— Я уже все с ней обсудила, вы пойдете в ее квартиру, куда должен приехать Пауль. Она очень хочет увидеть тебя и прекрасно, кстати, помнит то время… да, — Грета придержала юбку, норовившую зацепится за очередную фермерскую телегу, — ну не удивительно, кажется Вита на три — четыре года старше тебя.

Зои не очень внимательно слушала мать, — взгляд скользил по пожелтевшим, плакатам с примитивно нарисованными инструкциями. Их наклеивали на старые, с облезшей штукатуркой и краской и черными пятнами копоти от былых пожаров стены зданий, мимо которых они проходили. Изображения практически ничем друг от друга не отличались, только изношенностью от дождя, ветра и солнца. Когда подпортившийся временем рисунок мог только угадываться — на его месте появлялся новый, абсолютно идентичное творение, но пестреющее свежей краской. Больше всего на них было красного и черного, первый выцветал быстрее, а без него было совсем нельзя? не достаточно устрашающе…

— …Он один из помощников старейшин, так, что, дорогая, сама понимаешь…было бы глупо не воспользоваться возникшим шансом хоть немного улучшить твою жизнь, — голос Греты доносился с перерывами, грохот повозок по растрескавшемуся асфальту и карканье взбудораженных появлением возниц с тележками полными овощей ворон, не позволяли Зои сосредоточится на их разговоре.

«Ну почему их так много». — Уже полностью погрузившись в свое невеселое настроение, подумала Зои, глядя на рассевшихся по оставшимся проводам и почерневшим столбам птиц. Их очень, очень много, настороженно следят своими глазами — бусинами за суетой внизу и изредка каркают, время от времени одна из самых наглых соплеменниц, стремглав кидается вниз и ухватывает у зазевавшегося крестьянина, еду: открытая перевозка продуктов, мусорные баки давали им пропитание, хотя по сравнению с тем «пиром» семнадцать лет назад — это лишь жалкие крохи. Реки крови, улицы, просто заваленные трупами, в разной степени разложения…они слетались на те, что свежее, и им было неважно человек это или зараженный…жрали все подряд.

— Зои! — уже слегка раздраженное восклицание матери вырвало из воспоминаний, а так как в голове нарастало то противное, тревожное жужжание, она постаралась сосредоточиться на Грете и ее словах, — ты слышишь? Будь умницей, не замыкайся, эта работа не будет для тебя новой, ты все сможешь, я же знаю, — перешла на тихий умоляющий шепот.

— Мам, ну ты что, все в порядке, я и сама уже думала, пора хоть что-то менять, — Зои мягко улыбнулась.

Они остановились и Грета облегченно вздохнула, прогоняя опасения, что Зои все это не нужно и та, потеряв последнее терпение, без лишних слов и суеты, спокойно развернувшись (как она это умеет) просто уйдет. Мать взяла руку Зои слегка пожала, вроде как для поддержки, но и на случай тихого побега дочери.

— Мадам Раковски! Я здесь!

В шагах двадцати от них восторженно подпрыгивала и махала рукой девушка, в которой Зои с трудом узнала племянницу начальника охраны лабораторий. В черных брючках и белой блузке с аккуратным воротником-стойкой, что очень шло брюнетке с мягкими, миловидными чертами лица. По девушке не составляло труда понять, что обстоятельства ее жизни гораздо лучше сложились, чем у большинства, весь облик, на первый взгляд простой и непритязательный, говорил о многом. В их мире серого цвета, когда красить одежду и шить сложные воротники считалась нецелесообразным, а учитывая затраты на покраску и работу, когда не то что химикаты, но и человеческий труд, был ценным ресурсом, Вита выделялась из однообразной толпы и выглядела отлично.

— Познакомься, Вита, — Грета с натянутой улыбкой переводила взгляд с брюнетки на свою дочь, и словно спохватившись, добавила, — хотя вы уже по сути знакомы. Ах, как давно все это было…наш тесный мирок и вы наши дети, носились как оголтелые по лаборатории в поисках укромных мест для пряток.

Она взяла девушку за руку, и Вита согласно закивала на слова миссис Раковски: будучи самой старшей из детей персонала, она помнила все намного отчетливей чем Зои, для которой жизнь за стеной была лишь чередой малосвязанных отрывков, где самый яркий, но и болезненный — это эвакуация. Девушку, что щебетала с ее матерью, словно старые знакомые, Зои помнила смутно. Иногда Вита коротко посматривала на дочку Греты Раковски, и в синих глазах можно было прочитать недоумение, вызванное ее внешним видом. В воспоминаниях племянницы охранника о научном городке и их детских забавах, пока остальные решали насущные проблемы их пошатнувшегося мира — любимица известного ученого, генетика Альфреда Раковски была другой: резвая, веселая девчушка с копной белокурых волос и лучистыми, яркими серо — зелеными глазами — омутами. Когда кто-нибудь из старших начинал журить крикливую компанию за слишком шумные игры, та молча обращала свой взор на вечно задумавшегося отца и с тихим «па?» возвращала его в реальный мир, где требовалась защита, от посягнувших на их «подвиги» взрослых. Сейчас, здесь — она видела девушку, у которой, как ластиком размыты и стерты все краски, и дело было не в сплошь бежево-серых оттенках одежды, черт с ней — это был стандартный вид для жителя их угрюмого города, а в невнятном цвете волос и глаз, все с тем же серым, как и все, что окружало вокруг трех женщин.

Грета следила за выражением лица их знакомой из прошлого и уловила в глазах Виты, промелькнувшее удивление, от того, как изменилась с возрастом ее дочь. Эта собачья жизнь — некачественная еда и тяжелая работа, явно не украсили их внешний вид. Но в чем она была уверенна, а толк в таких вещах знала, в Зои есть та спокойная самодостаточность и мягкая плавная тягучесть, с которой рождаются эмоции на ее, пусть потускневшем, лице. Мимика и жесты, весь ее облик, без излишней суеты, бархатный и дымчатый, как будто с легкой ленцой создавал тот самый ореол женской томности, что привлекает мужчин. «И не удивительно, чему тут удивляться…моя детка из приличной семьи», — подумала Грета, не без гордости рассматривая свою дочь, — «что в красоте понимает эта девчонка, для которой важны лишь внешние атрибуты, одежда, укладка…женщину делает не это», — со снисходительной усмешкой смотрела она на взволнованную, торопливо разговаривающую Виту.

В воздухе нарастало шипение, которое затем плавно превратилось в жужжание, и Зои поморщилась, услышав неприятный звук. Из громкоговорителя, присоединенного к креплениям, принадлежавшим когда-то установленному на них рекламному щиту, понеслись звуки ежедневного местного ритуала:

«Дорогие сограждане нашего континента, напоминаем вам, от того насколько мы бдительны и благоразумны зависит жизнь и благополучие нашего общества…».

— Все, идем Зои… — брюнетка, смахнув невидимую пылинку с плеча, спешно поправляя и так прекрасно уложенные волосы, как — будто заранее прихорашивалась для встречи со своим поклонником, — он ждет нас, а мы тут разболтались, — пояснила она Грете. И подхватив ее дочь под локоть, быстро повела в сторону крыльца.

— Мы устроим все в лучшем виде… — Обернулась она к женщине и с улыбкой, помахала рукой, — не переживайте миссис Раковски, привет тетушке Дотти.

«…подъем температуры, озноб и повышенное потоотделение…»

— Я так понимаю мне можно даже молчать? — Мягко улыбается Зои, тоже обернувшись к статной фигуре матери, которая все также стояла и провожала их взглядом.

— Ну зачем же так категорично, просто поддакивай.

— Он…этот Пауль… он тоже оттуда? — Тихо спрашивает Зои. Вита отрывает взгляд от миссис Раковски и смотрит на девушку с открытой, ничего плохого не предвещавшей, улыбкой.

— Да, и как земляк он обязательно нам поможет, — Вита была очень уверенна. Открыла дверь в прохладный и на удивление чистый подъезд, — третий этаж, Зои…покажу тебе свои цветы на балконе… — Беззаботно щебечет, пытаясь скрыть нервозность из-за равнодушного вида ее собеседницы.

«…в третьей фазе инкубационного периода отмечаются покраснение белков глаз, сухость во рту, цианоз губ, почернение кожи кончиков пальцев на нижних, а затем и на верхних конечностях. Уведомляем вас, что…» — затихал противный безапелляционный голос женщины из громкоговорителя, и оборвался, когда дверь подъезда закрылась за спиной Зои, отделяя от прежней жизни…от всего, от прежней себя.