— Привести сюда Пракса! — взревел Мардук и, повернувшись к дочери, угрожающе прибавил: — Пракс будет следить за тобой, как ястреб, или понесет суровое наказание.

— Даже ястреб смыкает глаза.

— Время до свадьбы ты проведешь в своей комнате и под надзором. С тобой постоянно будет находиться кто-нибудь из храма.

Она пожала плечами.

— Возможно, с самоубийством придется подождать до свадьбы, но тогда уж Музи умрет наверняка. А я за ним. А если Музи не умрет в первую ночь — скажем, по причине присутствия при нашем совокуплении официального надзирателя, что может, кстати, воспрепятствовать исполнению Музи своих обязанностей, — то он так или иначе испустит дух в одну из последующих ночей. Я знаю, Великий Мардук, как ценит тебя Гибил, и думаю, что когда он востребует тело, то обнаружит, что жизнетворный орган его сына отрезан и засунут ему в глотку… Если же я смогу забрать раба — моего своенравного котенка, мою певчую птичку — прямо сейчас, то обещаю, что Музи получит все возможное удовольствие. И в первую ночь, и в остальные. Это все.

Несколько мгновений Мардук бесстрастно взирал на дочь.

— Забирай своего раба, — сказал он наконец. — И не забудь выпороть его и заклеймить.

С этими словами бог вышел из комнаты. Ровно в тот момент, когда в другую дверь ввели Пракса. Фессания щелкнула пальцами.

— Идем, Алекс. Домой.

Он с радостью, хотя и стараясь скрыть облегчение под маской раскаяния, устремился вслед за ней. Миновав несколько поворотов и дверей, они вышли на лестницу. Пракс не отставал.

— Держись подальше, — бросила через плечо Фессания. — Мне нужно с ним поговорить.

Слуга тут же сбавил шаг.

— Не знаю, как тебя и благодарить, — залепетал Алекс. — Они собирались сжечь меня заживо внутри бронзового быка. А теперь сожгут какого-нибудь ребенка.

— Что ты сказал? Повтори!

— Они решили возобновить практику человеческих жертвоприношений. Сжечь брошенного ребенка во время брачной церемонии. А тут подвернулся я. Мардук задумал таким способом укрепить свою власть.

— Понятно. Ты, наверное, думаешь, что мы с ним друг друга стоим — я ведь пригрозила отрезать любимому супругу хозяйство!

— Ты сказала так, чтобы спасти меня.

— Я говорила серьезно.

— На тот момент.

— Верно. Угроза не подействует, если ты не готов ее исполнить и если сам не веришь в это всей душой. С другой стороны, угроза — всегда вопрос гордости.

— То есть ты собираешься исполнить другое свое обещание, доставить Музи неземное наслаждение? Мне так жаль…

— Жаль, что из-за тебя я дала такое обещание? — Фессания улыбнулась. — Кстати, о «неземном наслаждении» речь, по-моему, не шла. И почему это ты вдруг решил, что я такая уж мастерица по части наслаждения? Ладно, завтра вечером ты сам сможешь увидеть Музи и дать мне свое экспертное заключение. Гибил с сыном будут к обеду. Между прочим, ты действительно собирался сбежать?

— Только не от тебя. Теперь я это точно знаю.

— Я тебе верю, Алекс. Расскажи, что случилось. Особенно меня интересует, как ты открыл железную дверь. Ловко получилось.

— Угадал комбинацию. Думаю, Мардук уже сменил код. Спустившись к основанию зиккурата, они направились через двор к южным воротам.

— Итак, обо всем подробно и с самого начала. И поторопись. Не забывай, тебя еще ждет наказание: порка и клеймение.

— Что?

— Ничего не поделаешь. Отец все равно узнает. Он может увидеть тебя в молельне, через стеклянный глаз, издалека. Обмануть его невозможно. Не думай, что мне это приятно! Я назначу Аншара. Он только на вид крепок — много жира, мало жил. Объясню, что очень расстроюсь, если ты серьезно пострадаешь.

— Спасибо. — Помолчав, Алекс все же решился задать опасный вопрос. — Фес, почему бы тебе не отпустить меня? Списать долг?

Она покачала головой.

— Такое поведение сочтут по крайней мере странным. Меня не поймут. Мардук может что-то заподозрить. К тому же тогда тебе придется покинуть мой дом. А это меня совсем не устраивает.

Да, она хотела оставить его при себе — Алекс и сам это чувствовал.

— Так странно все сплелось, — задумчиво продолжала Фессания. — Его брак, мой брак. Борьба за власть, дворец… И вот теперь жертвоприношение детей. Ну же, рассказывай!

И Алекс рассказал. Начав во дворе, закончил лишь полчаса спустя в комнате Фессании.

Слугам и рабам было велено собраться во дворе. На каменную скамью положили соломенный тюфяк, чтобы Алекс не поранился во время порки. Аншар, сопя от натуги, связал под скамьей колени и локти провинившегося и отступил.

Пракс протянул ему хлыст: длинную кожаную плеть в палец толщиной, без узелков и острых краев.

— Вот это правильно! — сказал Аншар. — Рабы не убегают. Рабам положено подчиняться. — Хлыст опустился.

После четвертого удара Алекс решил, что сдерживать рвущийся из легких крик не стоит. К тому же в воплях тонули нравоучительные сентенции теряющего силы Аншара.

Пятнадцать ударов. Вразброс, если судить по ощущению. И все же одни пересекались с другими. Перед тремя последними у Алекса не осталось сил даже на крик.

Порка закончилась. Мама Забала поспешила нанести на спину охлаждающую мазь. Аншар, отдуваясь и пыхтя, развязал веревки. Встать Алекс не смог. Слезы застилали глаза. Аншар и Пракс поставили его на ноги, и кухарка вытерла тряпкой лицо.

Алекс посмотрел на Фессанию. Губы ее дрогнули, она отвернулась и быстро ушла.

Всю вторую половину дня он лежал на том же самом тюфяке на полу молельни, словно отбывая епитимью и находя облегчение в прохладе, полумраке и относительном отсутствии мух. Когда же пришлось подняться и встать на колени к вечерней молитве, ощущение было такое, будто спину сначала ободрали, а потом ошпарили кипятком. Двигаться приходилось медленно и крайне осторожно, чтобы кожа не лопнула.

Началась служба. Черный занавес открылся. За ним стоял Мардук.

— Раба выпороли, — доложила Фессания. — Покажи спину, раб.

Алекс повернулся, сомневаясь, что в тусклом освещении его раны произведут должное впечатление.

— Вопил ужасно. Даже какой-то воробей сдох от ужаса. — Это уже слишком! — Кухарка подтвердит. Забала!

Взволнованная не столько зрелищем порки, сколько необходимостью свидетельствовать перед лицом самого Мардука, Мама Забала побледнела и затряслась.

— Ужасно, Владыка, — дрожащим голосом произнесла она. — Да, ужасно…

— Завтра придет клеймовщик, — пообещала Фессания. Мардук исчез, не снизойдя до комментариев.

Поздно вечером, лежа на животе под фиговым деревом и мучаясь от не дающей уснуть жгучей боли, Aiei

Много позже шаги вернулись. Приблизились.

— Молчи. — Фессания опустилась рядом с ним на корточки. Пришла к нему! Ночью! Через весь двор! — Я пробовала открыть железную дверь, но Мардук уже сменил код. Я перебрала все имена бога.

— Новая комбинация может означать что-то другое.

— Не может. Код должен иметь какое-то отношение к Мардуку. Иначе он может его забыть.

— Может быть, это имя, которое ты никогда и не слышала.

— Ты все-таки почеши затылок. В прошлый раз получилось.

— Повезло.

— Удача изменчива. — Она погладила его по спине. Алекс вздрогнул, но рука осталась. — Я пришла сегодня, потому что отец мог выбрать новый код в спешке, чтобы потом подойти к делу более основательно. А еще подумала, что комбинация на замке в храме наверняка осталась прежней. Иначе как туда попадут его агенты из Вавилонской башни? На то, чтобы их всех предупредить, требуется какое-то время. Ты сказал, ручей в туннеле течет в Евфрат?

— Да, и впадает в него ниже уровня воды! Иначе бы по туннелю шастали все, кому не лень.

— Гм… Ты можешь нырнуть с задержкой дыхания?

— Только не сейчас.

— Когда поправишься и будешь чувствовать себя лучше, мы совершим небольшую лодочную прогулку.

— Фессания… — Да?

— Не хотелось бы отвлекаться, но как ты думаешь, эта его невеста…

— Перестань мямлить. Можешь называть ее по имени. Ничего не имею против.