И всобачили в нее все ее микстуры, пилюли, включая декокт неимоверной силы. И что случилось от этого экспириенса? На колдунью Стоеросовну, наскрозь пропитавшуюся микстурами и пилюлями, включая декокт неимоверной силы, в смысле целебности, этот акт подействовал как-то сомнительно. Вместо последнего вскрика Стоеросовна разродилась странными воплями полупесеннного свойства, а именно:
Мы с миленком у метра
Целовались до утра,
Целовались бы еще,
Да болит влагалище.
Как-то утром на Камчатке
Я заклепки метила.
Кто-то в ж… засадил —
Я и не заметила.
(Цензура осуществлена Михаилом Федоровичем.)
Да и я не молчал. И два ора слились в один протяжный вой. И на самом кресчендо этого нашенского со Стоеросовной дуэта крайне удивленная им курочка Ряба от страха вмиг перестала нестись омлетами, оглушительно кудахтнула своей натруженной жопкой и натужилась. И все село затаило дыхание… Вот-вот золотое яичко… И мы со Стоеросовной тоже затаили! И курочка Ряба от нашего затаивания оглушительно пернула, и из ее телесного нутра вылетела золотая монета, на которой с одной стороны была двухголовая курица, а на другой – надпись «Один пердонец».
И тут такая картина стала наблюдаться. Тишина. Сплошная. Никто не орет, никто не кудахчет. Морозиловцы этим нежданным эффектом довольные и тихонечко шепчут «ура» и «да здравствует». Ну, а Стоеросовну на радостях прибили за введение в Морозилове нецензурщины. Обратно и насчет мзды. Курочку Рябу тоже прибили. Потому что золотые яйца – это куда ни шло, привыкши, а вот золотой пердонец – это, как я уже вам говорил, ни в шахну ни в княжью дружину.
А меня на сходе порешили из села изгнать, а то как бы опять орать не начал. И изгнали, и золотой пердонец выдали. Чтобы на жисть было и чтобы люд деревенский на воровство-кражу не смущал. И по заимствованному у древних обычаю посадили в корзину и пустили по местной безымянной реке куда-нибудь. Вот так я стал Каликой Переплывным и заимел золотой пердонец…
И тут один из первых присных, посланных Арамом Ашотовичем за респектабельными покрышками на предмет мудоханья ими о причалы водной России, сообщил ему, что шины доставлены и в лучшем виде присобачены к корвету «Вещий Олег».
И все вышли на берег Харони и, глянув на реку, узрели на бортах корвета покрышки от колес «Ламборджини», «Бугатти» и «Феррари» мэра, прокурора и местной золотой молодежи в лице сына директора рынка Аскера Мамедова Хачика Мамедова (ишь разъездился, ара!). А на колесах ихних «Ламборджини», «Бугатти» и «Феррари» не то чтобы красовались, но стояли покрышки от колес «Лады Приоры».
И когда все, кому нужно, погрузились на корвет, Нупидор отдал концы, в смысле швартовы, Арам Ашотович закричал:
– Слушай, ара, ты конец истории о золотом пердонце не рассказал!..
– А-а-а, – как-то мутно проговорил Калика Переплывный, глядя в набегающую волну. – А конец, мил человек, истории таков. Всякий раз золотой пердонец возвертывается к своему хозяину…
И довольно нагло показал его владельцу «Бигшиномонтажа» Араму Ашотовичу.
И Калика Переплывный замолчал.
И все замолчали. И только Клоп молча спросил:
– Так почему он все время к тебе возвращается?
Калика Переплывный поднял на Клопа глаза и ответствовал многозначительно:
– А этого знать никому не дано.
И вот они поплыли по реке Харонь вниз по ее течению, поперек государства Российского в поисках его соли. Потому как стихотворное объяснение одного советского стихотворца «всем известно, что земля начинается с Кремля» среди обитателей корвета «Вещий Олег» не катило. Понятие это было для них чисто политическое, а в смысле физической географии не существовало вовсе: тот локоть, который вроде как вот он, а хрен укусишь.
И вот плывут они по реке Харони, с неба их солнышко своими лучами туда-сюда, разные птички разные фольклорные песни поют, а прибрежные травы ветерок мягонький теребит. Одним словом, лепота, мать ее…
И не ведают путешественники, что впереди их беда поджидает. А беда состояла вот в чем.
Велика река Харонь, текучи ее воды, неоглядны ее берега, и людишко по берегам ее неоглядным разномастный жизнь разномастную проживает. Но весь людишко нас на данный момент не шибко, а точнее, вовсе не колышет – а лишь часть его. И часть его связана с шиномонтажным промыслом. Коим на всем протяжении с перерывами реки Харони владеют родичи Арама Ашотовича. С дочерними фирмами ТО, АЗС и ЦСКА. И уже ко всем родичам от Арама Ашотовича полетела депеша с грозным «Корвет, ара, “Вещий”, ара, “Олег”, ара, мамы рот, ара, и где же ты, моя Татевик».
И плыть до первого вражеского бастиона осталось совсем даже и говорить нечего. До городка районного значения Кошкарева, расположившегося при впадении в реку Харонь речушки районного значения Туча.
Конечно, можно было бы проигнорировать, манкировать, бросить через канифас как городишко районного значения Кошкарев, так и речушку того же значения Тучу – ну а вдруг именно в нем и на ней гнездится соль земли Русской? Так что просквозить мимо них по реке Харонь напрямую не представляется мне правильным. А уж Калике Переплывному и подавно. Конечно, есть у меня некая опаска, что а вдруг именно тут все и обретется к удовлетворению Калики Переплывного и плаванию придет конец.
И вот когда поисковый корвет оказался ввиду этого самого городишки Кошкарев у входа в Харонь речушки-речушечки по имени Туча, то на ея правом берегу, на том самом правом бережочке сидела красна девица Марусенька и мыла белыя ноги. И свет от этих белых ног был немыслимой яркости. Такой яркости, что все население «Вещего Олега» зажмурилось до китайского состояния. И вместе с корветом врезалось в правый бережочек речушки районного значения Тучи. Аккурат возле правой из двух белых ног красной девицы. И от такого столкновения народишко с корвета посыпался на правый бережочек речушки Туча аккурат возле правой ноги красной девицы Марусеньки. Что, на мой взгляд, является явной несправедливостью к левой ноге. Которая ничуть не темнее правой ноги красной девицы Марусеньки. И от этой несправедливости левая нога шарахнулась еще левее, а правая осталась в том же правом состоянии… Ой да зазнобила ты мою головушку, ой да в сто сорок солнц закат пылал, и ой да что так сердце растревожилось.
И даже шкипер Аглай Трофимыч как-то сильно эмоционально призадумался. Хотя по возрастному состоянию Аглая в наше время это не шибко принято. Возможно, все дело в наследственности. Один из предков шкипера познал свою жену в 100 лет, в то время как ей уже стукнуло 90. Ну, и Исаак, Иаков… Ну, и так далее.
Меж тем как около ног красной девицы и располагался филиал «Бигшиномонтажа». И это самое заведение малого и среднего бизнеса со свойственной народу армянской национальности хитрованистостью поймало корвет «Вещий Олег» на живца в лице белых ног красной девицы Марусеньки. Кои в качестве малого бизнеса при шиномонтаже использовались в смысле рекламной заманухи для проплывающего по реке Харони человеческого фактора.
И, милостивые государи мои, весь экипаж был повязан на корню. Кроме Клопа. Потому что не родились еще на Руси веревки-канаты, кандалы-железа и прочие тенета, чтобы повязать русского клопа. А все остальные были скручены-связаны-закованы и брошены в казематы «Бигшиномонтажа» для последующих пыток и казней.
И вот в казематы пришел вечор («ты помнишь, вьюга злилась»), за вечором опустилась ночка темная. И под покровом ночи вся людская составляющая корвета – Аглай Трофимыч Циперович, Калика Переплывный, Сидоров Козел, Нупидор – ждет утра, чтобы быть казненной за кидалово с золотым пердонцем головной фирмы «Бигшиномонтажа».
