— Конечно-конечно, иногда нужно и выходной себе устроить.

Андрей улыбается краешками губ и согласно кивает. Тётя касается своей ладонью руки Жанны Даниловны.

— Я очень благодарна вам, что присматриваете за моим племянником. И если какая-то помощь вам понадобится, вы всегда можете обратиться.

На этих словах она берёт под руку уже меня, и мы шествуем обратно. На эту процессию пялятся все кому не лень: высыпавшие из репетиционной сессионщики, просто встречные работники, среди которых замечаю Лекса-звукаря. Даже Шумейко откуда-то вылез.

И вот так, сопровождаемые взглядами и шепотками, мы выходим на улицу, где у самых ступеней стоит лимузин Mercedes-Benz. Чёрный, блестящий, будто бы только что с завода. Для полноты картины красной дорожки не хватает.

Да что за хуйня здесь происходит? На кой, блядь, чёрт весь этот спектакль? Натуральный же спектакль для вон тех зрителей, что сейчас в проёме двери торчат да окна все облепили. Они ж мне и без того кости перемывают, а теперь у них новая пища появилась.

— Ну и зачем всё это? — спрашиваю я, оказавшись в тёплом, просторном салоне. — Сейчас же вся студия про меня сплетни распускать начнёт.

— Именно для этого, племяш, — усмехается Андрей, устраиваясь в кресле напротив.

— «Племяш»? — впериваюсь в него взглядом. — Какой я тебе к хуям племяш?

— Не кипятись, пацан. Я ж по-дружески, — ещё сильнее ухмыляется он.

— Андрей.

Тётя Надя трогает Лазаря за руку, и тот замолкает. Повернувшись ко мне, она вздыхает:

— Понимаю, как это смотрится, но всё это именно затем, чтобы пустить новую сплетню, полностью перекрыв и опровергнув старую.

Старую? Ну да, я ж и забыл о том, что услышал вчера. Что я очередная подстилка, что двигают меня только потому, что жопу подставляю. Я об этом только Дамиру говорил. Выходит, что он…

— Это Дамир расстарался? — спрашиваю у тёти, она кивает.

— Лучше пусть судачат о том, что тебя двигают благодаря тёткиным связям, а не по другой причине.

— Лучше уж пусть вообще ничего не говорят, — бурчу я. — Всё это ложь.

— Далась тебе эта правда, — хмыкает Андрей.

Тётя снова зыркает на него, и тот припухает.

Однако!

— Ярик, я прекрасно понимаю, что ты по этому поводу думаешь. И чувства твои понимаю. Ты талантливый, яркий, интересный, ты и так можешь добиться успеха без посторонней помощи, если поставишь себе такую цель. Ты горишь делом, светишься, и именно этому многие люди завидуют. Потому что у них такого нет. Потому что они скучные и неинтересные. Но кто же захочет признавать это в себе? Проще же втоптать в грязь другого. Вот они и начинают обесценивать чужой талант, придумывать и распускать сплетни. Им всё равно, что за сплетня. Не одно, так другое подхватят и будут разносить. Им проще убедить себя в том, что ты добился всего благодаря связям, а не благодаря своему таланту, правда их не интересует и бесполезно им её показывать. Не увидят. Это отдельный сорт слепоты.

Тётя, конечно, правильные вещи говорит. Вот прям такие правильные-преправильные. Но делать-то мне что? Просто не обращать внимания? Забить болт и игнорить? Что?

— Ты, конечно, можешь спросить, а что тебе с этим делать, — читает мои мысли тётя Надя. — Да ничего. Это их тараканы, их зависть, их злоба. И пока ты не воспринимаешь их бред близко к сердцу, тебя это никак не касается. От того, что у них где-то чешется и свербит, у тебя голова не должна болеть. Про меня чего только не болтали! Если бы я реагировала на каждое тявканье, то давно бы сошла с ума. Собака лает — караван идёт. Ты солнце. Они до тебя ни допрыгнуть, ни доплюнуть не могут.

Солнце я, значит. Вот опять солнце. Да заебали меня уже с этим солнцем. Все, кому не лень, сравнивают. А я совершенно себя солнцем не ощущаю и даже не понимаю, как я себя должен вести. Я же теперь типа блатной.

— В общем, Ярик, не заморачивайся, — тепло улыбается тётя. — Не думай о них, не забивай себе этим голову. Веди себя, как и прежде. Делай то, что делал. А они пусть давятся своим ядом. Тех, кто видит твой талант, любят твои песни и готовы тебе помогать, этих людей всё равно во много раз больше, и никакие злые сплетни глаза им не затмят.

— Тётя… — улыбаюсь и опускаю взгляд.

Вечно она так. И вот умеет же слова находить. Нужные слова. После них всегда хочется на что-то надеяться и верить. Хех…

— Надя верно говорит, пацан, — кивает Андрей. — Дерьмо, которым в тебя кидаются, не твоё дерьмо. Этим прыгунам не допрыгнуть до тебя. А решат попробовать, так их быстро подсекут.

Подсекут? Это он про Дамира? А ведь он уже подсёк. Рты людям не заткнуть, даже он не в силах это сделать. Но можно дать сплетням другой посыл и направление. И он дал. Он попросил тётю и Андрея разыграть богатеньких родственников, устроить этот спектакль — и всё. И новая сплетня готова! Тоже ложь, но уже не такая мутная и грязная. Хоть я и шутил вчера, рассказывая слухи, но он догадался, что мне неприятно всё это. И сделал всё, чтобы убить сплетню. Он сделал это для меня.

Для меня…

При этих мыслях странное тепло разгорается в груди, такое нежное, трепетное, совершенно удивительное.

Медленно выдыхаю, загоняя его глубоко-глубоко, чтобы никто не заметил, не нашёл. Оно слишком непонятное, неожиданное даже для меня самого. Не хочу сейчас об этом думать. Вообще об этом думать не хочу. Особенно под пристальным взглядом Андрея. Он так смотрит и улыбается с пониманием, будто бы мысли мои читает.

Да чтоб тебя!

— Ну и то, что сегодня было, это, конечно, концерт по заявкам, — хмыкает Андрей, — но такой расклад событий вполне реален.

Хмурюсь и смотрю на него вопросительно.

—Ты что, олигарх у нас?

— Олигарх, не олигарх, а деньжата водятся и связи имеются.

Ну да, разумеется, водятся. Андрей же половину выкупа влёгкую отстегнул. Просто он всегда общался со мной панибратски, на равных, не строил из себя уберкрутого. Вот я и не воспринимал его так. А он ведь Дамирова правая рука, первый помощник и друган. Так что и он деньгами ворочает немалыми. И этот помпезный лимузин, и наверняка штучный костюм от кутюрье больше подходят его статусу, чем то, что я привык видеть.

— Во всяком случае племянника любимой женщины я без вопросов бы смог пропихнуть в любую студию для раскрутки. Конечно, если бы кое-кто, — тут Андрей многозначительно косится на тётю Надю, — просто попросил, а не прятал бы пацана от меня полтора года.

Тётя Надя поджимает губы и отворачивается к окну.

— Всё, мы приехали, — говорит она, и машина действительно останавливается.

— Приехали? — тоже поворачиваюсь к окну и вглядываюсь в заиндевелые деревья и проступающие сквозь них очертания здания. — А собственно куда?

Тётя Надя смотрит на меня с игривой улыбкой.

— Мы решили, что раз такое дело и мы уже встретились, то и правда похитим тебя. Посидим в ресторанчике, поговорим. А то я тебя уже месяц не видела. Безобразие!

Тётя права — тут я косячник полный. С головой ушёл в работу и давно никуда не выбирался, а уж с ней-то и подавно. Поэтому безропотно выхожу из машины и замираю напротив знакомого двухэтажного здания.

Стилизованные под деревья псевдоколонны украшают фасад, а сверху горят серебристыми огнями кроны-гирлянды, то тут, то там свешиваясь тонкими нитями. И в надвигающихся сумерках чудится, что не здание это, а волшебный сияющий лес. А вот и вход в него — тяжёлая дубовая дверь с массивной ручкой.

Тяну её на себя, и оказываюсь в сказке. В тёплой зелёной сказке. Жёлтые огни мерцают в подвесных фонарях, освещая аллею. Фигурные камни, устилающие пол, тихо звучат под ногами, выводя в огромную оранжерею, настоящий живой сад. Воздух здесь густой, влажный, его можно пить, смаковать глоток за глотком, пропуская через себя все запахи и вкусы. Я впитываю их, пока нас гостеприимно ведут к беседке, к этому сосредоточению покоя и совершенства. Плющ плотной живой стеной отгораживает нас от остального зала, и становится так уютно, что хочется залезть с ногами на кресло и расслабиться. Особенно в такой компании, как тётя Надя.