Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Но сначала - объективные данные. В Ленинграде, в Пушкинском доме, в так называемом фонде А. Блока, хранится план Шахматова, на котором написано каллиграфическим почерком, заменявшим некогда нашу машинопись.

"План именья Шахматово, Московской губернии, Клинского уезда, Вертлинской волости, владение наследниц тайного советника А. Н. Бекетова, жены действительного статского советника Софьи Андреевны Кублицкой-Пиоттух, жены полковника Александры Андреевны Кублицкой-Пиоттух и дворянки Марии Андреевны Бекетовой. Съемка 1908 года. Масштаб 100 сажен в дюйме".

Шахматовские земли на плане заштрихованы разной штриховкой и разукрашены в разные цвета, а вокруг них белое поле плана с надписями: "Земля крестьян деревни "Осинки", "Земля крестьян деревни "Фомицыно", "Земля господина Батюшкова", "Земля купца Зарайского", "Эскинопрасоловская казенная лесная дача"...

Заштрихованное и разукрашенное пятно самого Шахматова подразделяется так (цитирую в упрощенном виде):

"1. Насаждений лиственных (осина с березой)

2. Насаждений лиственных (ольха с осиной)

3. Вырубка

4. Насаждение ели

5. Выгон

6. Сенокос

7. Клеверное поле

8. Пашня

9. Усадьба

10. Болота

11. Под дорогами и ручьями

Итого 124 десятины земли".

71 дес.

17 дес.

1,5 дес.

1,8 дес.

0,6 дес.

16 дес.

3,0 дес.

6 дес.

2,45 дес.

0,9 дес.

2 дес.

Если исключить леса, не требующие сезонных земледельческих работ, но лишь ухода, а также ручьи, выгон, вырубку, болота, дороги, а также саму усадьбу, то есть сад, клумбы, пруд, все эти столетние сирени, шиповник, флигель, аллеи, поляну перед домом, тропинки и укромные уголки, останется 25 десятин собственно земледельческой земли, луга и поля. Не бог весть какой размах, если иметь в виду, что Толстой, например, помимо яснополянских владений покупал землю где-то за Волгой, где-то там в Самарской губернии тысячами и десятками тысяч десятин.

Строго говоря, только самим Бекетовым хотелось называть, по дворянским традициям, Шахматово именьем, помещичьей усадьбой, сельцом. Скорее, это просто дача, летний дом с толикой угодной земли.

Конечно, кое-какое хозяйство завести можно. Ну там, несколько коров, лошадей; посеять овсеца, ржицы, клевера. Думается, хозяйственное значение трех десятин клевера было ничтожно по сравнению с тем, что оно, клеверное поле, показалось однажды очарованному ребенку клеверным морем со сказками золотистых пчел.

Бекетовы - Блоки были не помещики, а интеллигенты-труженики.

Андрей Николаевич - профессор, ректор Петербургского университета, основатель Бестужевских курсов, учитель Тимирязева, будущего ученого. О жене профессора, то есть о своей бабке, Блок пишет так:

"Жена деда, моя бабушка Елизавета Григорьевна, - дочь известного путешественника и исследователя Средней Азии, Григория Силыча Корелина. (опять же не тунеядца.- В. С. ). Она всю жизнь работала над компиляциями и переводами научных и художественных произведений; список ее трудов громаден, последние годы она делала до 200 печатных листов в год... Она была очень начитана и владела несколькими языками... ею переведены многие сочинения Бокля, Брэма, Дарвина, Гексли, Мура (поэма "Лалла-Рук"), Бичер-Стоу, Гольдсмита, Стэнли, Теккерея, Диккенса, В. Скотта, Брэт-Гарта, Жорж-Занд, Бальзака, В. Гюго, Флобера, Мопассана, Руссо, Лессажа. Этот список авторов далеко не полный... Оплата трудов всегда была ничтожна. Теперь эти сотни тысяч томов разошлись в дешевых изданиях, а знакомый с антикварными ценами знает, как дороги теперь хотя бы так называемые 144 тома (изд. г. Пантелеева), в которых помещены многие переводы Е. Г. Бекетовой и ее дочерей. Характерная страница в истории русского просвещения. Она знала лично многих наших писателей, встречалась с Гоголем, братьями Достоевскими, Ап. Григорьевым, Толстым, Полонским, Майковым... Я берегу тот экземпляр английского романа, который собственноручно дал ей для перевода Ф. М. Достоевский, перевод этот печатался во "Времени".

...От дедов унаследовали любовь к литературе и незапятнанное понятие о ее высоком назначении их дочери - моя мать и ее две сестры. Все три переводили с иностранных языков. Известностью пользовалась старшая - Екатерина Андреевна (по мужу Краснова). Ей принадлежат изданные уже после ее смерти две самостоятельные книги рассказов и стихотворений (последняя книга удостоена почетного приза Академии Наук). Оригинальная повесть ее "Не судьба" печаталась в "Вестнике Европы". Переводила она с французского (Монтескье, Бернанден де Сен-Пьер), испанского (Эспронседа, Бэкер, Перес Гальдос), переделывала английские повести для детей (Стивенсон, Хаггарт; издано у Суворина в "дешевой библиотеке").

Моя мать Александра Андреевна... переводила и переводит с французского стихами и прозой (Бальзак, В. Гюго, Флобер, Золя, Мюссе, Додэ, Бодлер, Верлен, Ришпэн).

Мария Андреевна Бекетова переводила и переводит с польского (Сенкевич и мн. др.), немецкого (Гофман), французского (Бальзак, Мюссе). Ей принадлежат популярные переделки (Жюль Верн, Сильвио Пеллико), биографии (Андерсен), монографии для народа (Голландия, История Англии и др.). "Кармозина" Мюссе была не так давно представлена в театре для рабочих в ее переводе".

Был ли тружеником сам Блок, составивший целую эпоху в русской поэзии и оставивший после себя многотомное собрание сочинений, - не надо и говорить.

Теперь если и переведет иная московская литераторша один-два романа или две-три повести, она скорее подает заявление в Союз писателей, в секцию переводчиков, а также в члены Литфонда, и ее принимают, и никто ее не будет считать (и правильно, может быть) бездельницей, а тем более эксплуататоршей и совесть ее при удостоверении Союза писателей будет всегда чиста.

А эти труженики, великие, я бы сказал, труженики на ниве российского просвещения, переживали и мучились совестью, поскольку рядом с ними крестьяне из ближайших деревень гребли сено, пахали землю и возили снопы.

Как чрезвычайное событие запечатлен в семейной хронике эпизод, который послужил толчком для Блока к написанию заметок "Ни сны, ни явь". Я говорю про толчок, потому что в заметках все переросло в символ. Да и было-то всего... Впрочем, слово Марии Андреевне Бекетовой ("Семейная хроника"): "Никогда не забуду, как однажды мы обедали на балконе в хороший летний день. Это было время сенокоса. Весь сад был скошен, и пришли мужики и бабы убирать сено совсем близко от нас. Я испытала в эту минуту чувство жгучего стыда за наш большой и вкусный стол, прислугу и всю нашу обстановку... Эти люди, целый день работавшие на нас за гроши..."

3
{"b":"70626","o":1}