И вот только сейчас пришёл домой.

Откидываюсь на спинку дивана и прикрываю глаза.

Шумный разговор в столовой закончился, и теперь Ярик идёт в свою комнату. Я слышу его шаги, я чувствую его. Не вижу, но ощущаю. Он там, за стеной. Рядом. И я непроизвольно прислушиваюсь к звукам, которые он производит. Они наполняют этот дом. Шорох одежды, шуршание колёсиков по паркету, щёлканье компьютерной мыши, удивлённый возглас. Наверное, я действительно напоминаю помешанного маньяка, раз ловлю всё это. И наверняка поэтому маленький сунул мне тот рассказ про одержимца. Так по-детски открыто задал вопрос, и даже не подумал, что я могу соврать. Он провёл параллели, проассоциировал нас с героями и загорелся желанием узнать. Узнать, что бы сделал я. А это значит, что он не был уверен в моём выборе тотального контроля. Если бы был уверен, то вряд ли начал спрашивать.

Губы сами собой растягиваются в улыбку.

А как он смотрел на меня во время ужина. Рассматривал. Буквально пожирал глазами. Да и вообще, ужин дома — это у нас впервые.

Кажется, упрямое солнышко наконец перестало кукситься и потихоньку выглядывает из-за туч.

Слышу шуршание стула, а затем медленные шаги. Будто бы маленький что-то ищет. Он выходит из своей комнаты и, кажется, заходит в кабинет. В кабинет? Неужели он ищет меня?

Приятно.

Сижу, прислушиваюсь к его шагам. Они звучат по коридору и замолкают уже в спальне. Какое-то время не слышу ничего, а затем шаги, до этого мягкие и неуверенные, превращаются в решительный топот. Даже по одному этому звуку ясен настрой Ярика.

Что же произошло?

Топот приближается. Ярик стремительно идёт через гостиную и вдруг замирает в паре метров от меня. Я ощущаю его. Его жар, его возмущение, его внутреннее бурление, если открою глаза, то наверняка увижу, как он пламенеет. Но я не открываю. Я просто жду. Чувствую, что если проявлю даже минимальную инициативу, дёрну хоть одним мускулом, то всё испорчу. Поэтому — жду.

Впрочем, ждать приходится недолго.

— Всё-таки говнюк же ты, Дамир, каких поискать.

Говорит маленький, и его сердитый голос растекается по комнате, проникает под кожу, щекочет нервные окончания. Хочется улыбнуться от одного этого звука. Но я пересиливаю себя. Не улыбаюсь.

— Хотел поблагодарить тебя за прослушивание, но хуй тебе. Проебал ты моё «спасибо».

Каких же усилий мне стоит сохранять спокойное невозмутимое лицо. Каких усилий стоит мне задавить подступающий смех, запихать его обратно глубоко в себя и просто сидеть.

— Во-первых, нефиг дрыхнуть, когда я тут такой со своей «спасибой» к тебе иду, а во-вторых, нехер мою одежду тырить!

Тут в меня что-то прилетает, а Ярик стремительно выходит из гостиной. Сердитые шаги затихают в его комнате.

Я открываю глаза, беру в руки лёгкую ткань, которой оказывается вчерашний джемпер. И уже не сдерживаюсь — улыбаюсь.

Подношу джемпер к лицу. Ткань ещё хранит тепло рук маленького и его запах. Запах… Из-за него я стащил эту тряпку. И теперь вдыхаю его, еле уловимый, уже практически выветрившийся, но всё же ощутимый сладкий солнечный запах.

Меня раскрыли. Мою смешную кражу обнаружили. А ещё он всё-таки сказал мне «спасибо», хоть и не понял этого. Сказал!

Ярик… солнышко ты маленькое, ты сам не замечаешь, как потихоньку поворачиваешься ко мне, как делаешь шаги мне навстречу. Короткие, но шаги. Я не буду торопить тебя, не буду подгонять, заставлять. Нет. Ты сам придёшь ко мне. Сам. Ведь тебя тянет ко мне, как магнитом. И когда ты перестанешь сопротивляться и придёшь, я обниму тебя и никуда уже не отпущу. Никогда. Потому что ты мой.

Комментарий к Глава 12 В шапке появились ссылки на визуалки. Делала я их, используя разные конструкты. Если интересно, какие конструкты, то у меня на странице в ВК есть ссылки =)

====== Глава 13 ======

Тело звучит. Тело поёт само. Не мышцы, не нервы, не вены. Струны! Невидимые, внутренние струны сложного инструмента, который зовётся мной. Зовётся, отзывается. Чуть натянуть струны спины, расслабить плечи, зажать струны живота и пройтись силовой волной по всему организму, превращаясь из силы в вибрацию, а из вибрации в звук. В тот самый, нужный, верный звук. Теперь уж точно, без ошибок.

Полторы недели назад я пришёл сюда в продюсерский центр, как и просили, со всеми своими наработками и вместе с Жанной Даниловной смотрели, разбирали, искали подходящий материал. Что-то её устраивало полностью, а что-то она просила переделать. И я не возражал — переделывал, находил новые решения, звучания. Никогда я не работал так, буквально горя и удивительным образом не сгорая. А уж когда начали записывать треки, то горение стало почти физическим. При записи я отказался от помощи сессионных музыкантов и на всех инструментах играл сам. Я ж человек-оркестр. Я ж это уже делал! Может, так оно выходило дольше и трудозатратнее, но зато я не тратил время на согласование, на объяснение и много ещё на что! Не приходилось по сто пятьдесят раз проигрывать одно и тоже. Вернее, приходилось, но это играл я и на разных инструментах.

Работа двигалась. Движется! И вот сейчас мы записываем уже четвёртую песню.

Довожу голос до звенящих вершин, затем бросаю его в ступенчатое падение, а потом замолкаю, и тишина мягко обступает меня со всех сторон.

Сердце шкалит удары, ещё звучит в ритме мелодии. Со взмокшего виска медленно стекает капля, и я вытираю её. Выдыхаю. Сигналю Лексу, что всё — закончили. Бородатый звукарь и без меня это уже понял, показывает большой палец. Я снимаю наушники.

— Ну вот объясни мне, человек-перфекционист, — басит Алексей, — чем этот вариант отличается от предыдущих двух?

— Тем, что он мне нравится, — подмигиваю я и хватаю бутылку с водой.

Как объяснить отличия — решительно не знаю. Дело не в технике звучания, с техникой у меня и первый раз проблем не было. Дело в энергии, которая идёт через песню, выплёскивается в звуке. На живом выступлении это сделать проще. Там я вижу людей, вижу их лица, глаза, там я могу подключиться к ним и транслировать себя прямо из сердца в сердце. В записи так не сделаешь. При записи нет чистого контакта, нет непрерывной передачи, всё идёт опосредованно, не напрямую. Поэтому и приходится выкладываться на полную катушку, переплавлять энергию в звук, замораживая её в коде записи, и надеяться, что когда кто-то неизвестный оживит звук, то он снова переплавится в энергию и достигнет сердца.

Сложный путь. Но по-другому не получается. Сколько раз я слышал великолепно исполненные замечательные песни, которые проходили мимо. Вот просто мимо! Я мог оценить виртуозность техники, богатство голоса, разложить песню и понять, что она исполнена идеально. Вот именно что — разложить. Понять. Потому что, несмотря на свою идеальность, мелодия оставалась просто звуком. Она не несла в себе никакого заряда. А бывало — гораздо реже, но всё же бывало — услышишь ту же самую песню в другом исполнении, которое может быть и проще, и запись не студийная, и шумов много, но ты услышал — и стоишь не дышишь. Чувствуешь, как она входит в тебя, эта мелодия, как она течёт по венам и расцветает в сердце, заставляет его биться в своём ритме. И не важно настроен ты слушать или занят делами — такая песня пробьётся в тебя всегда. Потому что она — не просто звук. Она — посыл, чистая энергия, трансформированная в мелодию.

Вот этого я добиваюсь от себя, а вовсе не техники. Что техника? Она опытом берётся, нарабатывается. Её можно просто выдрочить. А вот транслировать энергию через запись — такое не каждому даётся.

Потягиваюсь, растягивая напряжённые мышцы-струны, а затем расслабляю всё тело. И сразу накатывается усталость. Приятная такая усталость, хорошая. Такая всегда приходит после отлично сделанного дела.

Опрокидываю в себя остатки воды, и тут дверь открывается и в студию влетает Игорь — мой громогласный менеджер.

— Как дела, трудоголики? — вопрошает он.

— Дела отлично, не ори, у меня от тебя уши закладывает, — отвечает Лекс, а я только большой палец показываю.