— Почти Баальбек, — шептал восхищенный Хенрик.

— Матом-то не ругайся, — наставительно советовал Андрей Дмитриевич. — Ребят, давайте, ищем, ищем… Я в этом пекле стоять не нанимался.

— Нам нужно перейти через многоколонный пронаос, туда, где во внутреннем дворике стояла эдикула. И найти остатки простильного храмика ионического ордера,— невозмутимо сообщил Димон.

— Ты умничай меньше, — вяло отметил Ванька, пиная щебенку.

Вокруг, на взгляд не обременённого пыльными знаниями архивов и библиотек туриста, старыми кучами валялся строительный мусор и огромные целые или разбитые каменные блоки, притащенные сюда неведомо кем, бесцельно брошенные и забытые.

И тишина…

Дидим свято хранил тайны и не жаловал экскурсоводов с любознательными отдыхающими в панамах.

Но вот Димыч, как хорошая гончая, вытянулся «пистолетом», сделал стойку и устремился в только ему ведомый проход.

— Дядя Андрей, — заметил он по дороге. — За нами опять… «хвост».

Прокурор резко затормозил, озираясь, а потом сощурился и констатировал, узнавая:

— Пиндостан успокоиться не может.

— Обезвредить? — с надеждой на неожиданный бонус к приключению поинтересовались безответственные близнецы.

— Наблюдать, — строго приказал служитель слепой Фемиды и уверенно продолжил путь.

Они прошли по пыльной дорожке, пересекли канавку с крутыми скатами, несмотря на жару скользкими от ила и застарелой вонючей грязи, текущей из выведенной из под земли трубы… и, наконец, пройдя мимо яркой вывески, свидетельствующей о начале экспозиции, оказались внутри некогда величественного храма.

— Помнится, я учил про дорический и ионический ордер, — вдруг пробурчал прокурор. — Однако, несмотря на разнообразие названий и привнесённые строителями незначительные отличия, все греческие храмы одинаковы.

— Пап, вот, например, крылышки в KFS что у нас в универе, что в ларьке у метро. Так и храмы эти все, и пирамиды…— уверенно перепрыгивая через живописно разбросанные валуны, начал было Иван.

Хенрик неодобрительно фыркнул и громко приступил к просвещению малообразованных славян.

— Древнегреческие храмы отличает воздушная величественная простота. Их строили как жилище Бога в человеческом обличье. Обратите внимание, это большой прямоугольный дом, наполненный воздухом и светом, сложенный как бы из двух квадратов с красивым, даже величественным крыльцом, ограниченным пилястрами и украшенным колоннами. Количество этих колонн всегда четное, чтобы центральный вход располагался в середине…

— Вань, спроси немца, чем он увлекается в свободное от работы время?

— Шахматами и верховой ездой, — поперхнулся удивленный вопросом Хенрик.

На это русский представитель силовых структур хмыкнул, ловко открыл согретую солнцем банку пива, впрочем, ухитрившись ее не пролить, и громко сообщил обозримому пространству:

— Воот! А я шахматистками и наездницами! Где ваш храмик-то, прости господи!

— Там, — Дима осторожно коснулся до локтя рядом стоящего Ивана, указывая на темнеющий провал.

***

Духота.

Духота, пыль, поднимающийся по ветру песок…

Она видит, как растопырив ноги, чьё-то тяжелое и грузное тело наваливается на нее.

Руки хватают грудь…

Рвётся и трещит пурпурный пеплос, словно окрашенная кровью морских гадов ткань спешит вернуться в такое близкое море. Блеклые, почти выцветшие от вожделения глаза смотрят в упор, поглощая ее душу. А потом хриплый мерзкий смех победителя вырывается из чёрного провала рта…

— Отвергнутая девка, тебя теперь любят! А я всегда буду угоден… богам! — слышит она, не понимая. Потом, сквозь туманную брешь в мироздании фигура делится на две половины. Громко гремят, падая в кошель, монеты, и далекий голос произносит:

— Я удовлетворён дорогой друг.

И второй, исторгнутый из слюнявой пасти:

— Обращайся, Златокудрый…

Только к рассвету она смогла смыть в тёплых волнах грязные разводы от ползавшего по ней существа и дойти до площадки.

Работы по прокладке нового тоннеля к обнаруженной рабочей вимане, способной преодолеть барьер, почти завершились.

Это был шанс. Шанс на спасение оставленной горстки их народа. Шанс улететь с проклятой войной и горем планеты.

Но жало мести, блестя черной слизью горького яда, медленно поднималось от пляжа в гору.

— Ты убил меня. Я убью надежду. Ты убил надежду. Я любила тебя…

Духота. Пыль. Поднимающийся по ветру песок. Восковые руки с обломанными в борьбе грязными ногтями….

С ней будут считаться. Даже несмотря на ее смерть…

Воронка задвоенного портала уносила ее и мощный проходчик в безвременье легенд в тот самый миг, когда люди, осознавшие, что сейчас произойдёт, бежали наперерез в последней попытке нагнать безумную.

***

Далекая подземная тьма с огненными всполохами вдруг зашевелилась.

— Они пришли на место слишком рано, Аид.

— Какое тяжелое воспоминание, моя дорогая Кора…

— Я попавшая в легенду Паллада…

— Ты спасшая от позора моего недалекого брата…

— Какое это теперь имеет значение?

— Честь всегда имеет значение, моя дорогая…

Тьма начинает хохотать и сквозь рокот бездны он слышит:

— Только любовь…

========== Глава 29 ==========

Свежий ветерок с залива нёс прохладу.

Иван Иванович Пятков, по мере сил борющийся с надвигающейся старостью, шагал по гравийным дорожкам положенные для здоровья семь километров пути. Вдыхая целебный воздух, он готовился через девять минут достать припасенную пластиковую бутылку из-под кваса и набрать из источника лечебной воды. Родник был очень удачно расположен - у выхода на маленькой лужайке, по весне зарастающей синими ирисами, а сейчас просто радующей глаз солнцем.

Сосед вычитал где-то, что здешняя водица богата радоном, и экономный Пятков регулярно принимал сей продукт, причем абсолютно бесплатно.

Листва шевелилась на ветру, и любитель здорового отдыха неторопливо углублялся в лес, рассматривая привычные пейзажи. В северном лесу уже чувствовалось приближение осени. В воздухе шапками-невидимками колыхались тени паутин. Над густым темно-зелёным мхом, медленно взмахивая прозрачными крылышками, охотились небольшие зеленоватые стрекозы. Изредка, роняя кору на мягкий мховый ковёр, с сосны опускалась осторожная серая белка. Зверёк водил кисточками - ушками и, убедившись, что очередной пешеход не несёт семечек на обед, торопливо возвращался к дуплу и мягким молодым шишкам.

Дважды ему навстречу громкой топочущей ватагой пронеслись буйные группы охотников за достопримечательностями, увешанных фото-видео-аппаратурой, лопочущих на абсолютно не удобоваримом русскому уху диалекте. Особо наглые особи передвигались способом «спиной вперед», пытаясь запечатлеть эксклюзивный кусок русской неповторимой природы себе на память, и при этом, естественно, натыкались на Ивана Ивановича. Он морщил брови, но после с удовольствием слегка кивал головой на громкие «Сумимасе», наблюдая, как ему кланяются в пояс.

Наконец он пересёк мостики и приблизился к самой высокой в парке Левкадийской скале. Названная в честь утеса, стоящего где-то в Ионическом море на неведомом древнегреческом острове, она являлась украшением парка и суровым напоминанием преступникам всех времён и народов о неотвратимости наказания. На далеком острове Левкада с такой скалы сбрасывали преступников в качестве жертвоприношения богу Аполлону. С какой целью мирному арфисту и любвеобильному охотнику за легкомысленными девицами были необходимы такие жертвы, в легендах не пояснялось, но яркая табличка с указанием сей проблемы стояла под скалой на самом видном месте.

Оставалось немного пройти усыпанной прошлогодними перегнившими иголками тропинкой и закончить еженедельный маршрут, но тут со стороны дикой части парка, оттуда, где необлагороженно были раскиданы серые гранитные валуны, послышался треск ломаемых сучьев и громкие голоса.

***