Потом произошел этот случай. Один мотопехотинец увидел что-то похожее на бункер - хижина сверху, а внизу нора. Услышав оттуда какие-то голоса, он приказал Демиржину бросить гранату. Тот заколебался, и другой солдат, спрыгнув с транспортера, сам пульнул туда гранату. Она покатилась к двери, задев за земляной порог, перед тем как взорваться. Солдат разинул рот при виде десятка женщин и детишек, с воплями выскочивших наверх. Солдат вскочил на свой транспортер и поехал дальше. Следующая в колонне машина с Йошиокой на борту подъехала к этой хибаре, и один солдат, не выпуская винтовки, осторожно просунул туда голову. Две, три секунды он вглядывался во тьму, потом вскрикнул:
- О боже!
- В чем дело? - спросил его парень, у которого Йошиока был вторым номером на пулемете.
- Они попали в девочку. - И вынес семилетнего ребенка с длинными черными волосами и широко открытыми неподвижными глазами. Глаза эти навсегда останутся в памяти М. В них, казалось, не было белков, одни только черные эллипсы, как черные рыбки. Из носа у нее шла кровь, в затылке была дыра.
- Сэр, - сказал сержант мотопехоты. Большим пальцем он нажимал рычаг своей рации. На проводе был капитан. - Сэр, здесь ранило девочку, гражданскую...
Сержант надеялся, что пришлют вертолет и девочку доставят в одну из битком набитых больниц для гражданских, где пациенты лежат по трое на койках.
- Роджер1, - сказал капитан.
1 Сигнал принят.
Но тут ребенок вздрогнул и умер.
- Сэр, - сказал сержант, - девочка умерла.
- Роджер, - сказал капитан, и машины двинулись дальше, задержавшись на минуту, пока пулеметчик Йошиока раздавал детям жевательную резинку и утешал мать девочки: "Нам очень жаль". А мать качала головой, наверное, она хотела сказать: ну что вы, это с каждым могло случиться. У нее самой из плеча торчал осколок, и медик сделал ей перевязку.
Йошиока видел, как умирала девочка, - он стоял тогда у бункера. Он не испытывал никаких особых чувств по поводу несчастий Азии, хотя сам был желтый и мать его жила когда-то в Хиросиме. Но, будучи американцем, он любил детей. Йошиока отвернулся, его лицо покрылось восковой бледностью и стало неподвижным. Он не обладал умением удачно выражать свои мысли, поэтому Йошиока просто сказал про себя свое любимое словцо и обещал себе забыть об этом. Но он не смог этого осуществить, так как тремя пятницами позже, спрыгнув с пыльного грузовика, увидел блестящую проволоку между кустами и довольно флегматично объявил: "Вот мина!" Их сержант вытянул руку, чтобы задержать солдат, он вытягивал ее, вытягивал... словом, тремя пятницами позже Йошиока по странному капризу судьбы был ранен точно так же, как тот ребенок с неподвижным взглядом. Сержант дотронулся до проволоки и был убит. Тот солдат, который обнаружил девочку, был убит. Ньюмена пробило осколками, и он был эвакуирован. А солдаты говорили в тот вечер: "убило Йокасоку", так и не научившись правильно произносить его фамилию и не зная, что Йошиока лежит в сайгонском госпитале и находится где-то между жизнью и смертью. На бритую его голову наложили огромные швы, и она моталась налево-направо, как бы говоря: нет, нет, нет.
В субботу, последний по плану день "Операции" и пятнадцатый с тех пор, как Милитт сказал М:
"У меня дома жена и трое детей", в субботу М нечего было делать, разве что проталкивать кусочки ваты сквозь стволы своих винтовок. Демиржин сказал: "Я свою уже вчера почистил", - и уселся у окопа со специали-стом-4 разгадывать кроссворд из "Старз энд Страйпс". Сутулую спину свою он обратил в сторону коммунистов, если таковые здесь имелись.
- Название города. Афины. Вот хорошее слово, - бормотал Демиржин.
- Комната в гареме, - тихо парировал специалист.
- Десять по вертикали, - сказал Демиржин,
- Девять по вертикали, - сказал специалист-4.
Салливан читал "Оставшиеся без ответа вопросы об убийстве Кеннеди". Руссо (куда девался его боевой дух) был сломлен: его отраду - охотничий нож поглотили джунгли, кроме того, у него было недомогание на почве жары. Сидя под кокосовой пальмой, он шепотом сообщал друзьям свой истинный возраст, втайне надеясь, что они донесут командованию.
Мортон сидел в сроем окопе и доедал паек. Он то и дело обращался к своим друзьям с вопросом: почему они жгут вьетнамские деревни - до него это не доходило. В пятницу утром он спросил у своего сержанта: "Сержант, сжечь этот дом?" - "Вот возьми это", - ответил ему сержант, снимая с кухонной полки банку с керосином. Ладно, приказ есть приказ, с этим Мор-тон был согласен. Но потом сержант сказал: "Хватит", а своевольные друзья Мортона все жгли, пока не превратили деревню в Лидице в миниатюре. И теперь Мортон всех спрашивал: зачем? Его друзья, ветераны, заверили его, что он станет менее чувствительным к вьетнамцам, после того как они несколько раз попытаются убить его. Один из его друзей сказал: "Ты так на это посмотри. Ты сжег их дом - если они еще не вьетконговцы, они потом ими станут". Этим он хотел сказать: "Не раздумывай и сожги этот дом". Неопровержимость логики смутила даже Мортона. Другой сказал: "Я жгу, потому что ненавижу. Я ненавижу Вьетнам. Ненавижу, потому что я здесь. Ненавижу каждый дом, каждое дерево, каждую кучу соломы. Когда я вижу это, я хочу все сжечь". - "Что ж, - сказал, смеясь, Мортон, - может быть, через несколько месяцев я тоже буду жечь дома". Но этому не суждено было случиться. Потому что спустя две недели, когда Мортон шел по пыльной дороге, раздался взрыв, и он погиб, подорвавшись на мине. Он лежал в грязи, и всем казалось, что у него три или четыре ноги.
"В его честь мы устроили службу, - писал капеллан родителям Мортона в Техас. - Для вас, - писал далее капеллан в своем стандартном письме, также может служить утешением тот факт, что Билли служил благородному делу, помогая хорошим людям жить в условиях свободы здесь и во всем мире. Вы остаетесь в моих молитвах". Родители выполнили давнюю просьбу Мортона и похоронили его в гробу с обивкой горохового цвета, в его любимом костюме с одной пуговицей.
- Где находится Тадж-Махал? - спрашивал специалист-4.
