Галстук у тебя уже изменил цвет на алый с золотом.

Твой растерянный и чуть виноватый взгляд я вижу и тогда, когда Сириус подвигается на скамье, приглашая тебя присесть рядом. Но ты садишься спиной к нему, продолжая смотреть на меня, бесконечно смотреть, смотреть…

Распределение продолжается. Но звуки большого мира долетают до меня, как сквозь плотный ватный кокон. Как будто зимнюю шапку на уши натянули…

— Ловкрафт Дэниел!

— Хаффлпафф!

Люпин Римус!

— Гриффиндор!

— Макдональд Мэри!

— Гриффиндор!

— Мальсибер Эрнл!

— Слизерин!

— Найджелл Анна!

— Хаффлпафф!

— Нортроп Канторус!

— Равенкло!

— Петтигрю Питер!

— Гриффиндор!

— Перкинс Дайана!

— Хаффлпафф!

— Поттер Джеймс!

— Гриффиндор!

— Квиллье Констанция!

— Хаффлпафф!

— Роули Торфин!

— Слизерин!

— Снейп Северус!..

…Шаткий табурет скрипит подо мной, как рассохшиеся доски тех самых качелей в твоём дворе, у которых я впервые рискнул с тобой заговорить. Зал плывёт перед глазами. Шляпа нахлобучивается неожиданно плотно, волосы лезут в глаза.

Тишина повисает под фальшивым небом. Свечи трещат и коптят, оранжевые кисточки огня дрожат, в спину бьёт внезапный сквозняк… Я слышу скрипучий голос в голове. Шляпа?

— Тэ-экс!.. Весьма эрудированный, смелый и даже, отчасти, старательный юноша… Стесняетесь своей внешности и имени, но полагаете, что в вас сокрыто больше, чем видно на первый взгляд… Гм, любопытно! Куда бы вас отправить?.. А вы любите ли играть в плюй-камни?..

«Мерлин Всеведущий, это-то тут при чём! Мама… Мама в детстве замечательно играла в плюй-камни… и училась на Слизерине!»

— Сли-изерин!!! — воет Шляпа.

Спотыкаясь, под грохот собственного пульса я иду к слизеринскому столу. Меня усаживают на высокую полированную скамью между Мальсибером и высоким белокурым старшеклассником — факультетским старостой. Тот стискивает жёсткими сухими пальцами мою правую ладонь, снисходительно смотрит в глаза. Кивает с усмешкой. Церемонно представляется:

— Люциус Малфой!.. Приветствую вас в кругу избранных, Северус Снейп!

Его ладонь кажется горячей. Левой рукой я растерянно тереблю галстук — уже не чёрный, а зелёный в тонкую серебряную полосочку. Молча киваю в ответ…

Рыжая девочка за столом Гриффиндора больше не смотрит в мою сторону.

* * *

10.09. 1996. Портри

Новый виток экзистенциального кризиса настигает меня после того, как моя дочь Натали поступает в Хогвартс. Джеральд, который к тому моменту уже несколько лет живёт в Америке, бывает в Британии наездами. Но даже из-за океана он принимает активное участие в жизни дочки, хотя и не скрывает, что предпочёл бы видеть Натали в числе студентов Ильверморни, где когда-то учился сам. Чистокровный потомок аристократического рода и известный практикующий юрист, он входит в число самых уважаемых попечителей старейшей магической школы.

Мне не в чем упрекнуть бывшего супруга. Мы с ним расстались мирно, без скандалов и взаимных претензий. Сначала, любя меня, он втайне лелеял надежду на то, что нашу семью можно будет восстановить, как разбитую чашку — заклинанием Репаро. Затем, осознав, что этому уже не бывать, он от меня отдалился. Тогда же я обратилась с заявлением в Министерство магии и вернула себе прежнюю фамилию. И дочь записала так же. В конце концов, «Натали Макдональд» звучит ничем не хуже «Натали Монтгомери», а обязывает к меньшему.

И всё равно потребовалось несколько лет, чтобы на меня перестало давить чувство вины за распавшийся брак. Новая попытка сближения произошла несколько лет спустя, уже после того, как Джеральд вторично — и очень удачно — женился, обретя в новом браке всё то, чего я сама не смогла ему дать. Пусть и с опозданием, но к нам обоим пришло понимание простого факта: несмотря на наличие между нами крепкого связующего звена — дочери, наши жизненные дороги и устремления разошлись окончательно...

Теперь мы снова можем спокойно общаться с Джеральдом, сохраняя с ним дружеские отношения. Признаюсь, это в большей степени его заслуга, чем моя. Его миролюбивый характер не приемлет сведения личных счётов. Поэтому каждый раз, когда он бывает в Британии, он обязательно навещает не только дочь, но и меня.

Но долгожданное освобождение от лжи не спасает от одиночества. Я с головой ухожу в работу. В профессиональной сфере, словно в противовес несчастливой личной жизни, у меня всё складывается хорошо, и своими достижениями я даже вызываю зависть у некоторых менее успешных коллег.

К тридцати шести годам я являюсь ведущим токсикологом в клиническом госпитале Святого Мунго. В моём профессиональном багаже несколько изданных монографий, блестяще защищённая докторская диссертация, посвящённая коагулянтам крови. Ко мне регулярно поступают предложения о преподавании в академии колдомедицины, но я неизменно от них отказываюсь, несмотря на то, что это обеспечило бы мне стабильность и высокий статус. Я предпочитаю профессорской мантии и просторным лекционным аудиториям тяжёлую полевую работу исследователя.

Почти каждый свой отпуск я превращаю в очередную незапланированную экспедицию, лишь бы не находиться в четырёх стенах и не сходить с ума от безделья и ненужных мыслей. Колесить по всему миру, изучая действие на человеческий организм разнообразных природных ядов и узнавая секреты приготовления редких, сложных антидотов и сывороток… Чем не судьба?!

Моими лучшими коллегами являются полудикие колдуны-аборигены и охотники-змееловы, к которым в «просвещённом» научном сообществе магической Британии принято относиться скептически. Но именно они становятся моими консультантами и проводниками по тропическим джунглям и дождевым экваториальным лесам, южноамериканской сельве и глухой сибирской тайге.

Никто из родных, не говоря уже о друзьях, даже не подозревает о том, что в своих поездках я не раз оказывалась на грани гибели от укусов опаснейших тварей. Но своему спасению я обязана людям, чьи навыки выживания в неприветливой, безжалостной природе многократно превышают мои собственные.

Только Руперт Остин, чей намётанный глаз замечает все перемены в моём состоянии, просит после каждой экспедиции «поберечь себя и быть более осторожной, не лезть на рожон». Но и ему пришлось махнуть рукой и отступить, сообразив, что по отношению ко мне все его советы и предостережения давно запоздали.

— Сумасшедшая! — припечатывает он меня однажды. — Но не мне тебя учить, что делать с собственной жизнью.

Я смеюсь и тепло обнимаю лучшего друга, с которым вместе отмечаю своё очередное возвращение — из экспедиции и с того света.

— Вот за что я тебя люблю, Руперт, так это за то, что ты не пытаешься быть моей заботливой матушкой. Я ничего не хочу менять. Мне нужно всё это, чтобы не свихнуться.

Руперт бросает на меня быстрый взгляд, криво усмехается и вертит в руках бокал с огневиски.

— Я могу задать тебе один вопрос на правах старого друга?

— Задавай.

— Он действительно стоит того, что ты с собой делаешь?

Я отвечаю не сразу, гадая, откуда взялся такой внезапный интерес к моей личной жизни. Это Джеральд рассказал ему о Северусе или Руперт сам догадался? Скорее всего, сам. Но зачем спрашивает? И стоит ли вообще отвечать на этот непростой и крайне болезненный вопрос?

— Он… ничего не знает, — после паузы отвечаю я. — И вряд ли когда узнает. У него другая жизнь, которая никак не пересекается с моей.

— Ты молодая, умная, привлекательная женщина. Зачем все эти бессмысленные жертвы, ради чего?

— Это уже два вопроса.

— Ты хоть осознаёшь, что становишься зависимой от адреналина — наподобие тех ненормальных магглов, которые без страховки забираются на огромную высоту? Сколько их погибает, сорвавшись… Ты тоже хочешь — вот так?

— Руперт, прошу тебя…

Я вижу, что он не на шутку взвинчен и раздражён, но не понимаю причины столь внезапной ярости. Желая успокоить, я кладу руку на его предплечье. Но тщетно.