Когда вошли в одну комнату в дом, Елена воскликнула:

- Какая странная комната!

- Магическая, - с улыбкою сказал Триродов.

Странная комната, - все в ней было неправильно: потолок покатый, пол вогнутый, углы круглые, на стенах непонятные картины и неизвестные начертания. В одном углу большой, темный, плоский предмет в резной раме черного дерева.

- Зеркало, в которое интересно смотреть, - сказал Триродов. - Только надо зайти туда, в треугольник, к стене, - к углу.

Сестры зашли, глянули в зеркало, - в зеркале отразились два старых, морщинистых лица. Елена закричала от страха. Елисавета побледнела, обернулась к сестре, и улыбнулась.

-- Не бойся, - сказала она. - Это какой-то фокус.

Елена посмотрела на нее, и в ужасе закричала:

-- Ты совсем старая стала! Волосы седые. Какой ужас!

Она бросилась из-за зеркала, крича в страхе:

- Что это такое? что это?

Елисавета вышла за нею. Она не понимала случившегося, волновалась, старалась скрыть свое смущение. Триродов смотрел на них просто и спокойно. Он открыл шкап, вделанный в стену.

- Успокойтесь, - сказал он Елене, - выпейте этой воды, которую я вам дам.

Он подал ей стакан с бесцветною, как вода, жидкостью. Елена поспешно выпила кисло-сладкую воду, и вдруг ей стало весело. Выпила и Елисавета. Елена бросилась к зеркалу.

- Я опять молодая! - закричала она звонко. Выбежала, обняла Елисавету, говорила весело:

- И ты, Елисавета, помолодела.

Буйная веселость охватила обеих сестер. Они схватились за руки, в принялись плясать, кружась по комнате. И вдруг им стало стыдно. Они остановились, не знали, куда глядеть, и засмеялись смущенно. Елисавета сказала:

-- Какие мы глупые! Вам смешно глядеть на нас, да?

Триродов ласково улыбнулся.

- Такое свойство этого места, - сказал он. - Ужас и восторг живут здесь вместе.

Много интересных вещей сестры видели в .доме, - предметы искусства и культа, - вещи, говорящие о далеких странах и о веках седой древности, гравюры странного и волнующего характера, - многоцветные камни, бирюза, жемчуг, - кумиры, безобразные, смешные и ужасные, - изображение Божественного Отрока, - как многие его рисовали, но только одно лицо поразило Елисавету...

Елену забавляли вещи, похожие на игрушки. Много есть вещей, которыми можно играть, смешивая магию отражений времен и пространства.

Так много видели сестры, - казалось, прошел целый век. Но на самом деле сестры пробыли здесь только два часа. Мы не умеем измерять времен. Иной час - век, иной час - миг, а мы уравняли.

- Как, только два часа! - сказала Елена. - Да это страшно много. Пора домой, к обеду.

- А нельзя опоздать? - спросил Триродов.

- Как можно! - воскликнула Елена.

Елисавета объяснила:

- Час обеда у нас строго соблюдается.

- Вас довезут, - сказал Триродов.

Сестры поблагодарили. Но надо было уходить. Они сразу почувствовали усталость, и печаль, простились с Триродовым, и молча пошли. Мальчик в белой одежде шел перед ними в саду, и показывал дорогу.

Опять вошли сестры в тот же подземный ход, увидели мягкое ложе, и вдруг почувствовали такую слабость, что шагу не сделать.

- Сядем, - сказала Елена.

- Да, - ответила Елисавета, - я тоже устала. Как странно! Какое утомление!

Сестры сели. Елисавета говорила тихо:

- Здесь неживой падает на нас свет из неизвестного источника, и он страшен, - но теперь мне еще страшнее грозный лик чудовища, горящего и не сгорающего над нами.

- Милое солнце, - тихо сказала Елена.

- Оно погаснет, - говорила Елисавета, - оно погаснет, неправедное светило, и в глубине земных переходов люди, освобожденные от опаляющего Змея и от убивающего холода, вознесут новую, мудрую жизнь.

Елена шептала:

- Когда земля застынет, люди умрут.

-- Земля не умрет, - так же тихо ответила Елисавета.

Сестры заснули. Они спали недолго, но, когда проснулись: обе вдруг, все, что было сейчас, казалось им сном. Они заторопились.

- Давно пора возвращаться, - озабоченно говорила Елена.

Они побежали. Дверь из подземного хода была открыта. У выхода на дороге стоял шарабан. Кирша сидел и держал вожжи. Сестры уселись. Елисавета стала править. Кирша короткими словами говорил дорогу. Говорили мало, - слово, два скажут, и молчат.

У своей усадьбы сестры вышли из экипажа. Их обнимало полусонное настроение. Не успели и поблагодарить - так быстро уехал Кирша. Только пыль влеклась по дороге, и слышался стук копыт, да шуршанье колес по щебню.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сестры едва успели переодеться к обеду. Усталые и рассеянные, вышли они в столовую. Там уже их ждали, - отец, землевладелец Рамеев, и Матовы, студент Петр Дмитриевич и гимназист Мишан, сыновья двоюродного брата Рамеева, ныне умершего, которому принадлежала прежде усадьба Триродова.

Сестры мало говорили. Промолчали и о том, где были сегодня, и что видели. А прежде они бывали откровеннее, и любили поговорил., рассказать.

Петр Матов, высокий, худощавый, бледный юноша с горящими глазами, с видом человека, собирающегося поступить в пророческую школу, казался озабоченным и раздраженным. Его нервность почему-то отражалась, неуверенными улыбками и неловкими движениями, - на Мише. Это был мальчик упитанный, с розовыми щеками, быстроглазый, веселый, но, очевидно, слишком впечатлительный. Теперь беспричинная, по-видимому, в краях его улыбающегося рта трепетала легкая дрожь.

Рамеев, невысокий, плотный старик со спокойными манерами хорошо воспитанного и уравновешенного человека, не давая заметить, что ждал дочерей, неторопливо занял свое место за обеденным столом, сдвинутым теперь и казавшимся маленьким посреди просторной столовой из темного резного дуба. Мисс Гаррисон невозмутимо прянялась разливать суп, - полная, спокойная, с седеющими волосами дама, олицетворение благополучного, хозяйственного дома.

Рамеев заметил, что дочери устали. Смутное опасение поднялось в нем. Но он быстро погасил в себе легкое пламя неудовольствия, ласково улыбнулся дочерям, и тихо, словно осторожно намекая на что-то, сказал:

- Далеконько вы, мои милые, заходите.

И после молчания недолгого, но неловкого, смягчая тайный смысл своих слов и разрешая легкое замешательство девиц, прибавил: