Первые несколько часов после пробуждения в камере, я чувствовала к Тому такую лютую ненависть, что почти могла нащупать её в воздухе вокруг себя. Благо, он не появлялся здесь, что позволило через день-два взамен этого дикого чувства успокоиться и ощутить лишь странное хладнокровие и желание отомстить. За Ким и Лэна, от которых не было вестей. За меня саму.

И за Эрика…

Едва я упомянула про себя его имя, как глаза сами стали наливаться слезами, а зубы столкнулись друг с другом, чтобы не дать крику боли от потери вырваться в пустоту камеры. Его губы словно до сих пор на моих. Запах всё ещё вокруг, в каждой детали. Касания так же обжигают. А сумасшедшие дерзкие фразы подчиняют своей властью. Он всё ещё как будто где-то здесь, лишь отошёл на пару часов и скоро вернётся ко мне. Как и обещал…

Я точно знала, что если Эрик остался бы жив, он уже дал бы о себе знать. И то, что каждый чёртов день не менялся и заканчивался для меня в удушающих рыданиях по нему, лишь ещё раз подтверждало факт того, что моя пуля всё-таки убила его.

Мне было всё равно на свою дальнейшую судьбу — казнят ли меня или выгонят из фракции к изгоям — жизнь не имела смысла после совершенного, и я знала, что никто не придёт на помощь. Я отгоняла из памяти воспоминание, где Уиллсон просто ушёл, оставив меня под дулом пистолета. И мне даже не хотелось представлять, что ужасного могло случиться с Ким и Лэном на пути в Эрудицию… Вероятность того, что Шайло и Крис могли быть в курсе того, что меня заперли здесь, тоже была крайне мала.

Я была одна.

Абсолютно одна.

Раз за разом я вытаскивала из кармана карту-ключ от квартиры Эрика и ту самую, последнюю записку, которую он оставил мне утром: «Я скоро. Никуда не уходи». Бумага помялась и стала тоньше от постоянных слёз, градом катившиеся на неё при каждом рассмотрении, но рука не поднималась выкинуть послание — вновь и вновь вчитываясь в эти слова, я чувствовала внутри странное подобие надежды, что Эрик всё ещё может вернуться; и стоило мне только убрать записку обратно в карман, как реальность с силой заново обрушивалась на меня.

Кое-как пристроившись спиной к холодной выбеленной стене, я подтянула к себе колени и уткнулась в них головой, обхватив руками. Мысли не давали покоя, а вырывающая всё внутри с корнями тоска по Эрику добивала меня день за днём.

Я злилась на себя, на непослушание своему лидеру, который просил дождаться его во фракции, но не менее того я злилась на него самого — без какого-то четкого плана просто погнаться за Максом было верхом безумия в тех условиях. Почему я не остановила его? Почему не предложила другие варианты, через которые мы смогли бы добиться справедливости? Вспоминая свой ступор и единственный вопрос «ты уверен, что…?», мне хотелось ударить себя чем-нибудь тяжелым.

Глупая Грейс.

Мне с трудом удалось остановить новый поток влаги, льющийся из глаз, и именно в этот момент дверь в камеру отворилась. Я обессиленно подняла голову, сквозь пелену рассмотрев в проеме фигуру, которую никак не ожидала ещё когда-либо увидеть в своей жизни.

Поставив поднос с едой и какие-то бинты на стол у двери, Ричард Гамильтон, мой отец, прошёл внутрь, нерешительно остановившись в паре шагов от меня. Между нами установился долгий и напряжённый зрительный контакт, прежде чем он первый нарушил молчание.

— Я принес тебе поесть и новую повязку, — за четыре года жизни в Бесстрашии я почти забыла, как звучит его голос.

Кое-как поднявшись с места, я продолжила немигающим взглядом смотреть на него.

Отец выглядел так же, как и несколько лет назад, когда я ушла из Искренности после финального теста, не прощаясь. Те же седые виски при темной шевелюре, те же голубые глаза с морщинками вокруг. Неизменная статная осанка и хмурое, сосредоточенное лицо — мне часто говорили раньше, что я больше похожа на отца, но мне хотелось думать, что всё-таки внешностью я пошла в маму, которую, к сожалению, почти не помнила. Она рано ушла из жизни, оставив нас с ним одних. Не знаю, послужило ли это причиной нарастающего с каждым годом деспотизма с его стороны по отношению ко мне, но сколько я себя помнила, всё время думала о том, как поскорее уйти из Искренности, которой не соответствовала ни по каким параметрам. Благодаря его унижениям.

— Том послал тебя? — хрипло спросила я, и не думая подходить к подносу.

Отец неопределенно повел плечами, кивая в сторону тарелки.

Ни о каких тёплых объятиях или радости от встречи и речи быть не могло — слишком долго он измывался надо мной, нанося удары и пощёчины за каждую провинность, что бы забыть это так скоро и перечеркнуть прошлое навсегда. Возможно, именно из-за несчастливого детства и постоянных телесных наказаний я пришла в Бесстрашие такой, какой меня знали ребята моей группы, присвоив мне «Тихоню» в первый же день — зажатой, пугливой, прячущей взор и слишком серьёзной. Возможно, именно поэтому рукопашные бои давались мне с трудом.

Не знаю.

Я никогда не думала всерьёз о возможных психологических травмах, которые унаследовала с собой во взрослую жизнь.

Не получив внятного ответа от моего гостя, я тихо добавила, наблюдая, как он избегает смотреть мне в глаза:

— Послал лучшего своего палача… Знал, на что давить.

— Не говори так… — наконец, он встрепенулся, сконцентрировав внимание на мне после услышанного. Сделав шаг в мою сторону, отец добавил требовательным тоном, пресекая любые попытки даже намекнуть на его бесчинства: — В любом случае, будет суд, Грейс, который…

— Суд ничего не изменит, — озлобленно выдохнула я, перебив его, и стремительно схватила с подноса свежие бинты — нога начинала ныть и кровоточить сильнее.

Потоптавшись на месте, отец отвернулся, дав мне возможность снова перевязать увечье, и пока я дрожащими пальцами пыталась сделать последний узел на бинтах, он продолжил более уверенным тоном, в котором я начала узнавать его настоящего. А то в первые минуты мне даже показалось, что он искренне сожалеет обо всём. И сожалеет о том, что я в тюрьме.

— Суд вынесет тот приговор, который будет справедливым в твоей ситуации. В конце концов, ты обладала информацией, которая привела к перевороту во фракции, и не донесла её до уполномоченных лиц.

Меня чуть ли не стошнило от его официальных формулировок. Резко развернувшись к стоявшему ко мне уже вполоборота отцу, я в ярости буквально выплюнула следующие слова:

— Ты ничего, слышишь, абсолютно ничего не знаешь! Все вокруг верят в чушь, предоставленную Томом! Он и Макс были заодно и очернили Эрика так быстро, что мы просто не успели ничего предпринять, чтобы правда всплыла на поверхность! У нас были доказательства!

Я вовремя осеклась и перевела дух. Не зная, в каком сейчас состоянии Ким и Лэн, я не могла сказать больше, чтобы не подставить их, ведь вся информация была у них в руках. Ричард же осуждающе фыркнул, совершенно не желая и не пытаясь вникнуть в мои разъярённые, пламенные речи.

— Печально осознавать, что ты мало того что связалась не с тем человеком и стала пособницей преступника, но ещё и продолжаешь защищать его даже после смерти.

Я швырнула в его сторону старые окровавленные бинты и на повышенных тонах воскликнула:

— Не смей говорить так об Эрике! Он не виновен! Вся эта ситуация была создана Максом и Сэмом, чтобы устроить революцию в городе!

— В любом случае, его больше нет, — его слова, отчеканенные злым и твердым тоном, вновь выбили почву из-под моих ног, словно о смерти Эрика я узнала впервые. — И отвечать за всё лишь тебе, как его самому… близкому союзнику.

Отец на секунду-другую внимательно вгляделся в меня и после почти шепотом пробормотал:

— Не могу поверить, Грейс, что ты ушла в Бесстрашие, вот так доверилась и отдалась мужчине, который даже не смог тебя защитить. Где было твоё благоразумие? О чём ты только думала?..

Дополнительно анализировать его слова и углубляться в них не было смысла — и так было ясно, что он в курсе всех событий и моих отношений с Эриком благодаря Тому.