– Если бы ты хотела купить краденный велик, – спрашивает Аннет, – куда бы пошла?

Некоторое время смотрительница молчит, таращась на нее, и Аннет уже решает, что обратилась не по адресу, но потом разлепляет губы и что-то мямлит.

– Еще разок?

– «У Макмерфи». Местечко такое, раньше звалось «У Баннерманна». Вон там оно, у Каугейтс. – Тут смотрительница испуганно вытаращилась на вверенную ей велосипедную стоянку. – Ой, ты же не собираешься…

– Нет-нет. – Аннет проследила за ее взглядом: прямо вниз по темной мощеной улице. Ну ладно. – Надеюсь, оно того стоит, Мэнни, mon chèr, – бормочет она себе под нос.

«У Макмерфи» – это фальшивый ирландский паб, каменный грот в основании пустого наполовину офисного блока. Когда-то это был настоящий ирландский паб, но потом, судя по всему, его хозяева умыли руки – и он быстро мутировал сначала в ночной панк-клуб, потом в винный бар, в липовый голландский кофешоп… ну а затем его звезда, прогорев, закатилась. Теперь он влачил запоздалое и стылое бытие закоса под ирландский паб, где с искусственно вычерненных потолочных балок свисали неоновые четырехлистники. Одно слово – призрак; черная дыра на месте некогда серьезного питейного заведения. Пивной погреб – и тот, похоже, заменили туалетом, расчистив побольше места для интимного уединения, а в баре с тех пор повадились подавать разбавленный водицей из-под крана пузырящийся концентрат.

– Слышала анекдот про девочку-европейку, зашедшую в стремный бар на Каугейтс и заказавшую себе кока-колу? Когда ей принесли, она возьми и спроси: «Эй, а где у вас зеркало?» [60] – спрашивает ИИНеко.

– А ну цыц, – шипит Аннет в рюкзак. – Ничего смешного. – Ее система сторожевой телеметрии уже достучалась до электронной почты наручного телефона, и на экране оного высветился пульсирующий желтый восклицательный знак, кричащий, что в соответствии с полицейской публичной статистикой преступлений посещение таких вот злачных мест способно принести убийственный ущерб величине прописанных в страховке выплат.

– А ты меня заставь. – ИИНеко высовывает голову из укрытия в торбе и лениво зевает, демонстрируя ребристое небо и язык из розовой замши. – Я подключилась к голове Манфреда, кстати говоря. Пинг [61] – нулевой.

К Аннет бочком подходит барменша, стараясь не пересекаться взглядом.

– Мне диетическую колу, – оглашает заказ Аннет, и ее рюкзак добавляет похотливым баритоном:

– Цыпа, а ты-то слышала анекдот про девочку-европейку, зашедшую в стремный бар на Каугейтс и спросившую диетическую колу? А когда ей принесли, она возьми да вылей все себе в рюкзак, а потом как ляпни: «Ой, у меня киска намокла!»

Колу приносят, Аннет расплачивается. В пабе – несколько десятков человек; трудно на самом деле судить наверняка о его забитости, когда помещение похоже на коллектор со множеством каменных арок, ведущих в залы, уставленные подержанными церковными скамьями и столами с изрезанными ножами столешницами. Какие-то парни (может быть, байкеры, а может, студенты, а может, просто недурно одетые алкаши) сгорбились за таким столом – косматые, в жилетах с кучей нефункциональных на взгляд со стороны карманов, но при этом как-то подспудно богемные. Аннет удивленно хлопает глазами до тех пор, пока одна из литературоведческих программ не сообщает ей, что где-то в этой компашке – один известный местечковый писатель, гуру какой-то партии за Космос и Свободу. В углу пристроились две дамы этнического вида в меховых сапогах и шапках, а чуть поодаль от них уличные музыканты теснятся в закутке и потягивают пиво. Никого в чем-то, хотя бы отдаленно похожем на деловую одежду; коэффициент эксцентричности – выше среднего. Аннет даже как-то неуютно: она слишком выделяется. Затемнив линзы очков и поправив галстук, она оглядывается.

Тут двери отворяются, и в зал забегает невзрачного вида юнец. На нем мешковатые штаны, ушанка и пара ботинок – истое воплощение того самого трудноуловимого essense de panzer division [62], навевающее мысли о военных колоннах и оливково-зеленых щитах из кевлара. А на лице у него…

– Я тут нашпионила с помощью маленького набора детекторов сетевых вхождений, – начинает ИИНеко, когда Аннет отодвигает стакан и решительно направляется к юнцу, – что-то, начинающееся на букву…

– Сколько хочешь за эти очки, малец? – тихо спрашивает она.

Он вздрагивает и почти подпрыгивает, что не рекомендуется, когда ты в военных скороходах, а над головой у тебя висит каменная кладка восемнадцатого века толщиной в полметра.

– Эй, цац, не учили делать «динь-дон» перед тем, как так пугать, блин? – жалуется он в жутко знакомой манере. – Ой. – Его кадык дергается. – Энни? Кто…

– Спокойно. Снимай эти штуки – они тебе немало бед доставят, ежели продолжишь их носить. – Аннет говорит, стараясь не делать резких движений – в голове у нее роятся самые нехорошие мысли, и необязательно даже смотреть на часы, чтобы понять: символ опасности на них мигает уже не желтым, а красным: неподалеку – преступник в розыске. – Смотри-ка, я дам тебе двести евро за эти очки и вон ту сумочку у тебя на поясе. Самыми настоящими бумажными деньгами. Допытываться, где ты их раздобыл, я не буду. Сказать кому – не скажу.

Юнец соляным столбом застывает перед ней, будто впав в транс, и киберсвет из линз очков мерцает на его заточенных недоеданием скулах, как отблеск далекой грозы. Аннет неторопливо, чувствуя сухость во рту, протягивает к его лицу руку – и снимает примочку Манфреда. Потом – поясную сумку. Юнец вздрагивает и часто-часто моргает, и, пока он не опомнился, Аннет сует ему под нос две купюры по сто евро.

– А теперь проваливай, – говорит она беззлобно.

Он медленно протягивает руку, затем хватает деньги и бежит – с оглушительным грохотом врывается в дверь, сворачивает налево на велосипедную дорожку и исчезает под холмом, направляясь куда-то в сторону зданий парламента и университетского кампуса.

Аннет опасливо провожает его взглядом.

– И где же он может быть? – тревожно вздыхает она вполголоса. – Есть идеи, кошка?

– Не-а. Ты его ищешь – вот и ищи дальше, – надменно откликается ИИНеко.

По спине Аннет проходит холодок. Манфреда отлучили от хранилища памяти – где же он теперь? Хуже того – с кем он теперь?

– И ты тоже иди на хрен, – бормочет Аннет. – Ты не оставляешь мне выбора.

Она снимает собственные «умные очки», несоизмеримо уступающие кастомной сборке Манфреда с богатым надстроенным функционалом, и с легкой дрожью надевает недавно раздобытые. Каким-то образом то, что она собирается сделать, заставляет ее чувствовать себя неловко – как будто она собралась шпионить за электронной почтой любовника. Но как еще она могла понять, куда он мог пойти?

Она надевает очки и пытается вспомнить, что делала вчера в Эдинбурге.

– Джанни?

– Oui, ma chérie?

Пауза.

– Я потеряла Мэнни. Но нашла его aid-mémoire [63]. Юнец-халявщик поигрался с ней в киберпанк. Я по-прежнему не знаю, где Мэнни, так что мне пришлось их нацепить.

Пауза.

– Ох, дорогуша…

– Джанни, ради чего конкретно ты подослал его к коллективу Франклина?

Пауза. Холод каменной стены, на которую она опирается, просачивается под одежду.

– Не хочу загружать тебя лишним…

– Merde, Джанни, это – не «лишнее». Они же акселерационисты! Ты хоть осознаешь, что они могут сотворить с его головой?

Пауза. Почти болезненный стон.

– Да.

– Тогда почему ты так поступил? – требовательно спрашивает она, подавшись вперед всем телом, чеканя слово за словом; пешеходы аккуратно огибают ее, не вполне уверенные, говорит она с кем-то по беспроводной гарнитуре или просто бредит. – Черт, Джанни, все время мне приходится подметать за тобой осколки! Здоровьем Манфред уже не блещет: он постоянно на грани острого футуршока, и я не шутила, когда говорила тебе в прошлом феврале, что ему придется валяться месяц в больнице, если ты снова его измотаешь. Если его не беречь, он может просто наплевать на все и удариться в борганизм!