"Не убий - и не потворствуй убийству".

"Не укради - и не потворствуй воровству".

"Не прелюбодействуй - и не потворствуй прелюбодеянию".

Но озарение пришло к нему только тогда, когда он добрался до последней заповеди. Внезапно до него дошло, что все грехи и проступки рода людского - алчность, похоть, войны, бесчестье - проистекают из того что человечество не воздало должного почтения этому повелению Божьему и, соответственно, не подозревало о поправке: "Не желай дома ближнего твоего, ни жены его, ни осла его, ни раба его... и не потворствуй алчности!"

Его вдруг осенило, что возбуждать зависть ближнего - такой же смертный грех, как убийство или пособничество в убийстве. Тем не менее по всему миру, как грибы, плодились роскошные усадьбы, яхты, замки с висячими садами, великолепные надгробные памятники, именные стипендии для колледжей и тому подобное - все что вольно или невольно разжигает зависть и алчность у менее удачливых.

Для такого богача, как Гамалиель Уайк, проблема могла решаться двумя путями. Он мог поступить, как Святой Франциск - но, хотя он ни за что не признавался бы в этом даже самому себе, он бы скорее отдал все Святое писание и придачу свою старческую правую руку, чем пошел бы наперекор инстинкту собственника, который истинный янки впитывает с материнским молоком. Пройдя по другому пути, он должен был собрать свои богатства и зарыть их в песках Виньярда, чтобы не будить чужую алчность. При одной мысли об этом он уже ощущал в носу о во рту прибрежный песок, и на него навалилось удушье - ведь он относился к деньгам как к живому и был просто не в силах похоронить их.

Посему кэп избрал свой путь: надо делать деньги, наслаждаться ими, но в тайне от всех. Ведь желать жену ближнего своего, рассудил он, или осла его, или чего другого можно только, зная об их существовании. Какой же ближний пожелает чужое добро, если не будет знать о нем?

Эта отцовская заповедь накрепко засела в мозгу его сына Уолтера, а Уолтер родил Джедедию, а Джедедия родил Каифу (который умер) и Сэмюэля, а Сэмюэль родил Зебулона (который умер) и Сильву; так что, возможно, история юноши, ставшего матерью себе самому, восходит к озарению кэпа Гамалиеля Уайка, обретенному среди скал и питавшему их силу....

Он упал на бок и скорчился, задыхаясь и хрипя, отгораживаясь от нее своей мукой, перед которой даже она была бессильна.

Она кричала и кричала; она...

С усилием оторвавшись от него, нагая, побежала в гостиную, схватила телефон слоновой кости:

- Кеог! - вскрикнула она, и снова звонок вежливо откликнулся.

Ах, чертов замок... Она схватила пеньюар и бросилась через гардеробную, гостиную и холл к двери, распахнула ее. Она втащила Кеога внутрь, так что он даже не успел деликатно отвернуться; засовывая одну руку в рукав, она закричала:

- Кеог, пожалуйста, ну пожалуйста, что с ним?! - и тут же понеслась назад в спальню, а Кеог поспешил следом.

Затем Кеог, Глава Совета Директоров семи гигантских корпораций, член советов по крайней мере еще десятка других, управляющий тихой семейной холдинговой компанией, которая вот уже более века специализировалась на корпоративной собственности, подошел к постели и устремил взгляд холодно-голубых глаз на искаженное судорогой тело.

Он слегка покачал головой.

- Ты обратилась не по адресу, - буркнул он и бросился назад в гостиную, чуть не сбив девушку с ног. Он поднял телефонную трубку.

- Доставьте сюда Рэтберна. Сейчас же. А где Вебер? Ах, не знаете? Так найдите его и доставьте сюда. Мне все равно... Наймите самолет... Тогда купите.

Он швырнул трубку и бегом вернулся в спальню.

- Что случилось?

- Не знаю. Он вдруг...

- Пойдем, девочка, пойдем отсюда. Рэтберн уже на подходе, и я послал за Вебером. Если и есть врач лучше Рэтберна, это только Вебер. Так что все будет в порядке. Пойдем!

- Я не оставлю его одного.

- Пошли! - рявкнул он, и тут же перешел на шепот:

- Он же хочет этого, неужели ты не видишь? Он не хочет, чтобы ты видела его таким. Правда? - с нажимом сказал он.

Молодой человек на мгновение повернул к ним лицо, блестевшее от пота. Они успели заметить сведенный судорогой рот. Он с трудом кивнул, словно вздрогнул.

- Закройте... дверь... покрепче... - выдавил он сквозь зубы.

- Пойдем, - позвал Кеог, и еще раз: - Пойдем.

Он подталкивал ее к двери, но ноги отказывались идти. Она с тоской оглядывалась назад, пока Кеог не вытолкнул ее из спальни. Он прижал дверь спиной, как будто не доверяя защелке.

- Что это? Боже, что же это такое?

- Не знаю, - ответил он.

- Нет, знаешь, знаешь... Ты всегда все знаешь. Почему ты увел меня от него?

- Ты сейчас ему не нужна.

У нее вырвался полузадушенный нечеловеческий вопль.

Кеог прижался губами к ее виску:

- Может быть, ему тоже хочется кричать.

Она стала вырываться - она была сильной и гибкой - и попыталась проскочить мимо него, но не тут-то было, и, в конце концов сдавшись, она заплакала. Он обнял ее, впервые с тех пор, когда она маленькой девочкой сидела на его колене. Он обнимал ее, глядя невидящими глазами поверх облака ее волос на безмятежное ясное утро. Ему хотелось остановить и это утро, и солнце, и время. Но...

Обнимая ее, Кеог размышлял о своей жизни.

Биографию Кеога еще труднее раздобыть, чем биографию одного их Уайков, потому что он провел пол жизни в тени их денег. Кеог был бы истинным Уайком, если бы не кровь и обстоятельство: Уайкам принадлежал и он сам, и все, что принадлежало ему, а имел он не мало.

Наверное, когда-то он был ребенком, затем юношей; он мог бы вспомнить это время, если бы захотел, но он и не пытался. Жизнь для него началась с summacum laude - диплома с отличием - и степени по праву и бизнесу, а также, не смотря на молодость, с полутора лет работы в фирме "Хиннеган и Бах". Затем - невероятная удача в виде вакансии в Международном банке и невиданный успех в деле Цюрих-Пленум. С годами между ним и его партнерами пролегла тень, но свет его карьеры разгорался все ярче, и, наконец, он был принят на работу самим Уайком. Тогда-то ему и стало позволено узнать, что Уайк - это все вместе: и Цюрих, и Пленум, и Международный банк, и Хиннеган, и Бах; что это и его колледж, и юридический факультет, и еще больше, гораздо больше. И в конце концов, шестнадцать - нет, Боже правый, уже целых восемнадцать лет назад - он стал Генеральным директором огромного промышленно-финансового комплекса, крупнейшего в стране и во всем мире. А потом было второе начало, когда старый Сэм Уайк внезапно вызвал его к себе в то утро, именно его, хотя он был самым молодым из немногих приближенных лиц.