После завтрака мистер Уивл и мистер Гаппи направляются в Линкольнс-Инн, чтобы погулять по площади и очиститься от затянувшей их мозги темной паутины, – насколько возможно их очистить в течение небольшой прогулки.

– Сейчас самое время, Тони, – начинает мистер Гаппи, после того как они в задумчивости прошлись по всем четырем сторонам площади, – сейчас самое время нам с тобой перекинуться словечком-другим насчет одного пункта, о котором нам нужно договориться безотлагательно.

– Вот что я тебе скажу, Уильям Гаппи! – отзывается мистер Уивл, глядя на своего спутника глазами, налитыми кровью. – Если этот пункт имеет отношение к заговору, лучше тебе и не говорить о нем. Этого с меня хватит, и больше я об этом слышать не хочу. А не то смотри, как бы ты сам не загорелся или не взорвался с треском!

Возможность эта столь не по вкусу мистеру Гаппи, что голос у него дрожит, когда он назидательным тоном внушает приятелю: «Тони, я полагаю, что все пережитое нами прошлой ночью послужит тебе уроком, и теперь ты до самой смерти не будешь переходить на личности». На это мистер Уивл отзывается следующими словами: «Я полагаю, Уильям, что это послужит уроком тебе, и теперь ты до самой смерти не будешь устраивать заговоров». Мистер Гаппи спрашивает: «Кто это устраивает заговоры?» Мистер Джоблинг отвечает: «Кто? Да ты, конечно!» Мистер Гаппи ему на это: «Нет, не устраиваю». А мистер Джоблинг ему на это: «Нет, устраиваешь!» Мистер Гаппи ему: «Кто это сказал?» Мистер Джоблинг ему: «Я сказал!» Мистер Гаппи: «Ах, вот как?» Мистер Джоблинг: «Именно так!» И, разгорячившись, оба некоторое время шагают молча, чтобы остыть.

– Тони! – говорит, наконец, мистер Гаппи. – Если бы ты выслушал своего друга, вместо того чтобы набрасываться на него, ты бы не попал впросак. Но ты вспыльчив и неделикатен. Ты, Тони, обладая всем, что способно очаровать взор…

– К черту взор! – восклицает мистер Уивл, перебивая его. – Выкладывай все, что тебе не терпится сказать.

Мистер Гаппи снова принимается за свое, но, видя приятеля в угрюмом и прозаическом расположении духа, выражает тончайшие чувства своей души лишь тем, что говорит обиженным тоном:

– Тони, когда я утверждаю, что нам с тобой надо безотлагательно договориться насчет одного пункта, то это не имеет ничего общего с заговором, даже невинным. Как тебе известно, в тех случаях, когда предстоит судебное разбирательство, необходимо заранее определить, какие именно факты должны быть установлены свидетельскими показаниями. Как по-твоему, желательно или не желательно, чтобы мы дали себе отчет, о каких именно фактах нас будут допрашивать на дознании о смерти этого несчастного старого мо… джентльмена? (Мистер Гаппи хотел было сказать «мошенника», но решил, что в данном случае слово «джентльмен» приличнее.)

– О каких фактах? Да о тех фактах, какие были.

– Я говорю о тех фактах, которые потребуется установить на дознании. А именно, – мистер Гаппи пересчитывает их по пальцам: – нас спросят, что мы знали о его привычках; когда мы видели его в последний раз; в каком состоянии он был тогда; что именно мы нашли и как мы это нашли.

– Да, – говорит мистер Уивл, – об этих фактах спросят.

– Так вот, мы первые нашли его мертвым, потому что он, будучи человеком со странностями, условился встретиться с тобой в полночь, чтобы ты помог ему разобрать какую-то бумагу, а это ты часто делал и раньше, так как сам он был неграмотный. Я весь вечер сидел у тебя, ты позвал меня вниз… ну, и так далее. Дознание будут вести только об обстоятельствах смерти покойного, значит, не следует говорить о том, что не относится к перечисленным мною фактам; надеюсь, ты с этим согласен?

– Да! – отвечает мистер Уивл. – Пожалуй, да.

– И ты не скажешь теперь, что это заговор? – говорит мистер Гаппи обиженным тоном.

– Нет, – отвечает его приятель, – и если дело только в этом, а не в чем-то похуже, я отказываюсь от своих возражений.

– А теперь, Тони, – говорит мистер Гаппи, снова взяв его под руку и медленно увлекая вперед, – мне хотелось бы знать, как другу, подумал ли ты о многочисленных преимуществах, которые получишь, если останешься жить в этом доме?

– Что ты хочешь этим сказать? – спрашивает Тони, остановившись.

– Подумал ли ты о многочисленных преимуществах, которые получишь, если останешься жить в этом доме? – повторяет мистер Гаппи, снова увлекая его вперед.

– В каком доме? В том доме?

Тони указывает в сторону лавки Крука.

Мистер Гаппи кивает.

– Ну, знаешь, я там ни одной ночи больше не проведу ни за какие блага, что бы ты мне ни предложил, – говорит мистер Уивл, испуганно озираясь.

– Ты так полагаешь, Тони?

– Полагаю! Неужели по моему виду можно подумать, что я только полагаю? Я в этом уверен! Я это знаю, – заявляет мистер Уивл, вздрогнув отнюдь не притворно.

– Значит возможность или вероятность, – ибо дело надо рассматривать с этой точки зрения, – возможность или вероятность спокойно пользоваться имуществом, принадлежавшим одинокому старику, у которого, по-видимому, не было родственников, и вдобавок уверенность в том, что тебе удастся разузнать, что именно у него хранилось. – все это, по-твоему, не имеет никакого значения – до того тебя расстроила прошлая ночь, – так я тебя понимаю, Тони? – говорит мистер Гаппи, кусая себе большой палец с тем бОльшим ожесточением, чем больше он досадует.

– Никакого значения! И как только у тебя хватает нахальства предлагать мне жить в этом доме! – негодующе восклицает мистер Уивл. – Ступай-ка сам там поживи!

– Зачем, говорить обо мне, Тони? – увещевает его мистер Гаппи. – Я никогда в этом доме не жил и не могу в нем поселиться теперь, а ты там снял комнату.

– Добро пожаловать в эту комнату, – подхватывает его приятель и – тьфу! – будь как дома!

– Значит, ты твердо решил бросить эту затею, – говорит мистер Гаппи, – так я тебя понимаю, Тони?

– Да, – подтверждает Тони с самой убедительной искренностью. – За всю свою жизнь ты не сказал ничего более правильного. Именно так!

Пока они разговаривают, на площадь въезжает наемная карета, на козлах которой, бросаясь в глаза прохожим, торчит высоченный цилиндр. В карете, а значит бросаясь в глаза если не прохожим, то уж, во всяком случае, обоим приятелям, – ведь карета останавливается рядом с ними, чуть на них не наехав, – в карете восседают почтенный мистер Смоллуид и миссис Смоллуид вместе со своей внучкой Джуди.

Вся эта компания явно куда-то торопится, и вид у нее возбужденный, а когда высоченный цилиндр (украшающий мистера Смоллуида-внука) спускается с козел, мистер Смоллуид-дед, высунув голову из окна кареты, кричит мистеру Гаппи:

– Как поживаете, сэр? Как поживаете?

– Удивляюсь, зачем это Смолл и его семейство явились сюда в такую рань? – говорит мистер Гаппи, кивая приятелю.

– Дорогой сэр, – кричит дедушка Смоллуид, – окажите мне милость! Может, вы будете так любезны оба, вы и ваш друг, перенести меня в ресторан, тут в переулке, пока Барт с сестрой перенесут бабушку? Окажите услугу старику, сэр!

Мистер Гаппи бросает взгляд на приятеля, повторяя вопросительным тоном: «Ресторан в переулке?» Потом догадывается, что речь идет о «Солнечном гербе», и вместе с мистером Уивлом готовится переправить туда почтенную кладь.

– Вот тебе плата за проезд! – обращается старец к своему вознице, свирепо усмехаясь и грозя ему бессильным кулаком. – Попробуй попросить еще хоть пенни, – я тебе не уплачу, но отплачу по закону. Милые молодые люди, пожалуйста, несите меня поосторожней! Позвольте вас обнять. Постараюсь вас особенно не душить. Ох, боже мой! Ох ты, господи! Ох, кости вы мои!

Хорошо, что «Солнечный герб» недалеко, – а то ведь не успели они пройти и полдороги, как мистер Уивл принимает вид человека, пораженного апоплексическим ударом. Состояние его, впрочем, не ухудшается – он только покряхтывает, дыша с трудом, но выполняет свою долю участия в переноске, – так что благодушный пожилой джентльмен, наконец, прибывает в зал «Солнечного герба», как он того и желал.