ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Только утром, когда уже вполне рассвело, медленно шедший полк добрался, наконец, к тому месту, где он должен был стать на отдых, как корпусный резерв, но землянок, о которых говорилось, удобных для жилья землянок, оставленных ему ушедшим на фронт полком, никто не увидел.
Не было никаких землянок: на обширном месте бывшей стоянки полка рядами разлеглись только ямы, вида обычных лагерных ям, когда осенью снимают палатки с фундаментов из дернин. В каждой такой яме было нагажено, а около ям белела зола от костров, валялись обрывки газет, порванные открытки, разбитые бутылки, обоймы от патронов, пустые гильзы, масляные тряпки и прочий хлам.
- От австрияков окоп мы получили вполне справный, а также блиндаж какой геройский, - говорил фельдфебель Титаренко Ливенцеву. - А от своих же что мы такое получаем, ваше благородие? Аж даже и сказать страмно. Это ж называется свалки, куда из Херсона бочки по ночам возили!
- Да нет, тут что-то не так. Мы просто не туда попали. Вот я сейчас узнаю, в чем дело.
И Ливенцев пошел туда, где около Ковалевского собрались трое батальонных и несколько ротных. Ковалевский был совершенно взбешен:
- Только мерзейшие подлецы могли допустить подобное! Солдаты сожгли все жерди и всю солому, - это ясно. Была тут пляска диких вокруг костров... Но где же в это время были командир полка и все офицеры? Плясали тоже? Что же, их не предупредили, что сюда придет другой полк на их место? Это... это не мелочь, господа! Шалаши сожгли, а из землянок сделали нужники, - вот и все, на что оказались способны... Ну вот что: тут верстах в пяти деревня Хомявка, где - командир корпуса. Я сейчас же еду туда с докладом. А люди пусть станут на привал. И пусть поглядят, что тут наделали свиньи, чтобы самим им такими свиньями не быть.
- По карте недалеко тут село Коссув, - сказал капитан Широкий. - Должно быть, вон там видно селение, - этот самый Коссув и есть. Почему бы нас не направить в Коссув?
- Коссув, или черт, или дьявол, только нам нужны крыши и печи, а не пустое поле, - так я и скажу генералу Истопину!
И Ковалевский не больше как через полчаса прискакал в Хомявку.
Это была уже не несчастная одинокая хата на Мазурах, где ютился старец Котович со своим штабом, - это была помещичья усадьба, в которой не привыкли вставать рано зимою.
Больше же всего не привыкли к подобному нарушению правил светской жизни сам Истопин и его начальник штаба генерал Полымев. Около часа пришлось ждать Ковалевскому, когда они встанут. За этот час он успел осмотреть имение пани Богданович, устроенное на широкую ногу.
Дом был прекрасной архитектуры, - в два этажа, с высокой мансардой, с несколькими балконами, с зимним садом; три бронзовые конские головы в естественную величину были вделаны в стены обширной каменной конюшни; старинный парк, содержащийся в большом порядке, окружал дом; рыбный пруд разлегся тут же, в парке, с кокетливой, пестро окрашенной купальней на нем... И симментальский и швицкий скот был тут цел и не тронут, и чисто одетые, в однообразных серых шляпах с черными лентами, очень вежливые галичане-старики и поляки, которых не коснулся призыв в армию, привычно делали свое батрачье и приказчичье дело и на скотном дворе, и в конюшне, и в парке, как будто не гремели орудия всего за двадцать верст отсюда и не погибали там люди десятками тысяч.
В десять часов доложили, наконец, Истопину о приехавшем командире одного из полков его корпуса, и Ковалевский был, наконец, принят.
Бывают люди, которые считают нужным из всех человеческих свойств, качеств и манер поведения выращивать в себе только одно: важность. Любопытно, что подобные важнецы попадаются даже в совсем маленьких чинах, на совсем пустяковых должностях, но неизбывная важность так и хлещет фонтанами изо всех их пор.
Конечно, у Истопина было больше прав на важность, чем у швейцаров, станционных жандармов или мелких чиновников разных присутственных мест. Он был генерал-лейтенант, еще не старый, но больших связей при дворе, видного роста, умеренной полноты, с довольно густыми еще волнистыми каштанового цвета волосами, тщательно зачесанными назад. Теперь, когда только что умылся, волосы его были влажны и лоснились. От его тужурки толстого сукна, в петлице которой белел и поблескивал Георгий, неизвестно за что именно полученный, пахло духами. Руки у него были холеные, белые, с едва заметными коричневыми веснушками, на пальцах правой руки толстые перстни с крупными солитерами.
Он принял Ковалевского стоя, величественно наклонив несколько голову влево.
Он сказал выразительно, хотя и негромко:
- Пхе... Что именно вы имеете нужду... пхе... доложить мне, полковник?
- Ваше превосходительство, во исполнение полученного мною приказа я привел свой полк, назначенный в корпусный резерв, но никаких землянок, удобных для устройства в них полка, не оказалось.
- Что это значит? Пхе!
- Были, очевидно, крыши над ямами, - они могли быть из жердей, веток, соломы, - но полк, уходя на фронт, сжег все эти крыши, а ямы обратил в отхожие места, ваше превосходительство.
Истопин опустил брови ниже, чем им положено быть, слегка выпятил полные губы (бороду он брил, а усы коротко подстригал) и этими пухлыми губами только дунул слегка, так что вышло даже не "пхе", а "пф", но ничего не добавил к "пф", предоставляя самому Ковалевскому догадаться, что он просто плохо воспитан, говоря о подобных вещах.
Ковалевский же продолжал:
- Между тем, ваше превосходительство, мой полк состоит из обмороженных, полубольных людей, десять дней проведших в боях, на позициях, в грязи, без подстилки, большей частью без горячей пищи, так как ее невозможно было подвезти днем.
- Пхе... Можно было подвозить ночью, полковник!
- Ночью подвозить было нельзя, ваше превосходительство, ввиду беспрерывных почти ночных атак. Люди совершенно обессилели, они почти падают от усталости. Теперь я их оставил в пустом поле.
- Пхе! Чем же я могу тут вам помочь, не понимаю! - несколько даже шевельнуть полными плечами разрешил себе Истопин при такой явной несуразности положения.
- Между тем, ваше превосходительство, недалеко есть селение Коссув, большое селение, как я навел справки, наполовину не занятое никем. Если бы вы разрешили отвести мне полк туда, люди были бы обогреты, восстановили бы свои силы, отдохнули бы от очень тяжелых впечатлений...
- Пхе... Они так деморализованы, вы хотите сказать?
- Они в подавленном настроении исключительно в силу просто физической усталости и... ревматических болей в суставах рук и ног, ваше превосходительство, - и единственное, что могло бы восстановить их бодрость и боеспособность, это - теплое помещение в привычной для них сельской обстановке. Если фронт вообще переходит на более спокойное зимнее состояние, то...
- То? - перебил его вдруг Истопин. - То что вы хотите сказать? - И закинул голову дальше назад и больше влево.
- То, мне кажется, совсем незачем сознательно лишать полк хорошей зимней стоянки и морозить его всего в нескольких верстах от жилья, договорил Ковалевский.
- Э-э, это уж предоставьте знать нам, полковник, - снисходительно поглядел на него Истопин. - Для чего это делается, что полк стоит в землянках, а не в хатах, - на это есть у нас свои основания, пхе!
Но Ковалевский сам знал, что это за основания, и потому продолжал.
- Если понадобится корпусный резерв, ваше превосходительство, то обогретые, отдохнувшие хорошо, в обычном человеческом жилье, люди перемахнут эти несколько верст единым духом, форсированным маршем, за каких-нибудь сорок минут, а главное, будет вполне восстановлена боеспособность полка, который, кстати сказать, потерял треть состава.
- Вы получите пополнение, полковник.
- С пополнением надо будет усиленно заниматься, ваше превосходительство, а разве возможно будет сделать это в землянках?
Этот длинный разговор, видимо, утомил уже Истопина. Он решил его закончить. Он сказал брезгливо:
