-- Само зарастет... -- отмахнулся крылатый. -- Ты вот скажи лучше, что тебе, лично тебе надобно?
-- Что мне надобно? Ой, никогда еще с золотой рыбкой не общался, сейчас подумаю. Итак, ага! Вспомним аск... Я жутко извиняюсь, но не будет ли любезен глубокоуважаемый джинн... То есть не джинн, но... В общем, не будет ли у Крылатого для бедного студента...
-- Булочка за углом? -- ухмыльнулся Мельтор. -- Найдем. Вот зернышко. Как раз пока ты станешь студентом, из него успеет вырасти каравай. Или все же лучше булочка?
-- Не угадали... -- Славик ядовито улыбнулся и загадал: -- Я не отказался бы от Жетона, прозрачного такого, с буковкой в центре, ну, ты знаешь... От пива хорошего на золотой, копеек тридцать на всякий случай... А сигаретки не найдется?.. Может -- еще и прикурить будет? Ой, а куда это я полетел?
-- Сейчас тебе будет и пиво, и сигаретка, и прикурить!.. -- донесся ему вслед немного странно звучащий голос Мельтора.
И оказался Славик в кабаке, откуда так недавно телепортировал к Мельтору. В зубах у него дымилась забойная "Монастырецкая Прима", которую считал ядреной даже Загорский. На столе лежал прозрачный жетончик московского метрополитена, с буквой "М" посерединке. Под ним оказались три желтых монетки, с одной стороны которых красовался трехзубый знак, напоминающий чем-то герб то ли Крымской Республики, то ли кого-то из их древних соседей, а на другой -- надпись "10 копiйок".
В тот же момент к Славику подошел нетвердой походкой трактирщик и поставил на стол здоровенную кружку ароматного пенистого пойла.
-- Как и заказывали: на золотой.
Славик отчетливо сознавал, что золотого у него не найдется...
Мельтор обернулся к укрывшемуся в темном уголке Максу:
-- Вылезайте, молодой человек, я Вас и так прекрасно вижу... Можете и в замке поснимать, мне не жалко... Но сперва направьте объектив своей камеры на лежащий на столе палантир. Так Вы сможете запечатлеть, что бывает, когда желания сбываются дословно... Поучительное зрелище, юноша...
Бежать! Бежать!!!
Дорога бьет по пяткам горячей пылью, похлопывает по бедру черными ножнами прицепленный прямо к плавочкам кинжал -- подарок Лата. Командора.
Звоном вспоров тишину, вынырнул, атакуя в спину, Рой. Словно почувствовал, что не все еще утратили разум, что один -- остался.
Теперь уже ненадолго. Рой выскочил внезапно -- не убежать. Даже не отпрыгнуть...
Что-то резко рвануло Мишеля, швырнуло в сторону, отбросив с дороги, и вот уже на том месте, где только что стоял мальчишка, закружился, отвлекая внимание Роя на себя, крохотный ветерок, кружа пожухлые внезапно серые сухие листья, поднимая махонькие смерчики дорожной пыли.
Рой пронесся сквозь вихрик -- и на месте крохотного смерча возник вдруг упавший в поднятую пыль сверкающий серебристый мальчишка. Он лежал, раскинув руки, будто маленький воин, срезанный пулеметной очередью. Вот только пули -- маленькие, крылатые -- размазались, разлетелись по дорожной пыли серебряными ртутными каплями, чуть золотыми в лучах потревоженного, воспаленного солнца, и лужицы сверкающего металла покрыли дорогу. Кровь?.. Кровь!.. Боль... Сон...
Со стороны казалось -- мальчишка заснул. Но Мишель с болью и ясностью понял -- нет, никогда уже не взлететь этому пацаненку над домами, никогда не коснуться чьей-то щеки своей теплою ладошкой. Никогда больше не стать ему ветерком, поднимая махонькие смерчики пыли. Никогда не вознестись веселым звоном над городом...
Вы никогда не видели, как умирает ветерок? Нет? Счастливые...
Мишель плакал.
Они были незнакомы, хотя и виделись каждый день...
Сколько раз он подхватывал сотворенные Мишелем стихи и уносил их под карнизы, в гнезда ласточек. Сколько раз обдувал плечи своему другу-мальчишке, веселился и баловался. А вот поговорить им так и не довелось. И даже имя его Мишель не знает. Да и есть ли имена у ветерков?..
Маленький ветерок, который успел в своей жизни сделать одно большое дело -- вовремя толкнуть Мишеля...
Словно поняв, что его обманули, Рой медленно развернулся для новой атаки. Нестерпимо звенели мириады крохотных крыльев. Мишель отшатнулся назад. С размаху ударился спиной о старый плетень. С треском сломались прогнившие доски, и мальчик покатился вниз, под откос, обдираясь о покрывающие склон колючки и тырсу. Верх-низ, верх-низ! Земля и небо кружились в бешеной карусели, Верх-низ... И вдруг -- полет, падение... Плюх! Холодная вода смыкается над головой, вновь расступается, ознобом пробирает тело, залечивая царапины. Теперь можно осторожно поднять глаза. Над головой отвесной стеной нависает огромный глинистый обрыв -- метров тридцать! Или просто из воды кажется он таким здоровенным?
Мишель ложится на спину, и течение медленно несет его вдаль, все вперед и вперед.
-- "Хорошо хоть, что ходил в последнее время, как и вся местная ребятня: в одних только плавках, подставляя солнцу и теплому ветру коричневые от загара плечи, ощущая босыми ступнями теплую шероховатость деревянных тротуаров, прохладный шелк травы и горячее дыхание песка, когда он струился меж пальцев ног. Зато теперь можно не опасаться, что лишняя одежда потащит на дно. Можно плыть и плыть, куда течение несет. Как бревно. Бревно с глазами. Горлум. Золотой Горлум. Белый Голлум мира."
Разумеется, в мыслях плывущего пацана не было такой стройности и красоты: это уже потом могут прийти словесные обороты для описания мыслей и чувств. А пока -- лишь образы-чувства: Светлое и с запахом тополей -- лето. Теплое -- загар на плечах. Стремительно-ласковое -- ветерок. Прохладное и успокаивающее -- течение. Грустное и незадачливое -- Горлум, невезучий пожилой полухоббит из старой детской книжки.
"Как-то раз у Эсгарота
Видели бревно с глазами -
Результат больших мутаций!
Как-то раз у Эсгарота
Выплыло бревно с глазами -
Видно, в сваях заблудилось..."
Сумрак наползает на глаза, холодит кожу, вода становится серой и зябкой, с запахом тины и ракушек. Плюхает вода, разбиваясь обо что-то неясное впереди. Поскрипывает старое дерево. Надо открыть глаза, надо посмотреть...
Старый причал надвигался на озябшего мальчишку, словно крейсер.
