И он хлопнул тыловика по плечу:

– Всё правильно, Буриславович, у хорошего хозяина всякое добро завсегда сгодится, ну а нам на то грех жаловаться! – и хотел было выйти из избы.

– Там, Иванович, ещё кой какая весточка для тебя вложена, – тихо промолвил Лавр.

– Что-о? – протянул непонимающе Андрей.

– Нуу, это, – мялся Буриславович, – Перед самым нашим отходом из Готланда мне с герцогиней довелось увидеться. Мы тогда готовили когги к плаванью, а она как раз в Уппсалу в королевскую резиденцию Швеции готовилась отплывать. Там же вот на пристани и передала этот запечатанный свиток. Грустная была очень… И ещё, – и ветеран как-то странно засмущался и отвёл глаза в сторону.

– Ну, что ещё, говори же, не тяни! – неожиданно горячо даже для себя самого вскричал взволнованно Андрей, пристально вглядываясь в собеседника.

– Хм, прости, Андрей, не моё, это конечно, дело, но как смолчать-то тут, – вздохнул, вороша на голове пятернёй куцые волосы, старый друг, – По всему видно, что не праздна она. Вот такие вот дела…

– Чего-о!!! – только и смог протянуть огорошенный последними словами Андрей и, разом побледнев, присел на лавку.

– Ну, того! По всему видать, что тятькой тебе быть ещё раз сподобилось, Андрюх, а что же ты хотел то?! Так-то мужик ты хоть куда, хотя уже не молодой, конечно. Марта, значит, баба тоже справная, хотя опять же, конечно, херцогиня. Но, с другой стороны, ведь херцогиня – это ведь тоже женщина! – перечислял Сотнику очевидное Лавруха.

– Ё моё! – только и смог протянуть, сидя, Сотник, – Как так-то?!

– Хм, ну бывает так, что уж тут! – улыбнулся Буриславович, – У самого вон четверо, а то не знаешь, как это? Ну, вот и пятый, Бог даст, значится будет.

– Да я не о том, Лавр, ты хоть сам-то представляешь, какого ей там, в этой Уппсале, в королевской резиденции находиться. Да её же теперь живьём сожрёт вся их тамошняя свора! – и, громко застонав, Андрей схватился обеими руками за голову, – А я-то, дурак, мимо ушей всё пропустил! Она же мне сама ещё на обратном пути говорила, что у неё вообще аппетита нет, и что тошнит её весь обратный путь. А я «качка» говорю, «ничего, на твёрдой земле непременно полегчает,» а она мне ведь только улыбнулась в ответ.

– Ну почему она мне сама об этом всём тогда не сказала, а, Лавр? Ведь всё можно было бы изменить, забрал бы её с собой, и не один конунг бы до неё в наших лесах не добрался! – и Андрей аж взвыл, представив, каким опасностям сейчас подвергается его возлюбленная.

– Ну, не знаю, не знаю, Иванович, женская душа ведь она такая, загадочная. Я вон до сих пор свою Марфу и не враз-то разгадаю, хотя душа в душу больше трёх десятков годков вместе уже прожили. Ну, я пойду может?

И, сочувственно взглянув на командира, он бочком проскользнул на улицу.

А Андрей так и остался сидеть, и что теперь со всем этим делать, ничего ему пока в голову не приходило.

Глубоко вздохнув, он снял с себя верховую одежду, зажёг пару светильников и, сев за свой рабочий стол, вскрыл ножом провощенный кожаный мешок.

Первым на столешницу выпал маленький свиток со знакомым именном оттиском перстня Шведской герцогини Марты Эрриксон, дочери короля Швеции Эрика Х Кнутссона и родной сестры ныне правящего короля, Эрика Шепелявого. В волнении вскрыв сургуч, Андрей углубился в чтение, уже совершенно машинально переводя всё со старославянского на привычный язык своего разума.

«Дорогой Барон Андреас! Мой Андрей! Я очень по тебе скучаю. Каждый день, вечер или ночь передо мной стоит твоё лицо. Я вспоминаю наши разговоры, все наши дни и, прости, наши ночи. Судьбе было угодно нас свести в этой жизни и так же затем разъединить. Знай, что бы со мной не случилось в дальнейшем, я была по-настоящему счастлива только с тобой. Прости свою девочку за всё то, что было сказано или сделано не так, или же не к месту. Мы тебя любим!»

И большая клякса буквально размыла подпись из средневековых чернил.

«Мы тебя любим, мы тебя любим,» – повторял Сотник, словно вглядываясь в верстовую тысячную даль, держа в руке серебряный образок Девы Марии, подаренный при прощании милой.

– Я что-нибудь придумаю, моя Марта, подождите немного.

Он не знал, как и что он вообще может сделать в той ситуации, когда его возлюбленная находилась в чужом, сильном и враждебном ему государстве. Но опускать руки было тоже не в правилах Сотника. Он обязательно что-нибудь придумает, только дайте ему на это немного времени.

За столом уже сидел не раздавленный и сломленный тоской человек. Теперь за ним сидел мужчина, воин, готовый драться за своих близких и нести за них ответственность.

Повертев в руках большой запечатанный лист пергамента, выделанный из тонкой кожи, Андрей вскрыл сургуч с большой княжьей печатью и углубился в чтение.

«Здрав будь, Андрей Иванович! Командир славной новгородской бригады и барон Любекский»!

– Хм, и тут озорной князюшка без этих своих шуток-подколочек не обошёлся, отметил-таки в послании мой новый заграничный титул, – подумал Сотник и продолжил чтение.

«Слава о ратных подвигах Андреевской бригады у всех на устах в Великом Новгороде. Не каждому сия слава по нутру. Есть тут среди господ и те, которые воду мутят. Дескать, незачем было Герцогство Эстляндское конницей ворошить да Ливонских крестоносцев вовсе не нужно было тревожить. И города да крепости брать в германских землях и в датском королевстве, дескать, никто Андреевской рати не приказывал. Но сам я тут по-другому думаю. Вы показали, что русскому воину по плечу любое ратное дело, будь то на море, в крепости, али и вовсе на широком ратном поле. Пусть враг боится нашего булатного меча и скулит в своём логове, всегда ожидая удара, а не лезет к нам за поживой на землю русскую.

Высоким Господнем советом признана в итоге вся правильность и полезность ваших деяний. За проявленную доблесть Андреевской дружине будет жалована большая и заслуженная награда. Но да то, дела Посадника с Тысяцким, и я в то, в ихнее, не касаюсь.

У меня, Андрей Иванович, к тебе и к твоей бригаде будет отдельное ратное дело, и о том я пишу тебе прямо. Понимаю, что вы не успели хорошо отдохнуть после такого большого похода, однако прошу тебя как друг, а даже не как Новгородский князь. И ещё прошу о вашей ратной помощи как воин – воина.

Высоким Господним советом задуман большой поход в земли западнее Ладоги. Наши давние данники и союзники, племя карела, терпят в последнее время постоянные набеги, всяческое притеснение, тяготы и кровопролитие от своих западных соседей финских племён еми и суми. Те в своё время ещё при великом князе Ярославе Мудром Великому Новгороду дань платили. Но уже вот как пять десятков лет без малого, как они отложились от сей тяготы, а затем и вовсе свеям поклонились. Теперь же с их науськивания и поддержки и вовсе наших верных данников и союзников карелу стали примучивать. Коли не защитим мы карелу, так побьют их, а сумь и емь на Ладоге тогда встанут и утвердятся. А там будут уже и самому Великому Новгороду разореньем угрожать, торговые пути ему перекроют, а самое страшное, что с ними на Ладоге и Швеция утвердиться. Тогда и вовсе тяжко нам станет.

Дабы не допустить всего этого и пресечь сие безобразие, в последних числах декабря я со своей дружиной вместе с ушкуйниками иду в зимний поход. Коли надумаешь, милости прошу и вас в наш ратный строй, тогда мы совместно задуманное дело сотворим.

Сбор всех войск предполагаю на своём загородном подворье, на Неревском конце, у речки Веряжки.

Весь съестной припас, корм для коней, тёплую рухлядь и всё прочее, в чём только какая нужда будет, Высокий Господний совет предоставит вашей рати с избытком.»

Внизу оттиск личной княжеской печати и дата.

Всё было как обычно кратко и ёмко, как раз в стиле Ярослава Всеволодовича. Что-то подобное Андрей и предполагал, слушая рассказ Лавра Буриславовича о странных вопросах князя при беседе после их возвращения из заграничного похода. Да и по тем отголоскам памяти из прошлой жизни что-то подобное о походе новгородцев в финские земли тоже подспудно всплывало в его сознании. Никакой конкретики, правда, в этих «отголосках» не было, кроме того, что после удачной для Новгорода зимней компании, обозленная сумь и емь совершила в отместку через какое-то время новый набег на приладожские земли. И опять же там была бита. Ну да это всё было в другой жизни, а как оно повернётся тут, было совсем ему теперь непонятно, и так вон сколько нового пришло в это время с его появлением. Так что, как говорится, поживем-увидим, – и Андрей, убрав пергамент, направился проверить, как разместились вновь прибывшие, и в первую очередь раненые.