Литмир - Электронная Библиотека

«Пишуть твої друзі. Твій чоловік убивця. Ти була зовсім мала, як він у вашій хаті убив твого батька і матір. Як він знущався, зразу виколов очі, відрізав їм носи, потім вуха. Вирізав зірку на грудях… Як ти його терпиш, цього катюгу? Його не покарали, і він, щоб скрити сліди, женився на тобі. Це тобі розкаже і чоловік, який дасть тобі пісьмо. Схаменися, Стефо, відкрий свої очі. Катюзі — по заслузі. 26 серпня. Твої друзі».

Письмо я предъявил понятым и тут же спросил Стефу:

— Кто передал вам это письмо?

Потупив голову, она то и дело облизывала пересохшие губы, вся дрожала. А на виске, я заметил, как-то по-особому сильно затрепетала фиолетовая жилка. Ее самообладание таяло на глазах.

— Ну, отвечайте, — торопил Смага.

— Не знаю, — тихо сказал Стефа. — Я его вижу впервые… А икону мне подарили соседи, когда мы уезжали.

Мы продолжали осмотр. Помимо следов крови и письма, в золе, разбросанной по огороду, нашли две подковы и медные гвозди.

— Во что был обут Сергей в тот вечер? — поинтересовался Смага.

— Кажется, в кирзовые сапоги, — ответила она.

Подозрения в отношении Стефы были серьезными: кровь в доме, сожженные сапоги.

До конца обыска Стефа вела себя замкнуто, отвечала грубо, время от времени плакала.

Обыск и осмотр окончили в девятом часу вечера. Я уехал первым.

Но не успел расположиться в кабинете, как по настоянию прокурора привели Стефу. Я возмутился. К допросу Стефы нужно было подготовиться. Орешек она крепкий, голыми руками не возьмешь. Все выходы она уже обдумала. Сейчас бы получить заключение экспертизы о принадлежности крови, обнаруженной на потолке. Чья это кровь — человека или животного?

— Сажать ее надо, — настаивали прокурор и начальник милиции. — Сколько с ней цацкаться?

Арестовывать ее было нельзя. Тем более теперь, когда в деле появился неизвестный мужчина. А вдруг он-то и есть настоящий убийца? Сейчас главное — наблюдение за домом.

Все же я вынужден был допросить Стефу. Она была бледна, у нее дрожали руки, заплетался язык, на все мои вопросы она шумно вздыхала и отвечала одно и то же:

— Ой, мої діти! Ой, мої діти!

Промучился я с ней более двух часов, но, вопреки настояниям прокурора и начальника милиции, арестовывать не стал, а отпустил домой, обязав явиться утром следующего дня.

Придя в гостиницу, я долго не мог уснуть. Думал о Стефе, анализировал события.

Смага тоже не спал, пришел ко мне в час ночи, присел на уголок кровати.

— Ситуация, скажем, просто аховская, — вздохнул он. — Жаль детей, Стефу. Поспешила расправиться с ним сама, отомстила. А вообще — подлецу туда и дорога.

— Но почему она не признается? Деваться-то ей некуда. Записку нашли, кровь на потолке, шнур, такой же, как и тот, которым были связан топор и нож.

— Я уже мозговал над этим и пришел к выводу, — продолжал Смага, — что она не хочет выдавать своего соучастника, а может, и самого убийцу…

— Помнишь, в записке указано, «чоловік, який дасть тобі пісьмо…»

Возможно, это тот мужчина, о котором говорили соседи.

— Тут и другое, — не выдержал Смага. — Ведь она мать троих детей. Она-то понимает, что ей не поздоровится. Отвечать придется… Осудят. Дети останутся, а кому они нужны? Родственникам?

— Когда она уходила после допроса, — сказал я, — в ее глазах было жуткое отчаяние. Как бы с собой чего не сделала.

— Я думаю, нет. Женщина она мужественная, с характером, — возразил Смага. — Детей сиротить до конца не станет.

Смага глубоко вздохнул, потянулся, пытливо посмотрел на меня и произнес:

— Тяни не тяни, а арестовать ее придется. Закон есть закон.

Утром, ровно в девять, Стефа пришла ко мне. Я предложил ей сесть. Лицо желтое, под глазами большие синие круги, в глазах глубокое страдание. Припухшие красные веки нервно моргали, взгляд был тупой, безразличный.

— Расскажите все по порядку, что же произошло?

Она посмотрела на меня и зарыдала. Слезы ручьем потекли по ее желтым щекам.

— Не надо плакать. Так или иначе, а рассказывать придется. Легче станет, поверьте!

Она будто очнулась от долгого сна, глубоко вздохнула и покачала головой… Я догадывался — разговора не будет. И в этот раз я не стал задерживать ее, отпустил домой.

Оперативники, наблюдавшие в сумерках за домом Стефы, заметили неизвестного мужчину, который закоулками пробирался к ее дому. Увидев работников милиции, он тут же скрылся.

Я пожурил их, заметив, что нужно было остановить, выяснить личность.

— Таких указаний не было, — оправдывался старшина Соловьев. — Сказано было не сводить глаз с дома — и баста…

Ночью мне снова не пришлось спать — в первом часу меня подняли. По сообщению соседей, в дом Стефы зашел тот неизвестный мужчина, которого видели и раньше.

Выслали наряд милиции, задержали, доставили в прокуратуру. Им оказался некий Занулин Иосиф Маркиянович, в возрасте около пятидесяти лет. Высокий, худощавый, чернявый. Буйная шапка волос, лицо продолговатое, похожее на дыню, упрямый подбородок. Одет в синий рабочий комбинезон. Вел он себя спокойно, видно было, что вины за собой не чувствовал. Отвечал на все вопросы свободно и полно.

— Да, я знаю Стефу давно, — начал он. — Отца и мать тоже. До войны жили в одном селе. Я недавно перебрался в Кривой Рог, работаю на обогатительной фабрике.

Далее Занулин показал, что ездил за семьей и односельчане передали ему письмо для Стефы… Он привез его и отдал ей лично в руки. Содержания письма он не знает.

— Когда вы были последний раз у Стефы, и знал ли об этом Сергей? — уточнил я.

— Как я уже сказал, первый раз привозил письмо. Вторично был в конце августа. Дома был и Сергей. Он почему-то сторонился меня. Может, приревновал к Стефе. Пробыл у них я около часу.

Занулин вдруг умолк, прикусив верхнюю губу, почесал затылок, прищурившись, внимательно посмотрел на меня:

— Почему-то Стефа интересовалась судьбой своих отца и матери. Кто их убил. Я ей ответил, мол, люди говорят — работа Сергея, ее мужа. Она посмотрела на меня так, что страшно стало…

Занулин задумался, а затем тряхнул головой, попросил разрешения закурить. Глубоко затянулся, глотая едкий дым.

— Чтобы Сергея увели мужчины? Вранье! Не верьте ей! — напористо и уверенно произнес он.

Из поведения Занулина было ясно — он к убийству не причастен. Его показания были правдоподобными, звучали искренне и убедительно. Мы его отпустили. Очную ставку со Стефой не сделали. Она и сама уже не отрицала прихода к ним в дом Занулина и вручения письма.

Чем больше я обдумывал все тонкости этого дела, тем чаще виделась мне Стефа. Уверенность в ее причастности к убийству росла, но не было основного — трупа. Обвинять ее в таком тяжком преступлении, как убийство, без трупа было нельзя. В жизни всякое бывает. Уедет человек со злости, а затем вернется…

Утром следующего дня труп Сергея все же нашли.

…Кладовщик колхоза Захар Петрович в тот день встал рано. Еще до работы решил поправить туалетную, которая находилась на огороде. Прошли дожди, и она стала быстро оседать. Взяв заступ, отправился на огород и тут же обратил внимание, что за ночь туалетная перекосилась еще больше.

— Придется переносить, — буркнул сам себе Захар Петрович.

Сдвинул надстройку и чуть было не закричал. Из отхожей жижи торчала рука. Бросив заступ, он с криком побежал назад. Собрались люди. Подъехали оперативники. Из туалетной вытащили части расчлененного трупа. Это был Сергей Оленко. Вскоре туда прибежала Стефа. Упала на колени, подползла к останкам тела, заголосила, причитая: «Ой, Сереженька, мой дорогой! На кого же ты нас покинул?»

Затем, обхватив голову Сергея, начала целовать ее.

— Дьявол, а не женщина, — возмутился прокурор. — Убила, а теперь побивается.

Эксперт констатировал: Оленко убит обухом топора в висок, расчленен на четыре части прямо в одежде. Сапоги, кепка и шарф отсутствовали. На левой руке у Сергея были часы, стрелки остановились в 23 часа 43 минуты.

9
{"b":"706361","o":1}