– Хотелось бы увидеться. Мне как раз предстоит большая поездка, но потом могу заскочить на несколько дней. Как тебе? Или ты всегда можешь приехать сюда…

Я предлагала это при каждом разговоре. Приезжай в Портленд. Выбирайся из зоны комфорта.

– В ближайшее время не получится, но был бы рад увидеть тебя здесь. – Его тон изменился. – Я подумал, что после расставания с Итаном ты будешь приезжать чаще.

– Знаешь, пап, мне все-таки нужно управлять бизнесом. – В разговор вкрались укоризненные нотки, и я тут же сдала назад. – Прости. Я понимаю, о чем ты. Работой я просто убиваю время.

Он не ответил, но я почувствовала, как он кивает. После смерти мамы он только и делал, что убивал время. В этом он был мастером. Как и я.

– Ну ладно, детка, надеюсь, скоро увидимся.

– Я тоже, пап. Люблю тебя.

– И я. Будь осторожна.

Я повесила трубку, хотя настроение после звонка не улучшилось. Каждый раз, когда звонил телефон, я ожидала какого-нибудь сюрприза: он перебрал с выпивкой и его арестовали, или совершил неудачную попытку самоубийства, или наконец-то начал с кем-то встречаться. Но текли годы, и жизнь шла по той же неизменной колее, лишь мои успехи отмечали разницу между вчерашним днем и сегодняшним. Как бы я ни пыталась улучшить его жизнь, ничего не менялось.

Мой самолет улетал в Эфиопию в четверг. Я попросила Мэдисон забронировать самый дешевый билет, не сообразив, что дешевый означает непрямой. Из Портленда я летела в Калгари. Оттуда в Торонто и после бесконечной пересадки и двадцати восьми часов полета приземлялась в Аддис-Абебе. Я не впервые летала в эту страну, но, взглянув на билет, поняла, что впервые лечу не первым классом.

Я встала в очередь на контроль и сложила обувь и компьютер в два серых контейнера. Я всегда ненавидела эту часть поездки, теперь полеты стали такими тягостными, слишком обременительными. Я поставила сумку на ленту, мысленно повторяя список главных дел в Эфиопии.

Когда-то, разговаривая об ужасном сексуальном насилии в этой стране, мы с Итаном обсуждали возможность удочерить эфиопскую девочку и как наша дочь будет гордиться своим наследием, а мы – навещать ее страну, готовить эфиопские блюда и знакомить дочь с культурными традициями. Говорил ли он всерьез? Может, я пропустила какой-то очевидный, кричащий знак?

Я покачала головой. Вечно ищу везде знаки. Я слегка суеверна и постоянно заключаю пари сама с собой, будто это каким-то образом может и в самом деле изменить жизнь. Если на борту самолета будет пять детей, он не разобьется. Если я отвечу этому клиенту согласием, обо мне напишут в «Форбс». Если я досчитаю до трех и загорится зеленый, я не буду ныть до конца дня. Если я сегодня откажусь от десерта, то завтра закажу мексиканскую еду.

Я зевнула в ожидании, пока другие пассажиры подтолкнут свои контейнеры по ленте. Мысли блуждали где-то далеко – мне хотелось выпить огромную чашку кофе и полистать журнал со светскими сплетнями. И тут я увидела ее.

Внутри у меня что-то надломилось. Девчушка лет пяти или шести в красном платье с блестками, которые мерцали при каждом ее движении. На тощей каштановой косичке громоздился красный бант, на тонких ножках в белых носках – красные туфельки, как у Дороти из «Волшебника страны Оз». Такой рождественский вид. Я глупо улыбнулась ей, словно узнала, ведь она и впрямь выглядела такой знакомой, как моя собственная дочь.

– Прекрати, Эмма! Что ты делаешь? Я же сказала – прекрати!

Справа от меня кричала раздобревшая дамочка в синей футболке и тесных джинсах. По ее лицу рассыпались красные пятна (угри? экзема?), она тяжело дышала и прижимала к бедру измученного младенца. Девочка в красном стояла как раз за ней. Она шагнула вперед, сверкнули туфли, но мать отпихнула ее с дороги, словно уличного приставалу, а не собственного ребенка. Девочка покачнулась, и я машинально протянула руки, чтобы ее подхватить.

Худой и вялый отец стоял неподалеку, явно не замечая, что происходит. Он писал что-то в телефоне, а потом спрятал аппарат в карман. У их ног стояли сумки. Не выпуская из рук малыша, мать решила взгромоздить на ленту чемодан, а папаша схватился за него же, пытаясь помочь.

– Это моя рука! Что ты делаешь?

– Просто помогаю тебе, боже ты мой.

– Отпусти мою руку, Ричард. – Женщина с укором воззрилась на мои контейнеры. – У нас нет контейнеров. Теперь из-за этого мы опоздаем на самолет.

– И чего ты от меня хочешь, Эми? Чтобы я наколдовал контейнеры?

– Понятия не имею. Просто хватит болтать. И хватит вот так произносить слово «контейнер»! Бога ради, хватит болтать! – Эми отвернулась и стиснула зубы, прыщавая челюсть задрожала. – Эмма, я же сказала – прекрати! Да что с тобой такое?

Девочка раскачивалась взад-вперед на каблуках и тянулась к материнской руке. Каждый раз, когда мать отмахивалась от ее ладошки, девочка прикасалась к какой-нибудь другой ее части тела – талии, локтю или бедру. Ногти у нее были обгрызены до крови, а на левом запястье я заметила выцветающий синяк.

– Может, мы все-таки попытаемся попасть на самолет, Ричард?

– Ох, да хватит уже! Даже не пытайся обвинять меня. Сама знаешь, что это ты во всем виновата.

– Я? В том, что у нас нет контейнеров? В очереди? В том, что дети не могли вовремя собраться? Это такой важный для меня день…

– Да, именно в этом. Ты сама виновата. Не я.

– Ну и свинья же ты.

– Сама свинья.

– Что-что?

Он неуклюже поднял руки, признавая поражение.

– Ладно, ладно, просто к слову пришлось.

Они взгромоздили оставшийся багаж на ленту и выхватили несколько контейнеров из рук принесшего их служащего.

– Пошли, Эмма!

Эмма старательно поправляла родительский контейнер, она почему-то решила, что он неправильно повернут.

– Хватит его теребить, пошли!

Мать протянула широкую ладонь и подтолкнула девочку, стукнув по маленькой впадинке между лопаток, так что руки Эммы хлопнули как крылья. Женщина затолкала дочь в рентген-аппарат, и служащий аэропорта велел ей развести руки в стороны и пройти дальше.

Я шагнула в сканер и подняла руки над головой, пока меня просвечивали в поисках скрытого оружия. Ожидая подтверждения, что я не перевожу контрабанду, я увидела, как Эмма тянется к ножкам брата. Мать вывернула ей пальцы, стряхивая руку. Потом повернулась спиной к девочке, которая схватилась за больную руку и начала подпрыгивать, пытаясь привлечь внимание матери. Женщина возилась с малышом и переругивалась с папашей. А девочке так и не удалось добиться внимания матери, она прекратила попытки и рассеянно уставилась в пространство, пряча руку в складках красного платья.

Я забрала вещи и посмотрела на охранников аэропорта, которые были слишком заняты, раздавая указания, подгоняя людей и зевая, чтобы что-то заметить. Подхватив обувь и ноутбук, я все ждала, когда кто-нибудь обратит внимание на агрессивное поведение мамаши.

Я вспомнила собственную мать, как она всегда шла впереди меня на парковках и в супермаркете, даже когда мы переходили улицу. Не знаю, то ли она меня стеснялась, то ли ей было просто на меня плевать. Я вечно тащилась позади, как нечто вторичное, и пыталась умаслить ее комплиментами: «Мам, ты сегодня так хорошо выглядишь!», «Мам, мне так нравится твоя прическа!», «Обожаю эту юбку, мама!»

Она с отвращением вздыхала и всегда отвечала, что я говорю это не искренне, а боясь получить нагоняй. Я никогда не могла сделать все как надо и теперь узнала себя в этой девочке, в том, как она подволакивает ноги по ковровому покрытию аэропорта и ждет, пока кто-нибудь наконец обратит на нее хоть чуточку внимания.

Много лет проработав с детьми, я понимала, что у родителей бывают плохие дни. А аэропорт – это воплощение стресса для семьи. Я знала способность детей выводить из себя и действовать на нервы. А иногда у них без причины начинаются истерики, так что ты срываешься и из милого человека сам вдруг превращаешься в чудовище. Я все понимала, но при виде явно беспричинной жестокости мне хотелось врезать этой женщине по физиономии.