Это ты встречал меня из опасных экспедиций и не осуждал за риск. А я знала, что со мной ничего плохого не случится, пока ты рядом…

Это построенный нами большой, гостеприимный, тёплый дом был всегда открыт для друзей. И туда каждому хотелось возвращаться, потому что он был наполнен любовью.

Это наши с тобой дети были весёлыми и смышлёными не по годам непоседами, а ты ни разу не ругал их за шалости…

Это на твоей груди я засыпала счастливой каждую ночь, а по утрам пробуждалась от твоего настойчивого поцелуя...

Это был ты и только ты.

Всегда.

…Я слышу встревоженные голоса. Они звучат где-то далеко-далеко, как будто за плотно натянутой пеленой беспокойного сна, от которого всё никак не удаётся пробудиться.

Внезапно темноту пронзает яркая белая вспышка, от которой больно режет глаза. Я зажмуриваюсь, а когда вновь поднимаю веки, то вижу перед собой родные места — окрестности бабушкиной деревни, которые я изучила, как свои пять пальцев.

Присмотревшись, я замечаю внизу, у подножья холма, на вершине которого стою, твою высокую прямую фигуру. Ты впервые идёшь не привычной стремительной походкой, а медленным шагом, и полы твоей чёрной мантии скользят по цветущим зарослям вереска.

Ты умер ярким майским утром, но здесь уже конец августа. Однако скачок во времени не кажется мне чем-то странным: если я снова вижу тебя живым, значит, в этом мире больше нет ничего невозможного.

Меня даже не удивляет, что ты хорошо знаешь мой холмистый край, уверенно движешься вперёд, в сторону побережья, как будто ранее исходил тут каждую тропинку. Я следую за тобой, отставая всего на несколько ярдов. Мне очень хочется догнать, остановить и обнять тебя. Задыхаясь, я почти бегу, но, как ни стараюсь, разрыв между нами сократить не удаётся. Ты постоянно оказываешься впереди, хотя не увеличиваешь скорость.

Дойдя почти до самого края отвесных скал, ты внезапно оборачиваешься. Мне кажется, что я вот-вот поравняюсь с тобой, и облегчённо перевожу дыхание. Но когда нас разделяет всего пара шагов, мои ноги вдруг прирастают к земле.

Мне страшно от того, что я не могу пошевелиться, и не понимаю, что происходит. Я хочу закричать, но голос не слушается, и с губ срывается лишь жалкий, прерывистый шёпот:

— Не уходи, Сев! Не бросай меня одну!

Ты медленно качаешь головой и смотришь на меня с глубокой печалью. Мне нельзя отправиться туда, куда лежит твой путь. И я понимаю, что таким образом ты пытаешься меня защитить.

— Пожалуйста, не прогоняй меня!

Какие мне ещё найти слова, чтобы объяснить, что я не в силах расстаться с тобой после событий последних часов? После того, как я прожила ещё одну жизнь в больничной палате, в последнем прикосновении соединив наши руки и решившись обречь свою память на запредельную пытку? Я пропустила через себя твои чувства, открылась в ответ и позволила тебе увидеть то, что обо мне больше не знает ни один человек на этой планете…

Я слилась в одно целое с самым лучшим и самым болезненным, что было в тебе, Северус. Нет, даже больше — на короткое время я стала тобой.

Как мне отпустить тебя — после того, как я впервые почувствовала радость обретения? Узнала о схожести наших судеб и характеров — до степени полного смешения?..

Пожалуйста, не препятствуй мне в желании отправиться вслед за тобой! Почему ты не хочешь дать мне право решать самостоятельно, что делать со своей жизнью? Уйти за тем, кого любишь, это не проклятие, а избавление. Я всё равно не смогу жить рассечённой надвое…

— Я люблю тебя, Северус! — мой голос обретает прежнюю силу. — Забери меня с собой, потому что всё бессмысленно — без тебя!

Ты вздрагиваешь. Ветер развевает твои волосы и одежду.

Тёмный, безмолвный судия, которому предстоит стать моим спасителем или палачом.

В тебе происходит тяжёлая внутренняя борьба. Ты кусаешь губы, сражаясь со своими сомнениями. Но я вижу, что ты впервые готов сдаться и уступить моей мольбе. Не из жалости, а потому что сам хочешь забрать меня с собой.

Ты делаешь шаг в мою сторону. В выражении тёмных глаз больше нет привычной холодности и отчуждения, а только кружащая мне голову горькая, бесконечная нежность.

Твоя рука чуть дёргается и несмело тянется к моей. Кажется, ещё чуть-чуть, и она прорвёт выросшую между нами невидимую преграду. Но потом, словно очнувшись и победив чудовищный соблазн, ты снова её опускаешь.

Неожиданно твоё тело выгибается дугой, будто под действием злого заклятья.

В одно мгновение ты превращаешься в прах, который подхватывает и уносит в сторону моря налетевший ветер…

Я слышу собственный крик, и меня накрывает темнота.

* * *

02.05.1998. Хогвартс

Гарри стоял посреди зала с двумя волшебными палочками в одной руке.

На каменной мозаике у его ног распростёрлось мёртвое тело его врага. Лорд Волдеморт, урождённый Томас Марволо Риддл, уже не представлял собой никакой угрозы миру. Жалкий уродливый кадавр, искусственная оболочка, созданная в ходе сложного темномагического ритуала взамен некогда утраченной в Годриковой впадине смертной плоти, отпустила несчастную, искажённую, неоднократно расколотую душу — уже навсегда.

Гарри глядел на поверженного злодея и не чувствовал победы. Зал вокруг грохотал восторженными возгласами, ослепительное солнце заливало окна. А победитель ощущал только опустошённость и безмерную усталость, которой не было ни конца ни края…

Он не очнулся даже тогда, когда друзья кинулись его поздравлять и едва не задушили в объятиях. Рон, Гермиона, Джинни, Невилл, Хагрид, Перси… Потом — учителя: Макгонагалл, Флитвик, Спраут, Трелони, Слагхорн, шатающийся от кровопотери кентавр Файренс. Далее — чета Уизли, чуть ли не весь уцелевший состав Ордена Феникса и добрая половина аврората с ошалелым от недавнего оглушения Кингсли Шеклболтом во главе…

Гарри потерял счёт рукопожатиям, похлопываниям по плечу, взъерошиваниям волос. Он не мог разобрать ни слова из того, что ему говорили. Потом настал черед утешения родных и друзей тех, кто погиб. Снова объятия, но уже со слезами, снова не отпечатывающиеся в сознании слова, только на сей раз — скорбные, горькие, нужные оставшимся в живых гораздо более, нежели мёртвым.

— Мечтаешь о тишине?.. — тихий голос Луны Лавгуд вырвал его из оцепенения, словно сбросив с конвейера непрекращающихся обязанностей Избранного, который теперь не только выжил, но и победил.

— Мечтаю, — честно признался он. — Сейчас бы закрыться в дортуаре и подрыхнуть хотя бы часа три…

— Сейчас я это устрою, — Луна качнула своими нелепыми серьгами из сушёных слив-дирижаблей. — А ты надевай свою невидимку и драпай наверх — спать.

— Да как их отвлечь-то?

— Гляди!

Она легко перебежала в левую половину зала, где два мракоборца левитировали для досмотра и опознания тело какого-то пожирателя смерти, уже закутанного в чёрную мантию с головой, и, уставившись куда-то поверх голов в распахнутое окно, громко воскликнула:

— Ой, ребята, смотрите — морщерогий кизляк!

Гарри закутался в отцовскую мантию-невидимку и бросился к выходу, едва не сбив с ног у дверей обнимавшего жену и сына Люциуса Малфоя. Тот отшатнулся, крепче притянув к себе Драко, но так и не понял, откуда к нему прилетело смущённое:

— Извините, сэр!

А вот Рон с Гермионой, сидевшие с краю на стоящей у стены скамье — те поняли.

— Гарри? Ты куда?

— Пойдемте со мной!

Мраморная лестница была выщерблена, перила обвалились, белый мрамор там и сям пятнала кровь.

— Много наших легло… — вздохнул Рон. — Честное слово, не знаю, как мама переживёт смерть Фреда…

— А у Тонкс с Люпином сынишка остался. Ему и месяца нет ещё, а уже сирота. Как ты, Гарри… — эхом отозвалась притихшая Гермиона.

— Всех нашли? — Гарри стянул с головы мантию.

— Всех. 54 человека…

— И Снейпа?

— Чего это ты о нем спросил? — Рон удивлённо вытаращил глаза.