" Димка кусал нижнюю губу. Нюся посматривала на него. - Так, - сказал председатель. - Грицина - за исключение. Зоя - за товарищеский суд. Смирнова! Твое мнение? Нехотя, все еще грызя платок, Оля проговорила: - Если бы всех за это исключали, то тебя давно бы в школе не было. Как ты меня в шестом классе изводил! Председатель разозлился. Темный чуб снова заболтался над очками. - Вот что, Смирнова, мы, кажется, говорим о Рожкове... Понятно тебе? По-моему, дело ясное. Рожкова предупреждали не раз, что такого хулиганства школа не потерпит и что подобное хулиганство... - Какое тут хулиганство! - раздался вдруг спокойный тоненький голосок. Никакого тут хулиганства нет. Все обернулись. Читальня была как бы перегорожена голубоватыми косыми лучами солнца, и за этими лучами, в дальнем углу, сидела белобрысая девочка лет тринадцати. Навалившись на стол, закинув красный галстук за плечо, она писала заголовок для стенгазеты. - Как? Что ты сказала? - переспросил Женя. - Никакого тут хулиганства нет. - Так. А что же это, по-твоему? Не поднимая головы, девочка ответила спокойно: - Просто сохнет он. И всё. - Чего? - поднял голову Грицина. - Сохнет он по ней, говорю. Ну, нравится она ему. Председатель встал, снял очки и положил их на стол. С него слетела вся официальность: - Погоди... Что ты чепуху городишь! А зачем бьет тогда? - Ну, все так делают. Небось, когда по мне Антошкин сохнул, я вся в синяках ходила и то никому не жаловалась. - Черт!.. Вот так штука! - пробормотал Женя и, заложив руки за спину, принялся ходить по читальне. Димка вскочил весь красный. Маленькие серые глазки метались из стороны в сторону. - Ничего я по ней не сохну! - закричал он свирепо. Нюся Беленькая сидела опустив ресницы, такая же красная, как и Димка. - Врет она! Ничего я по ней не сохну! - повторил Димка с еще большим остервенением. Председатель остановился над ним: - Ну-ка... Вот что: выйдите-ка на минуту. Димка выбежал из комнаты. За ним, семеня тонкими ножками, вышла Нюся. Женя снова сел за столик. - Черт!.. Вот задача! - Он повернулся к девочке: - Послушай!.. Как тебя!.. Ты уверена, что он именно... это... сохнет? - Угу, - сказала девочка. - Весь класс знает. - Да-а... - Женя подумал немного, теребя кончик носа. - Как же быть? А?.. Если б он из хулиганства ее лупил, можно было бы ему всыпать. А тут - дело другое. Тут... - А нам-то что? - сказал Грицина. - Сохнет не сохнет - все равно морду бьет. Зоя проговорила очень серьезно: - Нет, Грицина. Это, знаешь, формальный подход. Перед нами живой человек все-таки. И может, он даже страдает, товарищи. Оля наконец вынула изо рта платок, положила его на стол и скомкала двумя руками. - Меня интересует один вопрос, - заговорила она медленно, не поднимая глаз. - Выходит, что если тебе кто-нибудь не нравится и ты его изводишь, то тебя за это накажут. Если же тебе нравится кто-нибудь, так издевайся над ним сколько хочешь, и тебя же за это пожалеют. Странно очень! Председатель слегка покраснел: - Ничего странного. Тут нужно учитывать психологию. - Интересно! Какая же это психология? - А такая: человеку нравится девочка. Он не решается ей об этом сказать, ну и... Он запнулся. Зоя помогла ему: - Понимаешь, он не решается ей сказать, но ему хочется обратить на себя внимание. Понимаешь? - И колотит? - Да. Но не из хулиганства, а чтоб обратить внимание. Оля встала и в упор посмотрела на Женю: - Дайте мне слово, товарищ председатель. - Бери, кто тебе его не дает! - Вот что я скажу. Рожков у нас не единственный. Вот... У нас много на него похожих... И даже в десятых классах есть. И я считаю, что Рожкова и ему подобных нужно судить товарищеским судом, как сказала Зоя... Потому что это безобразие! Никто не виноват, что им самолюбие не позволяет вести себя по-человечески. Будь моя воля, я бы этого Рожкова из школы выгнала... Они воображают, что никто ничего не знает. Нет! Простите, Женечка! О Рожкове она говорит, что все знают, и о других тоже все знают. И, пожалуйста, избавьте нас от таких... Снова наступило молчание. Лицо председателя было в тени, а уши, сквозь которые просвечивало солнце, горели, как два светофора. - Ничего не понимаю, - забормотал он. - Наговорила, наговорила, а чего наговорила, сама не разберет. - Разберу великолепно! И ты разберешь, - буркнула Оля и опять вцепилась зубами в платок. - Какие-то обобщения... которые никому не нужны... Говорила бы конкретно, что делать с Рожковым. - Я знаю, что делать, - сказала Зоя. - Нужно, товарищи, не администрировать, а создать условия для нормальных дружеских отношений. - Валяйте. Создавайте, - пожал плечами Грицина. - Конкретно: нужно Беленькой и Рожкову дать совместную работу. - Правильно, - сказал председатель. - Бесполезно, - сказала Оля. - Почему бесполезно? Общая работа всегда сближает. - А я знаю, что бесполезно! Председатель повернулся к ней и почти закричал: - Вот что, Смирнова! Хочешь говорить, так говори прямо. Понятно? - Я и так прямо говорю. - Конкретно: какую работу дадим? Грицина потянулся и зевнул: - Дать им написать лозунги к Первому мая. - Нельзя, - сказала Зоя. - Нужна инициативная работа. Они помолчали и стали думать. Председатель грыз ноготь. Грицина рассматривал свои большие, измазанные чернилами кулаки. Оля широко открытыми злыми глазами смотрела перед собой, прижав ко рту платок. Так прошло минуты две. - Ничего я по ней не сохну, - раздалось за дверью. Послышался звук затрещин - одной, другой, третьей, затем приглушенный писк. Учкомовцы повскакали со своих мест. Один стул полетел на пол. - Рожков! Опять! - заорал Женя. - А ну-ка, войдите сюда. За дверью все стихло. - Войдите сюда, я вам говорю! Дверь открылась. Вошла Нюся, красная и взъерошенная. Она держалась рукой за затылок. - А где Рожков? - Убег, - тихо ответила Нюся. - То есть он убежал. - Он опять колотил тебя? Нюся быстро отняла руку от затылка. - Я спрашиваю: он опять тебя ударил? Нюся подумала немного, опустив глаза. - Не!.. - коротко ответила она. ...В светлой читальне было тихо и пусто. Девочка, трудившаяся над стенгазетой, встала из-за стола, потянулась и, подойдя к подоконнику, села на него. Болтая ногами, мурлыча какую-то песенку, она смотрела вниз, на теплый, тихий переулок. Крыши домов были уже совершенно сухие, но на мостовой между голубоватыми, розоватыми и серыми булыжниками еще чернела сырая земля. Вот из дверей школы вышли Зоя и Грицина. Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Вот выбежала Нюся. Она весело поскакала по тротуару на топких прямых ногах. Вот вышли Оля в сером пальтишке и долговязый председатель в черном костюме. В каждой руке он держал по портфелю. Они остановились, поговорили немного и медленно побрели по чистому тротуару, обходя маленькие подсыхающие лужи. Два портфеля поочередно хлопали председателя по длинным ногам. Девочка сползла с подоконника и вернулась к своему столу. Наматывая кончик красного галстука на палец, она с грустью смотрела на испорченный заголовок стенгазеты. Там было написано: "За отичную учебу".