– Так я расплачусь, а потом пойдем повидаемся с ним, – говорит мистер Гаппи. – Смолл, сколько с нас причитается?
Мистер Смоллуид, подозвав служанку одним взмахом ресниц, выпаливает без запинки:
– Четыре ветчинно-телячьих паштета – три шиллинга; плюс четыре картофеля – три шиллинга и четыре пенса; плюс одна капуста – три шиллинга и шесть пенсов; плюс три пудинга – четыре и шесть; плюс шесть раз хлеб – пять шиллингов; плюс три сыра-честера – пять и три; плюс четыре пинты портера с элем – шесть и три; плюс четыре рома с водой – восемь и три, плюс три «на-чай» Полли – восемь и шесть. Итого восемь шиллингов шесть пенсов; вот тебе полсоверена, Полли, – сдачи восемнадцать пенсов!
Ничуть не утомленный этими сложнейшими подсчетами, мистер Смоллуид прощается с приятелями холодным кивком, а сам остается в трактире, чтобы приволокнуться за Полли, если представится случай, и прочитать свежие газеты, которые чуть ли не больше его самого, – сейчас он без цилиндра, – так что, когда он держит перед собой «Таймс», пробегая глазами газетные столбцы, кажется, будто он улегся спать и с головой укрылся одеялом.
Мистер Гаппи и мистер Джоблинг направляются в лавку старьевщика, где Крук все еще спит «как мертвый», точнее – храпит, уткнув подбородок в грудь, не слыша никаких звуков и даже не чувствуя, как его легонько трясут. На столе рядом с ним, посреди прочего хлама, стоит пустая бутылка из-под джина и стакан. Нездоровый воздух в каморке так проспиртован, что даже зеленые глаза кошки, расположившейся на полке, кажутся пьяными, когда она то открывает их, то закрывает, то поблескивает ими на посетителей.
– Эй, вставайте же! – взывает мистер Гаппи к старику, снова встряхивая его поникшее тело. – Мистер Крук! Хелло, сэр!
Но разбудить его, как видно, не легче, чем разбудить узел старого платья, пропитанный спиртом и пышущий жаром.
– Не то спит, не то пьян вдрызг – видал ты такой столбняк? – говорит мистер Гаппи.
– Если он всегда так спит, – отзывается Джоблинг, несколько встревоженный, – как бы ему когда-нибудь не пришлось заснуть навеки.
– Больше похоже на обморок, чем на сон, – говорит мистер Гаппи, снова встряхивая старика. – Хелло, ваша милость! Да его тут пятьдесят раз ограбить можно! Откройте глаза!
Они долго возятся со стариком, и он, наконец, открывает глаза, но как будто ничего не видит – даже посетителей. Он закидывает ногу на ногу, складывает руки, жует потрескавшимися губами, но кажется столь же нечувствительным ко всему окружающему, как и раньше.
– Во всяком случае, он жив, – говорит мистер Гаппи. – Как поживаете, милорд-канцлер? Я привел к вам своего приятеля по одному дельцу.
Старик сидит смирно, чмокая сухими губами, но не проявляя никаких признаков сознания. Спустя несколько минут он делает попытку встать. Приятели помогают ему, и он, пошатываясь, встает и, прислонившись к стене, смотрит на них, выпучив глаза.
– Как поживаете, мистер Крук? – повторяет мистер Гаппи, несколько растерявшись. – Как поживаете, сэр? У вас прекрасный вид, мистер Крук. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
Старик бесцельно замахивается не то на мистера Гаппи, не то в Пустое пространство и, с трудом повернувшись, припадает лицом к стене. Так он стоит минуты две, прижимаясь к стене всем телом, потом ковыляет, пошатываясь, через всю лавку к наружной двери. Воздух, движение в переулке, время или все это вместе, наконец, приводит его в себя. Он возвращается довольно твердыми шагами, поправляет на голове меховую шапку и острым взглядом смотрит на посетителей.
– Ваш покорный слуга, джентльмены; я задремал! Ха! Иной раз трудновато бывает меня разбудить.
– Пожалуй, что так, сэр, – подтверждает мистер Гаппи.
– Как! Разве вы пытались меня разбудить, а? – спрашивает подозрительный Крук.
– Немножко, – объясняет мистер Гаппи.
Случайно заметив пустую бутылку, старик берет ее в руки, осматривает и медленно опрокидывает вверх дном.
– Что такое! – кричит он, словно злой кобольд в сказке. – Кто-то здесь самовольно угостился!
– Когда мы пришли, она уже была пустая, уверяю вас, – говорит мистер Гаппи. – Вы разрешите мне снова наполнить ее для вас?
– Еще бы, конечно разрешу! – восклицает Крук в восторге. – Конечно разрешу! Нечего и говорить! Ступайте в «Солнечный герб»… это здесь близехонько… возьмите «лорд-канцлерский» джин, четырнадцать пенсов бутылка. Будьте спокойны, кого-кого, а меня там знают!
Он так навязчиво сует мистеру Гаппи бутылку, что этот джентльмен, согласившись выполнить поручение, поспешно уходит, кивнув другу, и столь же поспешно возвращается с полной бутылкой. Старик берет ее на руки, словно любимого внука, и нежно поглаживает.
– Что такое? – шепчет он, отпив из бутылки и прищурив глаза. – Да это вовсе не «лорд-канцлерский» – четырнадцать пенсов бутылка. Этот стоит дороже – восемнадцать пенсов!
– Я думал, он вам больше по вкусу, – говорит мистер Гаппи.
– Вы благородный человек, сэр, – отзывается Крук, сделав еще глоток и пахнув на приятелей своим горячим, как пламя, дыханием. – Вы прямо владетельный барон какой-то.
Пользуясь удобным моментом, мистер Гаппи представляет своего друга под первым попавшимся именем, как «мистера Уивла», и объясняет, с какой целью они пришли. Крук с бутылкой под мышкой (он никогда не бывает ни совсем пьяным, ни вполне трезвым) не спеша разглядывает предложенного ему квартиранта и как будто остается доволен им.
– Хотите посмотреть комнату, молодой человек? – говорит он. – Отличная комната! Недавно побелили. Вымыли ее мылом и содой. Ха! Стоит вдвое дороже, чем я за нее беру, не говоря уж о том, что вы можете болтать со мной когда угодно; да еще кошка в придачу – мышей ловит на славу.
Расхвалив таким образом комнату, старик ведет приятелей наверх, в каморку, которая теперь действительно чище, чем была раньше, и обставлена кое-какой подержанной мебелью, извлеченной стариком из его неисчерпаемых складов. Условие заключают быстро, – ибо «лорд-канцлер» не хочет торговаться с мистером Гаппи, который по роду своих занятий имеет отношение к Кенджу и Карбою, тяжбе «Джарндисы против Джарндисов» и другим знаменитым судебным делам, – и договариваются, что мистер Уивл переберется на следующий день. Покончив с этим, мистер Уивл и мистер Гаппи направляются в переулок Кукс-Корт, выходящий на Карситор-стрит, где мистер Гаппи представляет мистера Уивла мистеру Снегсби и (что еще важнее) добивается одобрения и сочувствия миссис Снегсби. Затем они докладывают о своих успехах достославному Смоллуиду, который ждал их в конторе и специально для этой встречи напялил свой высоченный цилиндр, затем расстаются, причем мистер Гаппи объясняет, что охотно завершил бы угощение приятелей, сводив их на свой счет в театр, но, к сожалению, в человеческой душе есть такие струны, что это удовольствие превратится для него в горькую насмешку.
На другой день мистер Уивл, отнюдь не обремененный багажом, скромно приходит в дом Крука вечером, когда уже темнеет, и обосновывается в своем новом жилье, а два глаза в ставнях дивятся на него, когда он спит, и прямо надивиться не могут. На другое утро мистер Уивл, расторопный, но ни на что не годный молодой человек, просит у мисс Флайт иголку с ниткой, а у хозяина молоток и принимается за работу: изобретает нечто вроде занавесок, прибивает что-то вроде полок и развешивает две принадлежащие ему чайные чашки, молочник и прочую сборную посуду на нескольких гвоздиках, уподобляясь потерпевшему кораблекрушение моряку, который пытается как-то скрасить свое жалкое положение.
Но что всего дороже мистеру Уивлу из того немногого, чем он владеет (не считая белокурых бакенбард, внушающих ему такую привязанность, какую лишь бакенбарды способны пробудить в сердце мужчины), – что ему всего дороже, так это избранная коллекция портретов, входящих в состав одной истинно национальной серии гравюр на меди, именуемой «Богини Альбиона[107], или Галерея Звезд Британской Красоты», – гравюр, на которых титулованные и светские дамы изображены во всем разнообразии деланных улыбок, какое только может создать искусство при содействии капитала. Этими великолепными портретами, которые были незаслуженно погребены в шляпной картонке во время его уединенной жизни на огородах, он и украшает свое помещение, а так как «Галерея Звезд Британской Красоты» одета в самые разностильные и фантастические костюмы, играет на самых разнородных музыкальных инструментах, ласкает собачек самых различных пород, делает глазки самым разнообразным пейзажам и располагается на фоне самых разнокалиберных цветочных горшков и балюстрад, результат получается совершенно умопомрачительный.
