Валентин Евгеньевич встретил его радушно. Даже слишком, по мнению Влада, которому позитивный тон показался наигранным. Порой так врачи обращаются к пациентам-детям, нарочито широко улыбаясь и обещая, что больно не будет.

Улыбался ли Валентин Евгеньевич, Влад доподлинно не знал, но по голосу казалось, что улыбается. Влад по привычке протянул вперед руку, предлагая рукопожатие, и психотерапевт радостно обхватил ее двумя пухлыми и слегка влажными ладонями. Он говорил негромко, но быстро, его слова перемежались одышкой, из чего Влад сделал вывод, что Валентин Евгеньевич страдает серьезным лишним весом.

Усадив его в кресло, психотерапевт, очевидно, уселся напротив и принялся задавать вопросы, собирая обычный анамнез, с которого начинал каждый врач. Он узнал дату рождения, уточнил рост и вес (хотя какое они могли иметь отношение к амнезии?), поинтересовался наличием хронических заболеваний и историей жалоб по части душевного здоровья, после чего наконец спросил, с чем Влад пришел сейчас.

Влад рассказал ему про аварию, про то, что лежал в коме, был временно парализован после пробуждения, но потом полностью восстановился. Только зрение не вернулось. Пришлось рассказать и о депрессии, последовавшей за известием о том, что оно уже и не вернется. Лишь о суицидальных мыслях Влад умолчал: в таком он мог признаться Юле, но не кому-то еще.

Валентин Евгеньевич «угукал», иногда проговаривал: «Понятно» или «Ясно», как будто опасаясь, что «угуканья» недостаточно, что-то записывал, судя по паузам между вопросами и тихому шелесту шариковой ручки по бумаге. Потом он поинтересовался:

– Вы считаете, что в той аварии есть ваша вина?

Влад скрипнул зубами, но пояснил все же довольно спокойным тоном:

– Я считаю, что в тот день случилось что-то, чего я не помню. И я хочу вспомнить. Кое-что уже вернулось: я вспомнил, как посадил в машину женщину, голосовавшую на обочине, но дальше – пустота.

– Ясно. Вы раньше пробовали прибегать к гипнозу для восстановления воспоминаний?

– Нет.

– Угу. Не знали, что такая возможность есть, или опасались чего-то? Какие чувства у вас вызывает предстоящий сеанс гипноза?

Влад с трудом подавил тяжелый вздох.

– Послушайте, Валентин Евгеньевич, я пришел сюда не для того, чтобы говорить о своих чувствах. Я хочу, чтобы вы меня загипнотизировали и вернули в тот день, когда произошла авария. Заставьте меня вспомнить. И да, я хочу, чтобы все происходящее записывалось на диктофон. На мой диктофон.

С этими словами он достал из кармана смартфон, намереваясь включить соответствующее приложение.

– Владислав Сергеевич, – все тем же мягким тоном произнес психотерапевт, – вам нужно понять: ваши эмоции важны для успеха сеанса. Чтобы погрузиться в транс, вы должны мне доверять и действительно этого хотеть, иначе ваш мозг будет сопротивляться. Снять ваши внутренние блоки, если они есть, крайне необходимо. Как необходимо подготовить вас к тому, что вы можете вспомнить. Потому что если ваша амнезия вызвана не травмой мозга, а защитной реакцией психики, то, грубо ломая эту защиту, мы только сделаем вам хуже. Понимаете? Учитывая, что у вас уже была серьезная депрессия, надо быть осторожнее.

– Я все прекрасно понимаю, – заверил Влад. – И можете не сомневаться: сейчас я мало чего так хочу, как вспомнить. Это желание должно перевесить все мои страхи. И что бы ни случилось в тот день, поверьте, я давно готов это узнать.

– Ну что ж, – вздохнул Валентин Евгеньевич, – воля ваша. Давайте сразу перейдем к делу. Включайте свой диктофон, а я запущу метроном, поскольку в вашем случае возможно только такое погружение.

Влад кивнул, неторопливо потыкал пальцем в экран смартфона, который озвучивал механическим голосом его действия.

– Только у меня будет еще одна просьба, – неожиданно заявил Влад, жалея, что не подумал об этом раньше. – Можете дать мне лист бумаги и карандаш? И нужно что-то подложить под бумагу, чтобы я мог рисовать.

В кабинете повисла тишина, поскольку метроном еще не был запущен, а ответ на странную просьбу Валентин Евгеньевич явно не мог подобрать.

– А зачем? – наконец спросил он с любопытством.

– Есть вероятность, что я могу что-то нарисовать, – уклончиво ответил Влад.

К счастью, Валентин Евгеньевич не стал выспрашивать дальше, а дал Владу то, о чем он просил, после чего все-таки запустил метроном.

Под размеренные ритмичные удары, к которым Владу велели прислушиваться с закрытыми глазами, он постепенно погрузился в необычное состояние полусна. Голос психотерапевта звучал в его ушах, но Влад больше не ощущал себя сидящим в кресле в кабинете врача. Он сидел за рулем автомобиля, через лобовое стекло видел летящее навстречу полотно асфальта и даже чувствовал характерный запах, какой бывает в салоне.

Валентин Евгеньевич осторожно направлял его в этом путешествии в прошлое наводящими вопросами:

– О чем вы говорите со своей пассажиркой?

– Спрашиваю, как она оказалась посреди шоссе одна в столь ранний час. Она говорит, что ее высадил другой водитель, взявшийся ее подвезти. Говорит, он делал неприятные намеки по поводу оплаты за проезд, и она попросила высадить ее.

– Что происходит дальше? Вы продолжаете ехать по шоссе?

Картинка перед глазами Влада расплылась, как искажается изображение на экране телевизора при плохом сигнале, потом снова стала четкой, и он покачал головой.

– Нет, я сворачиваю с шоссе на проселочную дорогу.

– Зачем? Разве вам не нужно ехать прямо?

– Она попросила. Ей не нужно в тот город, в который еду я. Придется сделать небольшой крюк.

– Куда вы свернули? Там был какой-нибудь указатель или ориентир?

– Был указатель.

– Что было на нем написано?

– Я не обратил внимания.

– Вернитесь назад и прочитайте надпись на указателе.

Влад честно попытался это сделать, но картинка перед глазами снова померкла, вместо нее появилась другая, моментально исчезла, на смену ей пришла третья. Потом четвертая, пятая… Образы мелькали так быстро, что он не успевал их рассмотреть. Сердце панически зачастило, а голова разболелась так, словно ее проткнули огромным раскаленным ломом.

– Влад, успокойтесь! – властно велел голос Валентина Евгеньевича, но это не помогло. – Дышите ровнее, вы в безопасности и полностью контролируете ситуацию.

Но ему так не казалось. Проселочная дорога и лес исчезли, как и машина, и таинственная пассажирка. Дневной свет померк, Влад погрузился в темноту замкнутого помещения, его уши наполнил чей-то крик, руки перепачкались в еще теплой крови, а грудь сдавило в стальных тисках так, что он больше не мог сделать ни одного вдоха.

– Влад, – услышал он голос Валентина Евгеньевича, – проснитесь!

За этим приказом последовал звонкий щелчок пальцев, и все моментально пропало: и крики, и кровь, и тусклый свет фонаря, в котором он видел стену неизвестного ему помещения. Влада окутала непроницаемая темнота, которая еще никогда не казалась ему такой уютной и успокаивающей. В легкие вновь ворвался воздух, и несколько глубоких вдохов помогли головной боли уняться.

– Что произошло? – спросил Влад, приводя дыхание в норму. – Все ведь было нормально…

– Это то, о чем я вас предупреждал, – вздохнул Валентин Евгеньевич. – Причина вашей амнезии не в травме головы. Вы не помните, потому что помнить для вас слишком тяжело. Ваш мозг защищает вас от какой-то травмы. Что бы с вами ни произошло в тот день, вы не готовы это узнать.

Влад раздраженно фыркнул и потер лоб рукой. Затылок еще ломило, но боль продолжала уходить.

– Вы что-нибудь запомнили из того, что не успели рассказать?

Влад пожал плечами.

– Какие-то бессмысленные обрывки. Крики, кровь, какое-то темное помещение… Не знаю, может быть, это вообще не из того дня.

– Тогда давайте посмотрим, что вы нарисовали.

Валентин Евгеньевич с трудом поднялся из кресла – то жалобно скрипнуло, а он сам едва слышно закряхтел, – и подошел к Владу. Тот с готовностью протянул ему лист бумаги, лежавший на плотной папке под рукой.