- Женщина, которая планирует взрыв, должна быть где-то тут, поблизости от места взлёта. Я думаю, бомба не с таймером -- так легко промахнуться, -- а с радиоуправлением. Она сама даст сигнал, когда самолёт окажется где нужно. Она не откажет себе в удовольствии лично убить множество людей. Мы сможем её найти?

   - Найти? -- Он всё ещё ошеломлён, но надо уже действовать, это осознание проникает сквозь его страх, но ещё остаются сомнения -- а можно ли идти против правил? -- Откуда ты всё это знаешь вообще?

   - Мы видели её. Она пыталась подкупить вашего таможенника, Мюллера, когда он не согласился, сломала ему руку, а потом убила в больнице. Вот её фото. -- Он берёт у меня смятую бумагу с плохо отпечатанным на принтере портретом, рассматривает уже на бегу -- несётся по галерее к лестнице вниз, на поле. Я бегу следом.

   - Если вы увидите её там, где я говорю, вы мне поверите?

   - Не до конца, -- хрипло говорит он на бегу. -- Не до конца.

   Хорошо, пусть не до конца, но пусть хотя бы попытается. Большего я сделать не могу -- только не проспать тварь Водоворота. Ах да, есть же ещё важное!

   - Она очень опасна, хотя на вид безоружна. -- Он, не сбавляя хода, оглядывается на меня с удивлением. -- Она меня чуть не убила вчера, когда мы столкнулись. Хотела поджечь больницу.

   - Ничего не понял, -- отмахивается он, -- разберёмся.

   Мы вылетаем на нижний этаж аэровокзала, но он бежит не на поле, как мне подумалось, а к посту охраны, тащит меня за собой.

   - Сюда выведены изображения со всех камер на этом этаже и на поле, -- от толкает меня к сплошной стене экранов, на которых движется в разных ракурсах мир аэропорта. Охранники толпятся вокруг, тоже смотрят на фото, пристально следят за экранами. -- Смотри внимательно! Увидишь её -- скажи.

   Я смотрю на экраны, но ищу не изображение, а след. Теперь, если она приблизится, я её не пропущу. След будет ощущаться даже через видеокамеру, хотя сейчас это уже не обязательно -- она сама явится сюда, если уже не явилась, чтобы лично уничтожить жизни и наесться впрок. Что она будет делать потом -- не знаю. Моё дело -- чтобы у неё не было никакого "потом".

   - Вот она, -- я показываю на экран, а смотрю уже сквозь стеклянные двери на лётное поле. Она стоит на подъездной дорожке у выхода из посадочной галереи. Она тоже видит меня и улыбается. Она уверена, что теперь мне от неё не уйти. Возможно, она права -- я снова не собираюсь уходить. Но вот теперь я не в одиночестве.

   - Что у неё в руке?! -- один из охранников увеличивает изображение на экране, но мне и так видно. Мобильный телефон. Но сигнал ещё не послан -- она держит палец на кнопке, смотрит мне в глаза и улыбается. Она уверена, что теперь я её не остановлю, и хочет насладиться моментом. Ей не видно, что у неё за спиной. Она так увлечена, что не видит даже отражения в стекле. Впрочем, если бы и увидела, то ничего бы не успела. Охранник толкает меня на пол, падает сверху всем весом, от его бронежилета у меня трещат рёбра, краем глаза я вижу, что все остальные тоже падают кто куда, и очередь из автомата проносится над нами, разбивает окно и засыпает нас мелким стеклянным снегом. Следом слышится отчётливый хруст.

   Охранники поднимают меня на ноги, я осторожно стряхиваю с одежды мелкие осколки, всё поле уже полно людей в форме и с оружием, а на месте девки Водоворота лежит небольшая кучка пепла. Тело -- всего лишь тело, и автоматные пули убивают его. Просто и надёжно. Обломки телефона, раздавленного ботинком охранника, серьёзная женщина в очках подбирает рукой в перчатке и складывает в пластиковый пакетик.

   - Что это было? -- спрашивает человек, с которым мы сюда прибежали, но я скорее догадываюсь, чем слышу, что он говорит: самолёт отрывается от полосы и уходит в сиреневое небо над нами с таким рёвом, что закладывает уши. Он проходит над зданием аэровокзала, над пригородами, над плотиной и мостом и превращается в точку в утреннем небе. Только стёкла ещё несколько секунд дрожат от грохота.

   Мигуэла машет мне с тёмной лестницы на техэтаж. Я отхожу в сторону от столпившихся очень занятых людей, ныряю под лестницу, Мигуэла открывает какую-то служебную дверь, нарушая очередное правило, и мы выходим на остановку пассажирских автобусов до города.

   - Знаешь, я устала, -- она прислоняется к стойке навеса над остановкой. -- Неожиданное чувство.

   - Давай убираться отсюда, пока нас снова не потащили давать объяснения. Видишь? -- я киваю над видеокамеру, притавшуюся над входов с остановки в аэровокзал. -- Возможно, она нас не видела, но проверять я не хочу. Я теперь знаю, как всё это работает.

   - Тогда надо убегать, -- Мигуэла выпрямляется, встряхивает волосами, жадно глотает холодный воздух. -- Тебя ещё что-нибудь тут держит?

   - Нет. Мне казалось, что тебя...

   - После такого мне всё равно нельзя здесь оставаться, -- она беспечно улыбается. -- Вся легенда насмарку.

   - Прости. Это моя вина. -- Чувство вины в самом деле пришло, накатило мгновенно, как прилив, и я не успеваю удержать слова при себе. Не надо было этого делать...

   - Нет здесь твоей вины, это же работа, -- она обнимает меня, на мгновение прижимается щекой к моему плечу. -- Давай сматываться!

   - Ты точно хочешь поделиться со своим патроном образцами человеческого жаргона?

   - Да то ли они таких слов не знают! Сами тоже наверняка не один год среди людей провели! Ну, встретимся дома?

   Я киваю, и вуали уносят нас на Твердь. Кто мы теперь? Коснулось ли нас течение Водоворота? Помешали мы ему, остановив взрыв, или помогли, дав ему место в нас? Люди в таких случаях говорят: "Время покажет". Что оно покажет нам, наше время, совсем другое, чем у людей? Что мы увидим, посмотревшись в зеркальную гладь крепостных стен? Вот в чём моя разгадка.