На третий день после того, как они вышли в открытое море, кок обнаружил на шхуне крысу. От голода и жажды она стала злой и бесстрашной – то и дело подбегала к баку с водой и с жадностью слизывала капли. Крыса эта была не совсем обыкновенная – очень крупная, с иссиня-черной спиной и острой, как у щуки, мордой. Когда она, прыгая с бака, тяжело ударяла о крышку хвостом, можно было подумать, что это бобер.

Крыса стала единственной темой разговоров на шхуне. Она сразу же оказалась в центре внимания команды, ею восхищались и вместе с тем ненавидели. Начались бесконечные рассказы о чуме, о кораблекрушениях, о повадках крыс. Эта крыса часто вызывала у людей вспышки дикой ярости, потому что отчаяние толкало ее на самые удивительные и дерзкие поступки. Она загадила все сигареты Святоши и прогрызла лакированный ботинок капитана. А уж если ей удавалось пробраться ночью в камбуз, разгром там бывал полнейший.

За поимку преступницы была обещана награда – пять крон плюс водка всей команде. Однако все попытки изловить ее оканчивались ничем. Крыса была на редкость смекалиста. В одно прекрасное утро ее застали на столе в каюте капитана; она пила кофе из его чашки. Капитан спокойно выбросил чашку за борт, но после этого случая стал носить при себе револьвер и обещал повысить награду до десяти крон плюс целая бутыль девяностошестиградусного спирта. Капитан был единственным человеком, не принимавшим участия в разговорах о крысе, но теперь, когда он привычным взглядом окидывал палубу, в глазах его появлялось новое выражение.

На тысячи миль вокруг – простор громады-океана под куполом ясного зимнего неба. В центре – шхуна, крохотный живой мирок в океане мертвой бесконечности… И эти словно бы последние оставшиеся на земле люди фанатически охотились за крысой. Им уже чудилось, что «их» крыса отличается от всех других крыс, что она – единственный, неповторимый экземпляр в истории природы. Эта удивительная крыса умела говорить и смеяться, она умела читать мысли людей и… оставлять после себя катышки с красными точками. Бьярне считал, что это он , но кок протестовал: не, конечно, она – того и гляди, появятся крысята. Это и ребенку ясно. Откуда же тогда красные точки, а?

Такой аргумент явно смутил Бьярне, но он не сдавался: а слыхал ли когда-нибудь кок про язву желудку? Немного терпения – и подлая бестия подохнет сама собой! А может, это и вправду чумная крыса? И откуда, черт тебя побери, ты вообще взял, что раз в катышках красные точки, то это обязательно она, а не он?

Кок промолчал, но его усмешка говорила: «Уж я-то, голубчик, знаю, а тебе и невдомек».

Штурман смешал виски с водой и поставил чашку на палубе. Он задумал подпоить хитрую тварь. Но крыса, косясь на чашку, лишь издевательски скалилась, а стоило появиться капитану с револьвером – и ее будто ветром сдуло. Штурман запретил преследовать крысу и самолично караулил ее целое утро. Но крыса не дотрагивалась до чашки, только щурила насмешливо черные глазки, а при появлении людей молниеносно исчезала. Она прекрасно понимала, что самое надежное для нее убежище – это камбуз. Там она обычно и торчала. Да, но где же она пряталась, когда ее в камбузе не было? Видимо, у нее имелись и какие-то тайные убежища. Обыскали весь корабль, но ничего не обнаружили.

Вернувшись после обеда на палубу, штурман первым делом заглянул в чашку. «Гляди-ка, выпила!» В его голосе звучало торжество. Однако никакой пьяной крысы в поле зрения не наблюдалось, и в штурманскую душу заполз червяк сомнения. Он подозрительно покосился на стоящего у руля Рыжего Мерина, – богатырь, зевая, с безразличным видом уставился на паруса. Штурман услышал смех в кубрике и, разозленный, отправился с чашкой к себе в каюту. Напоить крысу он больше не пытался.

Крыса была осью, вокруг которой вращалась земля… Она была подобна тем великим деятелям, имена которых живут в веках… Она была все равно что Летучий Голландец или Терье Викен (легендарный народный герой), Кай Юлий Цезарь или приговоренный к линчеванию негр… Нет, даже более того. Она была для них воплощением социальной идеи, объединяющей людей, и самой это идеей. Она была женой, с которой хочешь развестись, и девушкой, которая никогда не будет твоей. Она жила в твоем сердце, а поймать ее было невозможно…

В дневнике Класса Винкеля появилась следующая запись: «Сегодня ночью крыса забралась в кубрик и укусила за щеку Бьярне Вика, когда тот спал. Рана довольно опасная».

Происшествие вызвало целую бурю. Бьярне кубарем слетел с койки и на всякий случай набросился сразу и на Святошу и на кока. Он успокоился только тогда, когда жертвам наконец удалось заверить его в своей невиновности. Но тут в наступление перешел кок.

А немного погодя они уже мирно беседовали о крысах – рассказанных историй хватило бы не на один том. Тут были истории о крысах, которые пожирали детей, и о крысах, которые устраивали торжественные похороны своим близким, о крысах, разгуливающих по телеграфным проводам, и о крысах, глотающих гвозди целыми килограммами. Было вытащено на свет божий все, что они когда-нибудь слышали о крысах: упомянута была и моровая язва, и чумные крысы, и крысы – сиамские близнецы, и крысы без задних лапок. Однако крыса со шхуны «Фултон» была, без сомнения, вне всякой конкуренции – она кусала взрослых людей! Бьярне высказал предположение, что, может, никакая это и не крыса вовсе. А кто же? Ну, уж это ему неизвестно. А про такого зверя, кенгуру, ничего не слыхали?

– Чепуха, – возразил Святоша, однако по спине у него побежали мурашки.

– Кенгуру – это такой вид медведя с длинным хвостом, – заявил кок.

– А что, если это карликовый кенгуру? – предположил Бьярне.

– Да говорю вам, это крысиха, начиненная своим отродьем, – настаивал кок.

Но Бьярне не отступал: это самец!

Познакомившись со свирепым нравом крысы, команда лишилась сна. В тот же самый день она вторично укусила Бьярне – на этот раз в нос. Бьярне осатанел и, как был, в одной рубашке, помчался на корму.

– Вот, капитан, полюбуйся! Не хватало, чтобы крысы и вши живьем нас съели на твоей треклятой посудине!

Капитан смерил его ледяным взглядом, и Бьярне тут же дал задний ход. Невнятно что-то ворча, поплелся к себе. И пока не заступил на вахту, все время сидел в засаде с обломком доски в руках, вглядываясь безумным взглядом маньяка – не покажется ли крыса. Крыса не показывалась.