– О господи, значит он болен!
– Нет, нет, он не болен, уверяю вас, но, правда, не совсем хорошо себя чувствует. Сегодня он расстроился, ослабел, – вы знаете, он иногда очень волнуется и устает, – вот Ада и послала за мной, по своему обыкновению; а я, вернувшись домой, увидел ее записку и сразу же направился в эти края. Ну, что вам еще сказать? Немного погодя Ричард так оживился, а ваша Ада так этому обрадовалась и была так уверена, что это дело моих рук, – хотя, бог свидетель, я тут совершенно ни при чем, – что я сидел у них, пока он не заснул и не проспал несколько часов крепким сном. Столь же крепким, надеюсь, каким сейчас спит Ада!
Он говорил о них как о своих близких друзьях, был непритворно предан им, внушил доверие моей дорогой девочке, воспылавшей к нему благодарностью, и всегда ободрял ее, а я… могла ли я сомневаться, что все это связано с обещанием, которое он дал мне? Какой я была бы неблагодарной, если бы не вспомнила слов, которые он мне сказал, когда был так взволнован моей изменившейся внешностью: «Вы доверили его мне, и ваше поручение я почитаю священным!»
Мы опять свернули в узкий переулок.
– Мистер Вудкорт, – сказал мистер Баккет, внимательно присматриваясь к нему на ходу. – мы сейчас должны зайти по делу к одному торговцу канцелярскими принадлежностями, некоему мистеру Снегсби. Как, да вы его, оказывается, знаете?
Он был так наблюдателен, что, назвав эту фамилию, сразу же догадался по лицу мистера Вудкорта, что тот знает торговца.
– Да, я немного знаком с ним и заходил к нему сюда.
– Прекрасно, сэр! – проговорил мистер Баккет. – Так позвольте мне ненадолго оставить мисс Саммерсон с вами, а я пойду поговорить с ним.
Последний из полисменов, с которыми совещался мистер Баккет, молча стоял сзади нас. Я его не замечала, пока он не вмешался в разговор – когда я сказала, что, кажется, кто-то плачет здесь поблизости.
– Не пугайтесь, мисс, – промолвил он. – Это служанка Снегсби.
– Видите ли, – объяснил мистер Баккет, – с этой девушкой случаются припадки, и нынче ночью ей туго пришлось. Это очень досадно, потому что мне нужно получить от нее кое-какие сведения; так что придется как-нибудь привести ее в чувство.
– Но, если бы не она, мистер Баккет, все в доме давно завалились бы спать, – сказал полисмен. – Она тут голосила чуть не всю ночь, сэр.
– Что правда, то правда, – согласился тот. – Мой фонарь догорает. Посветите-ка мне своим.
Все это говорилось шепотом, неподалеку от того дома, из которого глухо доносились стоны и плач. Мистер Баккет подошел к двери, которую полицейский осветил маленьким кругом света, и постучал.
Дверь открыли только после того, как он постучал два раза, и он вошел в дом, а мы остались на улице.
– Мисс Саммерсон, – сказал мистер Вудкорт, – прошу вас, позвольте мне остаться с вами, только не сочтите меня навязчивым.
– Вы очень добры, – ответила я. – Мне нечего скрывать от вас, и если я теперь что-то скрываю, так это чужая тайна.
– Это я хорошо понимаю. Верьте мне, я останусь при вас только до тех пор, пока не почувствую себя лишним.
– Я во всем доверяю вам, – сказала я. – Я знаю и глубоко чувствую, как свято вы исполняете свое обещание.
Немного погодя маленький круг света засиял вновь, и, освещенный им, мистер Баккет подошел к нам; лицо у него было серьезное.
– Пойдемте, пожалуйста, туда, мисс Саммерсон, – сказал он, – погрейтесь у огонька. Мистер Вудкорт, мне сказали, что вы – врач. Будьте добры, осмотрите эту девушку, – может, удастся привести ее в чувство? У нее где-то спрятано письмо, которое мне очень нужно. В ее сундуке письма нет, должно быть она носит его с собой, но сейчас она так скорчилась и съежилась, что до нее трудно дотронуться, не сделав ей больно.
Мы все трое вошли в дом. В этом доме было не только холодно и сыро, но и душно. В коридоре за дверью стоял перепуганный, расстроенный маленький человек в сером сюртуке, очень вежливый, с мягким голосом.
– Пройдите, пожалуйста, вниз, мистер Баккет, – сказал он. – Леди извинит меня за то, что я веду вас в кухню, – в будни она заменяет нам гостиную. В чулане при кухне обычно спит Гуся; она и сейчас там, бедняжка, и так мучается, просто ужас!
Мы стали спускаться по лестнице, а за нами следовал мистер Снегсби – так звали маленького человека, как я скоро узнала. В кухне у огня сидела миссис Снегсби и глаза у нее были очень красные, а лицо очень суровое.
– Крошечка, – начал мистер Снегсби, входя следом за нами, – не лучше ли нам прекратить, – говоря напрямик, дорогая, – прекратить вражду хоть на одну минутку за всю эту длинную ночь? К нам пришли инспектор Баккет, мистер Вудкорт и одна леди.
Миссис Снегсби очень удивилась, да и немудрено, и, оглядев нас всех, бросила особенно недружелюбный взгляд на меня.
– Крошечка, – продолжал мистер Снегсби, присев в самом дальнем углу у двери, словно он считал, что, садясь на стул у себя дома, позволяет себе некоторую вольность, – ты, может быть, спросишь меня, почему инспектор Баккет, мистер Вудкорт и эта леди зашли в переулок Кукс-Корт в такой неурочный час? Не знаю. Не имею ни малейшего понятия. Если бы мне и сказали, почему, я все равно ничего бы не понял, и лучше пускай не говорят.
Он сидел, опустив голову на руку, и казался таким жалким, а мое появление здесь, очевидно, было столь нежелательным, что я уже хотела извиниться, как вдруг мистер Баккет решил вмешаться.
– Вот что, мистер Снегсби, – начал он, – подите-ка вы сейчас с мистером Вудкортом и позаботьтесь о своей Гусе…
– «Своей Гусе», мистер Баккет! – воскликнул мистер Снегсби. – Продолжайте, сэр, продолжайте в том же духе. Того и гляди, меня заподозрят и в том, что она «моя».
– Держите свечу, – продолжал мистер Баккет, не исправив своей оплошности, – или держите девушку и вообще помогайте, когда вас попросят. Вы безусловно будете делать все это охотно, потому что вы человек учтивый и мягкий, сами знаете, и сердце ваше полно сочувствия к ближнему. (Мистер Вудкорт, осмотрите ее, пожалуйста, и если вам удастся найти письмо, отдайте его мне как можно скорее.)
Мистер Вудкорт и мистер Снегсби вышли, а мистер Баккет, ни на минуту не умолкая, заставил меня сесть в углу у камина и снять сырые башмаки, потом повесил их сушиться на каминную решетку.
– Не огорчайтесь, мисс, что миссис Снегсби встретила вас не очень-то приветливо, – проговорил он, – ведь все дело в том, что она давно уже находится в заблуждении. Она это скоро поймет, – что будет не слишком приятно для столь здравомыслящей особы, как она, – ибо я сейчас объясню ей все. – Стоя у камина со своей мокрой шляпой и моими шалями в руках и сам смахивая на ворох мокрого тряпья, он обратился с речью к миссис Снегсби: – Первое, что я вам скажу, как замужней женщине, притом одаренной так называемыми чарами, – помните песню: «Поверьте, когда б эти милые чары…» и так далее? – полно, вы же знаете эту песню, раз ее знают в свете, и зря вы будете мне твердить, что не вращаетесь в светском обществе, – так вот, значит, первое, что я вам скажу, как женщине, одаренной чарами и прелестями, – которые, заметьте, должны бы внушить вам веру в себя, – это то, что вы сами во всем виноваты.
Миссис Снегсби испуганно посмотрела на него, но немного смягчилась и, запинаясь, спросила, что хочет этим сказать мистер Баккет.
– Что хочет этим сказать мистер Баккет? – повторил он, а я увидела по его лицу, что он, и болтая, все время прислушивался к тому, что делалось за стеной, стараясь угадать, нашлось ли письмо, – увидела и взволновалась, поняв, какое большое значение оно имеет. – Сейчас я вам объясню, что он хочет сказать, сударыня. Пойдите-ка посмотрите спектакль «Отелло». Эта трагедия – самая для вас подходящая.
Миссис Снегсби в искреннем недоумении спросила: почему?
– Почему? – повторил мистер Баккет. – А потому, что вы кончите тем же, если не возьмете себя в руки. Да что говорить – ведь в этот самый момент, пока я тут с вами беседую, у вас душа не на месте и в голове вертятся всякие мысли насчет этой вот молодой леди. А сказать вам, кто она такая? Ну, слушайте: вы, что называется, женщина большого ума, хотя коли на то пошло, душа у вас слишком велика для тела, – так и выпирает, – и вы меня знаете, а также помните, в каком доме вы виделись со мной на днях и о чем шла речь в той компании. Ведь помните? Да! Прекрасно. Так вот, эта молодая леди – та самая, о которой тогда шла речь.
