Но, как обычно, любопытство взяло верх. Я сделал несколько шагов к зияющей дыре: мне необходимо было увидеть, что же там внутри. Не знаю, что я ожидал увидеть. Труп? Зомби? Мне было страшновато.
Я шагнул в дыру. Тут же по спине пробежал тот самый «мороз по коже», который прямо-таки преследует меня с тех пор, как мы здесь поселились. Помещение было пустое, серое от пыли, но не это было самым страшным. Страшна была огромная хрустальная люстра посреди комнаты, разбитая вдребезги. Подвески валялись повсюду – мелкие разлетелись на осколки, крупные сверкали, как бриллианты, в полутёмных углах. Я задохнулся от изумления: не знаю, чего я ожидал, но только не этого! Зрелище напоминало о конце света. Был здесь мир, и этот мир исчез, был поглощён… Чем? Кем? Внезапно я вспомнил о документальных подводных съёмках «Титаника» – разрушенные бальные залы, коррозия, водоросли, мурены и другие морские чудища. Я замер, закрыв глаза. В голове у меня звучало: «Всё в порядке, не дури, это просто заброшенный дом». Я повторил это три или четыре раза, как молитву, глубоко дыша. Сердце стало биться спокойнее, через некоторое время я открыл глаза. Я помотал головой, потом сказал вслух сам себе:
– Дурак ты. Ну совсем дурак.
Мой голос эхом отдавался в развалинах. Успокоившись, я огляделся. Кроме разбитой люстры, кругом почти ничего не было. Ветхие перегородки, жалкие обрывки выцветших обоев. Справа – огромный камин, тоже разрушенный, словно разинутый беззубый рот. Вокруг стена была чёрная – огромное пятно сажи в форме воронки. Паркет, от которого остались жалкие деревяшки, покрыт пылью, грязью, сухими листьями, ветками и паутиной. К тому же воняло: прохожие, не такие робкие, как я, считали это место подходящим, чтобы облегчиться, если приспичило. Или эта развалина служила пристанищем бродягам, маргиналам или компаниям молодёжи, которые попивали здесь пиво. На самом деле, кроме люстры, здесь не было ничего особо странного. Самое удивительное было то, что никто ничего не трогал: люстра разбита десятилетия, может, даже века тому назад – и никто ничего не трогал! Именно это меня сразу и испугало, этот роскошный, старинный, огромный предмет, разбитый и брошенный в руине, поглощённой растительностью. Конечно, я был не первый, кто сюда забрёл, случайные прохожие наверняка забирали подвески на память: люстра была впечатляющая. Хрустальные подвески сохранились только в верхней части металлического скелета. С места люстру не сдвигали: на потолке ещё видна была трещина и цепь, на которой она висела. Может быть, она оказалась слишком тяжёлой? Не знаю: я не решился подойти ближе.
Жара была тридцатиградусная, но мне стало холодно. Повернувшись, я быстро пошёл прочь, к последнему оставленному мной камешку. Я его поднял, достал из кармана мешочек и положил камешек внутрь. Я продолжал идти, всё быстрее и быстрее, и, подняв самый первый, побежал. Я поднял свой велосипед и без передышек доехал домой.
Рассказывая обо всём этом, я жалею, что не сделал больше фотографий. Я снимал только снаружи, но получилось плохо: я забыл про вспышку, и на кадрах почти ничего не видно. Короче, «неинстаграмопригодно», как говорил Поп.
Надо вернуться.
Я струсил как идиот, но скоро вернусь и всё тщательно обследую. В этом месте много всего интересного…
Мне хочется позвонить Попу, чтобы рассказать о своём приключении. Но он на каникулах на Корсике с родственниками. Сейчас уже девятый час, время ужина, и я не хочу отвлекаться на свои мутные истории. К тому же я слышу, как идёт Жанна, которая сразу навострит ушки. Она войдёт: «Кушать!» – и не думаю, что стоит за столом рассказывать о том, что я сегодня видел. Надо мной будут смеяться, называть сказочником, а потом Софи будет меня донимать: «Ты когда-нибудь видел ящерицу?», «Ты боишься пауков?», «Городской бедняжка!»
Я люблю Софи, но надо подождать, пока она успокоится. Поскольку приветливости, обходительности и всего такого хватит лишь на пять минут. В конце концов, это отчасти её вина, что я здесь…
Четверг, 13 июля 2017 г.,
9 часов 57 минут.
Ясно.
Сегодня ночью Жанна опять…
Такое уже было, в самую первую ночь, 5 июля. Я раньше не упоминал об этом, поскольку никто особо не обеспокоился: мы только что расположились в новом жилище, огромном ветхом доме в глуши. Я думаю, что Жанна привыкла к городу, к шуму машин, к сиренам, к пьяным, которые шумят на тротуарах. А здесь – вдруг такая оглушающая тишина, лишь изредка потрескивает дерево, кричат какие-то зверьки и совы – и правда, можно испугаться! Никогда и нигде, кроме как здесь, не сознаюсь (даже под пыткой), что в первую ночь и я струхнул. И до сих пор с трудом засыпаю – мне нужна музыка в наушниках или видео на компе. А Жанне всего пять лет, неудивительно, что её так пробрало…
В ту первую ночь около трёх часов утра мы услышали крик. И это было не обычное хныканье моей сестры, когда ей приснилось что-то страшное или она описалась. Это был вопль, как в фильме ужасов, так что мы все повскакивали и бросились в её комнату. В темноте, толком не проснувшись, мы натолкнулись друг на друга и тоже подняли крик. Наконец папа нашёл выключатель, и комната осветилась (громко сказано, потому что старый плетёный абажур пропускал лишь тусклый жёлтый свет и было так же страшно, как в темноте). Жанна сидела в кровати. Она перестала кричать, но не шевелилась и не отрываясь смотрела на стену, как будто там показывали «Снежную королеву». Однако, судя по выражению её лица, это была не «Снежная королева», а скорее «Сияние». Она сидела бледная, застывшая и напряжённая в ночной рубашке с корабликами. Она походила на фарфоровую куклу – такие иногда хранятся где-нибудь у бабушки или на чердаке. Софи подошла и села рядом с Жанной на кровать. Поглаживая её по спинке, она спросила:
– Малышка, что с тобой?
Жанна не пошевелилась, словно окаменела. Мы с папой переглянулись, нас ещё потряхивало от того, что мы так резко вскочили. Софи продолжала поглаживать Жанну, и вдруг моя сестра обмякла, как будто фарфоровая кукла превратилась в тряпичную. Она прижалась к маме и заплакала.
– Тише, тише, всё прошло… Успокойся, всё прошло…
Продолжая ласкать Жанну, Софи сделала нам знак выйти, вернуться в кровати. «Я ею займусь», – беззвучно прошептала она.
Мы послушались. Папа хлопнул меня по затылку, и мы разошлись. Я вернулся в постель, но от волнения не мог заснуть до рассвета. Солнце пробивалось сквозь занавески в моей комнате, так что ночь выдалась короткая.
Несколько дней ничего не происходило, а сегодня опять. В три часа утра крики, моя сестра застывшая и словно сверлит взглядом стену возле кровати. Потом расслабилась – и в слёзы, прямо потоки слёз, целый час не могла успокоиться. Больно было слышать, как она плачет за стенкой – я надел наушники и посмотрел кусок «Симпсонов» в интернете – наконец-то есть вай-фай. Хоть какая-то удача!
Наутро за завтраком вид у нас был как у покойников. Только Жанна, как ни странно, была в полном порядке. Сидя над какао, она что-то напевала и играла со своим маленьким пони.
– Как ты? – спросила Софи, положив ей руку на плечо.
Моя сестра, казалось, не слышала и продолжала напевать незнакомую мелодию без слов. Она улыбалась, погружённая в свой воображаемый мир.
– Жанна? – повторила Софи громче.
Та озадаченно взглянула на маму.
– Да, мамочка?
– Помнишь, что было сегодня ночью?
Сестра, казалось, не поняла: она беззаботно помотала головой.
– Сегодня ночью, – продолжала Софи, – тебе опять приснился кошмар.
Жанна смотрела на маму с непониманием. Казалось, ей хочется сказать: «Да ты вообще о чём?»
– Не было никакого кошмара.
– А почему же ты плакала? – резко вмешался папа (он был в плохом настроении после бессонной ночи).
И снова такой же взгляд: взрослый, жёсткий, снисходительный. Я никогда не видел, чтобы Жанна так смотрела – такая малышка в льняных кудряшках, смешливая глупышка пяти лет. Лицо её прямо преобразилось.
