Наталья Николаевна же в силу как своей родовой принадлежности, так и бедственного материального положения должна была считать, безусловно, удачной для себя партией брак с представителем родовитого дворянства невзирая на своеобразие его деятельности. Хотя, скорее всего, в решающей мере на ее выбор повлияли испытывавшиеся ею личные симпатии к поэту521. При этом обращает на себя внимание, что А. С. Пушкин, с одной стороны, страстно желавший жениться на Наталье Николаевне, а с другой, «хладнокровно взвесивший выгоды и невыгоды»522 нового состояния, женившийся «без упоения, без ребяческого очарования»523, мог вкладывать в понятие «равный брак» не только наличие родового и имущественного соответствия между партнерами, но и проявление ими взаимных чувств и сердечной привязанности друг к другу: «Только привычка и длительная близость могли бы помочь мне заслужить расположение вашей дочери; я могу надеяться возбудить со временем ее привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца. Но, будучи всегда окружена восхищением, поклонением, соблазнами, надолго ли сохранит она это спокойствие? Ей станут говорить, что лишь несчастная судьба помешала ей заключить другой, более равный, более блестящий, более достойный ее союз; – может быть, эти мнения и будут искренни, но уж ей они безусловно покажутся таковыми»524.

Важным критерием оценки брачного партнера, с точки зрения дворянской девушки и ее родителей, являлась его служебная занятость. Применительно к 1820‐м годам религиозный писатель начала XX века С. А. Нилус утверждал: «В те времена дворянская честь требовала обязательной службы Государству. Молодой человек, окончивший курс своего учения, должен был непременно служить, или на коронной службе, или по выборам – неслужащий дворянин был все равно, что недоросль из дворян. Уклонение от службы отечеству считалось таким позором, что ни одна девушка из порядочного семейства не пошла бы замуж за того, кто сколько-нибудь не прослужил в военной или гражданской службе Царю и Отечеству»525. Далее, имея в виду уже конкретный пример, он отмечал: «Чтобы получить руку Языковой (Екатерины Михайловны526. – А. Б.), надо было служить – так, по крайней мере, думал Мотовилов (Николай Александрович. – А. Б.), так думало тогда все дворянское большинство. Онегины и Чацкие только зарождались»527. Причем в некоторые исторические моменты существенное значение приобретал даже характер службы дворянина. В мужском литературном дискурсе, как видно из повести А. С. Пушкина «Метель», нашел отражение тот факт, что непосредственно после победного для России окончания Отечественной войны 1812 года при выборе брачного партнера в провинциальной дворянской среде явное предпочтение отдавалось военным перед штатскими: «В это блистательное время Марья Гавриловна жила с матерью в *** губернии и не видала, как обе столицы праздновали возвращение войск. Но в уездах и деревнях общий восторг, может быть, был еще сильнее. Появление в сих местах офицера было для него настоящим торжеством, и любовнику во фраке плохо было в его соседстве»528.

Судя по реплике из повести О. И. Сенковского с дискредитирующим названием «Вся женская жизнь в нескольких часах», в качестве неоспоримого достоинства жениха родителями невесты рассматривалось его высокое служебное положение: «Мы уже приискали для тебя жениха, прекрасного, степенного человека… в генеральском чине!.. со звездою!..»529 В частности, выход дочери замуж за «генерала» сулил ей, по их мнению, непременное жизненное благополучие и личное счастье, что в действительности далеко не всегда оказывалось так. В последнем убеждают и хрестоматийный литературный пример Татьяны Лариной, ставшей по воле матери женой «важного генерала»530, и мемуарное свидетельство А. П. Керн о «несчастии в супружестве»531 с «доблестным генералом»532 Е. Ф. Керном, за которого, по ее словам, она «решилась выйти… в угождение отцу и матери, которые сильно желали этого»533. Очевидно, родители считали собственный выбор, с осуществлением которого, по их мнению, не следовало затягивать, предпочтительнее того, который, руководствуясь личными симпатиями, могла сделать их дочь. Под словами литературного персонажа из повести О. И. Сенковского подписались бы многие тогдашние радетели о судьбах дворянских девушек: «…мы заботимся о твоем счастии. Друг мой!.. когда представляется хорошая партия, никогда не надо пропускать случая… Иная потому, что искала мужа по своему вкусу, навек осталась в девках… На что долго выбирать жениха?.. Ах, душенька!.. Мужчины все одинаковы!..»534

Как видно из романа И. С. Тургенева «Дворянское гнездо», потенциального брачного партнера оценивали сразу по нескольким критериям – родовитости, служебной характеристике, интеллекту, социальному статусу: «Он хорошей фамилии, служит прекрасно, умен, ну, камер-юнкер, и если на то будет Воля Божия… я, с своей стороны, как мать, очень буду рада»535. Тем не менее, несмотря на большое значение, которое придавалось родителями дворянской девушки имущественному и служебному положению жениха, его моральные качества, в частности честность, могли возобладать в иерархии достоинств:

Мария Логгиновна Манзей, высказывая сестре Вере Логгиновне Манзей в письме от 25 мая 1836 года свои соображения относительно предстоящего замужества их племянницы Марии Ивановны, урожденной Мельницкой, отмечала присущие ее избраннику, князю Арсению Степановичу Путятину (1805–1882)537, нравственные добродетели, наличие которых должно было позволить ему обеспечить жене счастливое семейное будущее: «Мне кажется, благодарение Богу Маша будет счастлива, Князь такой хороший и благородной человек…»538 По-видимому, в оценке достоинств жениха принимали участие ближайшие со стороны невесты родственницы и знакомые, которые обменивались между собой складывавшимися у каждой из них впечатлениями: «Прасковья Фадеевна вчера у нас обедала играла с Князем в карты и очень его хвалит да и все теперь кто его видит говорят что Маша делает прекрасную партию»539. Характеристика, данная М. Л. Манзей в письме к сестре В. Л. Манзей от 19 июля 1836 года избраннику другой их племянницы, Прасковьи Степановны, урожденной Рыкачевой540, Евгению Михайловичу Романовичу541, как бы воспроизводит представление дворянки XIX века о благополучном выборе брачного партнера, который должен был обладать христианскими добродетелями, светскими манерами и высокими душевными качествами: «Я знаю что Романович вам очень понравится, редкой из нонешних молодых людей, видно что он християнин хорошей и прекрасных правил очень доброй и скромной»542. Среди достоинств, присущих невесте, как видно из письма Надежды Ознобишиной, сообщавшей Аграфене Васильевне Кафтыревой о намечавшейся женитьбе сына, особо ценились ее внешние данные, образованность и интеллект: «…Николя наш женится, невеста его премиленькая, хорошо образованная и очень, очень умна…»543