– Дианочка, очень хорошо, что ты пришла в себя, но я считаю, что ты ещё слишком слаба для прогулок. И ещё нам необходимо подумать о переводе тебя в другую школу, ведь твоя слишком далеко, – заявила старая ведьма.

– Нет! – отрезала я жёстко. – Даже если мне придётся добираться пешком, то я всё равно буду ходить в свою школу. К тому же, до конца учебного года осталось совсем немного.

– Это да, но тебе придётся добираться с пересадкой, а это ненужные траты, – проблеяла бабка, нервно покручивая массивные кольца на ухоженных пальцах.

– Во-первых, Эльвира, я смогу заработать себе на проезд, а во-вторых, разве отсюда нет прямого маршрута? – я завелась не на шутку и мечтала припечатать по брехливой морде чем-нибудь увесистым. Где я собираюсь зарабатывать деньги, идей, конечно, не было. Пока не было.

– От нас прямой маршрут есть, но я думаю, что жить ты будешь у Надежды.

Ну, ни фига ж себе, новости!

– А это ещё кто? – решила я доконать старуху.

– Господи, Дианочка! – бабка всплеснула худыми граблями, – ведь мы же говорили с тобой, это тётя твоя и моя дочка… старшая.

– А-а, я просто не обратила внимания на её имя. Ну и зачем мне жить у неё? – стараюсь говорить спокойно.

– Я уже не в том возрасте, дорогая, чтобы заниматься воспитанием детей, да и материально мне тебя одной не вытянуть, – подытожила «бедная родственница».

Да у тебя в ушах и на пальцах бриллианты размером с куриные яйца. Продай парочку, и мы будем пару лет кушать икру столовыми ложками.

– А знаешь что, бабуля, – от моего вступления «бабулю» знатно перекосило, – мне абсолютно фиолетово, где жить – у тебя или у твоей доченьки, но учиться я буду в своей школе. Андестенд?

Понимания на вытянутой морде было ноль, а в глазах плескался неприкрытый ужас. Ну да, сучка крашеная, как видишь, я уже выздоровела и теперь хватит манерничать.

– Мы поговорим об этом после, Диана, – с недовольным видом заявила бабка.

– После чего? – оскалилась я.

– После обсуждения данного вопроса с твоей тётей.

– Хорошо, бабушка, – я сделала ударение на втором слове и «бабушкины» губки превратились в куриную жопку. – Кстати, а где мой телефон? – вдруг вспомнила я, когда бабка попыталась слинять из комнаты.

– Какой телефон, Дианочка? – змеиные глазки забегали, и голос стал неожиданно ласковый.

– А такой, весь из себя мобильный, который мне подарила администрация школы за победу на чемпионате. И этот телефон всё время был со мной, – твёрдо заявила я, хотя не и была уверена, что он не потерялся в тот самый, ужасный день.

– Ну, это был очень дорогой телефон, детям иметь такие игрушки небезопасно, – старая карга пыталась быть убедительной.

– Был? Ты говоришь, что он был? И где он сейчас – мой дорогой подарок? Кому оказалось не опасно с ним играть? – я изо всех сил старалась не взорваться.

– О, боже, Диана, ну ты же не будешь скандалить из-за телефона, когда у нас уйма других проблем, а об этом мы можем поговорить позднее. Ты, кстати, в школу собиралась, передумала уже? Сейчас выдам тебе деньги на проезд. – Эльвиру выдуло из моей комнаты раньше, чем я вдохнула воздух для потока возмущений.

Кажется, новые родственнички меня пришпилили, как бабочку. И если я вырвусь, то как смогу взлететь на дырявых крыльях?

В родную школу я вошла с замиранием сердца и впала в ступор, наткнувшись на… мамин взгляд. Прямо напротив входа, утопая в цветах, на стене в серебристой рамке располагалась большая фотография. И надпись прямо на стене гласила «Мадам, Вы навечно в наших сердцах». Я стояла не в силах пошевелиться и отвести взгляд от маминых глаз и такой счастливой улыбки. И молча проживала заново наш самый счастливый и самый несчастный день.

– Ох, ты ж господи, деточка ты моя, – техничка, всегда угрюмая и ворчливая тётя Фая ласково обнимает меня, гладя по спине, и осторожно подталкивает к лестнице, – иди, милая, чего тут стоять-то, мучиться.

Я заторможенно ей киваю и медленно поднимаюсь на второй этаж.

Кабинет директора приоткрыт и оттуда доносится громкий голос Шерхана – он говорит по телефону. Как странно – мамы нет, а жизнь продолжается. А Шерхан – ведь он так её любил, а теперь занят какими-то делами, звонками, будто не было никакой любви, и мамы не было. В школе все любили мою мамочку, а сейчас живут спокойно, веселятся над чем-нибудь, словно и нет никакой трагедии.

Я не заметила, когда голос в кабинете стих и дверь отворилась. Очнулась лишь от мягкого прикосновения к плечу. Шерхан взял меня за руку, завёл в свой кабинет и, плотно прикрыв дверь, предложил присесть.

– Как ты, Диана?

Я пожимаю плечами и честно отвечаю:

– Не знаю, как-то странно – все живут и радуются, а мамы нет. Вам всё равно? Это разве справедливо, Денис Павлович?

Шерхан тяжело вздохнул, подбирая слова.

– Нет, девочка, поверь, здесь всем не всё равно. Вся школа скорбит, ведь мама твоя была нашим солнышком, а теперь у нас в школе случилось затяжное затмение. Просто твоя боль намного глубже, ведь ты потеряла самого близкого человека. Сейчас тебе сложно это понять, но просто поверь, Диана, что жизнь продолжается, и твоя мама точно не хотела бы видеть тебя такой подавленной. Я ведь и сам никогда не перестаю о ней думать, но у нас с тобой есть обязательства в этой жизни и нам никак нельзя опускать руки. А память о нашей Мадам всегда будет с нами, она будет продолжать жить в наших сердцах. Ты веришь мне?

Я отрицательно качнула головой – не верю, не понимаю.

– А ты знаешь, Диан, у нас тут совсем беда с французским языком. Никак не получается найти нового преподавателя, ученики бойкот объявили – никого после Мадам не воспринимают. – Было так странно слышать от Шерхана это «мадам», но на сердце потеплело – «никого не воспринимают», значит, помнят и любят.

Мы ещё долго обсуждали школьные проблемы, моё возвращение и снова говорили о маме. Шерхан так же сообщил, что я не смогу больше зайти к нам с мамой домой, в нашу комнатку в общежитии, потому что теперь в ней живут чужие люди, а все вещи забрали наши родственники. Это бабка что ли? Вот ведь старая стервятница, ищи теперь эти вещи. Я рассказала Шерхану об этой змее и о пропаже телефона, и он подорвался с места. Схватив свой портфель, Шерхан выудил из него мамочкин простенький и старый мобильник.

– Вот, отвоевал его в милиции. Хотел на память себе оставить, но теперь вижу, что тебе он нужнее – застенчиво проговорил он, протягивая мне телефон, а я прижалась к его груди и заплакала.

Так и просидели мы с Шерханом в его кабинете со слезами и воспоминаниями до конца уроков. Встречаться сегодня больше не хотелось ни с кем, и Шерхан вызвался отвезти меня пообедать и потом подбросить домой к ненавистной бабке.

Жила Эльвира почти в центре города в двухуровневом доме, огороженном высоким забором. После смерти моего деда вдова была безутешна целых три месяца, а потом её утешил настоящий полковник и забрал к себе за высокий забор. У тёткиной семьи была отдельная квартира, а трёхкомнатную сталинку бабка сдавала большой армянской семье. И это в то время, когда мы с мамой ютились в общежитии, на окраине города в десятиметровой тесной комнатёнке.

Я попросила Шерхана не подвозить меня к самому дому. Было ещё не поздно и мне хотелось пройтись пешком и подумать. Сегодня четверг и мы договорились с директором, что к занятиям я приступлю в понедельник. О справке для школы он обещал позаботиться сам. Зачем кому-то было знать, где именно восстанавливали моё душевное равновесие в период моего отсутствия в школе. Ещё Шерхан приобрёл для меня новую сим-карту и пообещал регулярно пополнять баланс. И, пресекая на корню моё смущение, заявил:

– Позволь мне хоть немного о тебе позаботиться. Ведь это самое малое, что я теперь смогу сделать для твоей мамы. Я готов был отдать ей всё, что у меня есть, но она даже не принимала мои скромные подарки. Я давно готов был оставить свою семью, но она не позволяла мне даже думать в этом направлении. Прости, что говорю это тебе, но хочу, чтобы ты знала – я на многое был готов ради Леночки, ведь я любил её. Твоя мама была ангелом на земле, а теперь она приглядывает за нами сверху.