Желаю ли я этого? И да, и нет. С одной стороны, хочется нормального общения, понятной логики, человеческого, слишком человеческого. С другой – нелегко жителю города, где свирепствует чума, привыкнуть к жизни в захолустье, где на улицах не валяются трупы и не бродят похоронные команды. Такому и здоровые кажутся безнадежно больными, как Дудкин, экс-мэр Пряжска, ныне активнейший пенсионер. В мое отсутствие он регулярно посещал редакцию, принося материалы, направленные против мэра нынешнего. А в день моего появления соизволил притащить целый том под названием «Курочка Ряба».

– Сказки писать вздумали, Петр Васильевич? – кисло улыбаюсь, вертя в руках аляповатую желто-красную книжку. Она пахнет типографской краской, видно, только отпечатана, что подтверждает Дудкин. Мол, сигнальный экземпляр – и прямо в вашу газету, потому что здесь собрано все воедино! Все прегрешения городского главы, все злоупотребления, главное из которых – тайное покровительство птицефабрике, которой мэр владел до своего избрания. На словах он вроде отошел от бизнеса, а на деле? То-то и оно, продолжает через подставное лицо участвовать в совете директоров, выбивает заказы, обеспечивает сбыт, в общем, тюрьма по нему плачет!

– Сказки! Эти сказки давно стали былью! А наш градоначальник рожден, чтобы их таковыми делать!

Название «Курочка Ряба» – издевательская ирония над мэром-птицеводом. Ну и месть за то, что г-на Дудкина выперли отовсюду, даже в депутаты не пустили, каким-то хитрым образом вычеркнув из партийных списков. Вот откуда кипение, брызганье слюной и анафемы, коими в статьях (и в книге, понятно) предают тайного крышевателя семейного бизнеса. А также казнокрада – по утверждению Дудкина, из бюджета бесследно исчезла огромная сумма, предназначенная на раскопки Кургана Славы. Срыть верхушку насыпного мемориала планировал еще Дудкин, пребывая на посту главы города. Он вспомнил, что в недрах кургана лежит гильза с письмом комсомольцев середины прошлого века – к молодежи века двадцать первого. А тогда – почему бы не достать и не прочесть? Времена изменились, но молодежь не задушишь, не убьешь, ей будет интересно ознакомиться с посланием из прошлого, значит, забьем мероприятие отдельной строкой бюджета. Демонтаж гранитных плит, земляные работы с использованием бульдозеров, вывоз грунта, последующее облагораживание территории – на круг получалась изрядная сумма. Увы, Дудкин проиграл выборы, осваивать бюджет предстояло следующему начальнику, каковой и вычеркнул строчку, не соизволив при этом уменьшить общий бюджет. А это означает: попросту украл! По ходу надругавшись над памятью бывших поколений, чье послание так и останется тайной!

Открываю книжку наугад, чтобы прочесть: «Все помнят, как наш мэр боролся за свое кресло. Он раздавал народу навоз! То есть куриный помет со своей птицефабрики, предлагая использовать его в подсобных хозяйствах в качестве удобрения! Ха-ха-ха! Куриный помет нельзя закладывать в грядки! Он сжигает семена, не дав им взойти! Но народ не знал этого, брал помет и голосовал за навозного мэра!» Глава так и называется: «Мэр навозный», что можно счесть стихом, облитым горечью, злостью и еще кое-чем.

– Так вы что хотите? Рецензию на ваш опус?

– Было бы замечательно! Не возьметесь? Если хотите, я заплачу…

– Нет-нет-нет! – поднимаю руки. – Рецензента ищите на стороне! А лучше двух!

– Два-то зачем?! – не въезжает Дудкин.

– Нужны мнения pro и contra. Чтобы у читателя сложилось, так сказать, объективное впечатление.

– Так у меня же все объективно! Там чистая правда!

Седовласый пенсионер пунцовеет и впрямь выглядит борцом за чистейшую, как родниковая вода, правду. Даже не верится, что в свое время г-н Дудкин был кум королю, мог вызвать на ковер любого руководителя, в том числе нашего главреда, и устроить экзекуцию. Разъезжал по городу на казенном «мерсе», развлекался браконьерской охотой на водоплавающих в пойме Пряжи, короче, ни в чем себе не отказывал. А главное, именно в его правление оскоромилась санитарка из Пироговки, угробившая несчастную пациентку! Больше того – в нашу газету передали негласный приказ не афишировать происшествие. Зачем позорить город? К здравоохранению и так претензии, а тут такой одиозный случай!

Тут же накатывает волна отвращения, она буквально захлестывает: хочется взять мраморный письменный прибор со стола и опустить на благородные седины. Вот же сука! И наверняка ведь верит в то, что выводит прохиндея на чистую воду! Интересно, если бы зеркало отражало душу, что бы увидел г-н Дудкин? Тело у него лощеное, румянец на щеках, такой до восьмидесяти легко протянет, может, и дольше. Но в магическом зеркале (представим, что такое имеется) отразилось бы нечто сморщенное, с кривыми клыками и злобными глазками-бусинками. Зубастая визжащая тварь, готовая вцепиться в горло победившего соперника – вот кто ты на самом деле…

– Что вы на меня так смотрите?! На мне, вообще-то, ничего не нарисовано…

«Еще как нарисовано…» – думаю, выдыхая. Я в одном шаге от того, чтобы выдать плоды воображения в вербальном виде, но положение спасает завотделом Телешев. Ворвавшись в кабинет, тот сразу же хватает в руки желто-красный том.

– О-о, да вы писатель, Петр Васильевич! Наш, понимаете ли, Достоевский! Пряжск гордиться будет вашими трудами, в центральном парке вам памятник поставят!

Дудкин опять наливается краской.

– Смеетесь… Ладно, посмотрим, кто посмеется последним!

Пухленький Телешев, с трудом носящий свое брюшко, плюхается на диван.

– Вы будете смеяться, Петр Васильевич! Вы! А мы будем рыдать. Осознавая, насколько вы были правы, мы будем обливаться горькими слезами!

Пока Дудкин судорожно откланивается, завотделом продолжает куражиться. Смех обрывают, когда экс-мэр скрывается за дверью.

– Чего надо этому козлу? – звучит вопрос. – Рецензию на книжку?! Ну, обнаглел! Хотя… Гонорар предлагал?

– Можно сказать – да.

– А ты?

– Отказался.

Телешев всплескивает руками.

– Ну, даешь! Барбос, конечно, превратился в Бобика, но авуары наверняка сохранил. Так что мог бы мал-мал подняться, после отпуска обычно на подсосе сидишь. Кстати, как провел? Ездил куда-нибудь?

– Да, ездил… – бормочу. – В Новосибирск.

На меня выкатывают выпуклые глаза.

– В Магадане не пробовал отдыхать?! Ну, даешь… Я вот в Эмираты мотался в прошлом году. Дорого, блин, зато отдых – по высшему разряду!

Сам не понимаю, откуда выскочил Новосибирск. Я же там не был ни разу, если б задали пару наводящих вопросов – моментально бы погорел! Но коллега впадает в ностальгию, вспоминает пляжи Персидского залива, пальмы и девушек со всех концов мира. А меня по-прежнему трясет – адреналин еще гуляет в крови, мраморный прибор никуда не делся, так что Телешев сильно рискует. Когда же ты уйдешь?!

– Может, по сто грамм? – поднимаясь, говорит. – Для поправки головы? Судя по твоей физиономии, в Новосибирске хорошо наливают…

О черт! Не надо было вчера пить, рожа и впрямь одутловатая! Хорошо еще, в зеркало не предлагает смотреть, как некоторые…

И хотя выпить хочется, я отказываюсь. Боюсь, прорвется тонкая пленка, и сказану такое, о чем долго буду жалеть. Дескать, чмо ты с протезной головой, Телешев, ловкач дешевый, иначе говоря – хуматон. У тебя же на лбу написано, что ты не до конца родился. Вроде состоявшийся мужик, хват, на ходу подметки режешь, а присмотришься – родовая слизь по всему пухлому телу, и пуповина вслед тянется!

Других коллег тоже не желаю видеть, хотя все приветливо здороваются и, опять же, интересуются, как я отдохнул. Как висельник перед казнью. Как могильщик, копавший мерзлый грунт без выходных. Чтоб ваше право на отдых реализовывалось с тем же успехом, мои дорогие!

Приступ идиосинкразии усиливается после планерки, устроенной почему-то не утром, а под занавес трудового дня. «Город живет напряженной жизнью, – вещает главред Субботин, размахивая длинными мосластыми руками (он и сам мосластый и длинный). – А мы ее не отслеживаем! Отстаем от ритма, занимаемся перепевами того, что пишут “Известия” и “Независимая”. А ведь наш регион имеет свои особенности, нас столичные проблемы мало касаются!»