И поэтому знаю, что сейчас будет...
Змея даст мне шанс дождаться мальчишки и показать ему жестокий секрет победы. Авада от руки повелителя тьмы — вряд ли. Поэтому пусть будет змея».
* * *
02.05.1998. Госпиталь св. Мунго
— Руперт, что там с кровотечением? — Хантер привычным движением мага-хирурга, без прикосновения, одним пассом палочки поправил сбившуюся лимонную шапочку на лысине.
— Уже все перепробовал… Все виды prohibere sanguinem… Гиповолемический шок не купируется, все признаки налицо, и тахикардия, и слабое наполнение капилляров… Может, ещё essentia corde duplici вольём?
— Давайте... Сколько ему лет, Руперт? Что в приёмном записали?
— Около сорока.
— Да… В этом возрасте менять привычный образ жизни и занятия, наверное, уже непросто будет… Он ведь преподавал?
— Да. Директор школы.
— Если вытянем, с дыханием и озвученной речью будут проблемы. Голосовые связки целы, но мышечный аппарат — в лоскуты, хрящи трахеи смяты. Это может потом несколько лет восстанавливаться. Если восстановится вообще, даже с учётом магической регенерации. Ну, и рука тоже нормально действовать уже не будет. Сейчас костерост применить нельзя: он плохо сочетается с анестетиками, а в новой волне болевого шока мы с пациентом явно не заинтересованы. Значит, придётся давать позже, а пока прибегнуть к простой внешней фиксации переломов. Предплечье позже срастим, нетрудно, с частично утраченным акромионом тоже со временем справимся. Но… эта тварь буквально выжрала orbicularis, измочалив нервно-сосудистый комплекс. Значит, в будущем — недостаточность кровообращения, несостоятельность иннервации. Хорошо, если выйдем в итоге на обычный монопарез, а то ведь может быть и что-то вроде каузалгии, когда нервы отращивать начнём…
Мэри вздрогнула. Слова коллеги ворвались в вязкое, инертное сознание, но, к счастью, ей хватило концентрации не разорвать контакт.
«Мерлин всеведущий, за что? Каузалгия. Основной симптом — боль. Огненные вспышки боли в уже зажившей ране, сенсорное расстройство, обман мозга собственными периферическими нервами, стиснутыми коллоидами, грубой тканью страшных шрамов, и оттого восстановившимися не в полной мере. Характерны: аллодиния — восприятие любых воздействий как болевых, гипералгезия — повышенная чувствительность к болевым раздражениям, вазомоторные нарушения в виде отёков, гиперемий или, напротив, цианозов. Мучительная неподвижность, атрофия мускулов и полная беспомощность перед болью, потому что традиционные анестетики почти бессильны. Даже самое лёгкое прикосновение будет провоцировать очередную болевую атаку. Больные каузалгией почти постоянно пребывают в депрессии, становятся раздражительными до аффективных состояний. Их магические способности редуцируются, словно перегорают. Собственную магию становится трудно контролировать волей…
Но у тебя и прежде был непростой характер, любимый мой. Если такова цена твоего выживания — значит, я буду рядом. Я стану твоими руками, я помогу справиться с болью, забыть её… Я смогу. И ты сможешь — с твоей гордостью, с ненавистью к собственному бессилию ты найдёшь способ остаться собой. Только живи. Живи, пожалуйста!..»
* * *
02.05.1998. Хогвартс
«На грани критической кровопотери и ударной интоксикации сознание работает невероятно ясно и чётко. Каждый мыслеобраз конкретен и ярок до недостижимого в норме совершенства. Цвета чисты. Звуки отчётливы. И уже этим всё, что я вижу вокруг, корчась в луже крови на щербатом деревянном полу, мало отличается от галлюцинаций.
Но видения бреда никогда не возникают на пустом месте.
Для них создаёт эскиз оперативная депонента памяти, та, что сохраняет надолго все картины прожитого и пережитого в человеческом мозгу.
В сущности, все, что требовалось от меня, когда, наконец, явился очкастый подросток с серым от пепла и пыли лицом, отмеченным печатью испуга, это открыть ему оперативную депоненту.
Развалить последним усилием воли оставшиеся бастионы окклюменции, уже и без того полуразрушенные болью. И дать посмотреть в прошлое моими глазами...
Драгоценные тени минувших дней, пополам с кровью собранные в случайный флакон, подтолкнут его в нужную сторону. Все пойдёт как надо и закончится тем, чем надо... Победа сил добра над силами разума состоится.
Мир будет спасён.
А я к этому времени, наконец, буду свободен.
— Посмотри на меня! У тебя глаза твоей матери.
Да, это была, пожалуй, находка. Попробуй-ка, парень, не сделай после этих слов то, чего от тебя требует твоя трижды проклятая избранность. Тебе — последний толчок в спину по дороге в легенду о юном герое. Мне — самообман, иллюзия долгожданной встречи».
* * *
02.05.1998. Госпиталь св. Мунго
Мэри резко оборвала сеанс легилименции. Она узнала всё, что ей было нужно. Теперь только бы удержать шаткое равновесие, пока ещё дающее возможность принимать решения, не зацикливаясь — легко сказать, но как непросто сделать! — на личности больного.
Стандартные антидоты здесь не помогут: ни один из них не был рассчитан на укус твари, подобной питомице Волдеморта. Оставалось надеяться только на эффективность даров вьетнамских колдунов-змееловов.
Но сначала заклинание двойного сердца, ещё доза кроветворного, чтобы возместить кровопотерю, задержать гемолиз, обеспечить выведение яда и снабжение тканей кислородом.
Ребята из бригады Остина профессионально делали своё дело, и Мэри захотелось расцеловать каждого из них за ту надежду, которую они дарили тяжёлому пациенту и… ей самой.
В вену Северуса медленно, чтобы не вызвать анафилактического шока, вливалась сыворотка против яда Calloselasma rhodostoma. В каждой крохотной капле, проникающей в истерзанное тело — жизнь. Это минуты, а может быть, и часы, отвоёванные у небытия.
«Только живи»! — умоляла она про себя, понимая, что её организм раньше положенного выработал дополнительный ресурс, подаренный «шизой». Повторный приём строжайше запрещён, и теперь сражаться ей предстоит в одиночку…
Мэри вздрогнула, услышав грязную ругань и яростное восклицание Остина:
— Уходит! Что же ты, парень, Мордред бы тебя побрал!!!
Нехорошее оживление в реанимационной палате. Быстрые, краткие распоряжения Остина. Поднять упавшее до критической отметки артериальное давление. Ввести кардиостимулирующий препарат…
В таких ситуациях жизнь и смерть перетягивают пациента, словно канат, каждый в свою сторону, и никто не сможет поручиться за исход их принципиального противостояния.
Что чувствовал сейчас Северус, подобравшийся вплотную к краю? Что его глаза видели там, за чертой, которую он в любой момент мог перешагнуть?
«Мы ведь не должны встретиться даже за гранью, не правда ли? Не должны, Лили?
Я не достоин твоих небес…
Изжелта-синих, пыльных весенних небес старого городка Коукворт в Миддлендсе, где кирпичная заводская труба коптит по утрам мутный горизонт. Где к Пасхе во дворах в рабочем посёлке вешают на обрывках рыбацкого джутового троса под ветвями древних вязов широкие деревянные качели. А по дороге в начальную муниципальную школу надо трижды пересечь по темным от мазута деревянным мосткам сверкающие серебряные струны железной дороги...
— И далеко этот твой Хогвартс?
— В Шотландии. Семь часов поездом от вокзала Кингс-Кросс в Лондоне. Отсюда было бы всего пять с половиной, но экспресс у нас не останавливается.
— А почему ты так уверен, что меня туда возьмут?
— Потому, что ты — ведьма. Всех детей с колдовскими способностями записывают в специальную книгу, едва они появляются на свет. По этой книге потом составляются школьные списки для Хогвартса. Моё имя там тоже есть. И твоё.
— Выдумщик!.. Врёшь, наверное?
Тонкие холодные пальцы осторожным движением отводят прядь волос, упавшую мне на глаза.
