Тот же Василий Васильевич Шуйский оказался единственным из бояр Василия III, кому при Елене Глинской «…удалось не только упрочить свое положение… но и занять одно из первых мест при дворе юного Ивана IV… неоднократно на приемах крымских и литовских посланников в Кремле речь от имени юного государя произносил боярин князь В.В. Шуйский. Князь Василий первенствовал и на ратном поприще…»[24]. Его брат Иван выполнял ответственные поручения самой регентши Елены Глинской при дворе Старицких удельных князей. Великая княгиня Шуйским доверяла.

По словам советского историка А.А. Зимина, Василий Васильевич Шуйский «…был одним из виднейших деятелей боярского правительства 1538 г. Летом этого года он женится на дочери царевича Петра (внучке Ивана III), закрепляя родственные узы с правящей династией. Его дочь была замужем за кн. И.Д. Бельским»[25]. Скупые строки, но информация к размышлению огромная! Два этих брака представляют собой два сильнейших хода в большой политической игре.

Итак, первый брак соединил два самых знатных и могущественных семейства Рюриковичей в России: Шуйских, т. е. потомков государя Андрея Ярославича, и московских Калитичей, т. е. потомков Александра Невского. Кроме того, «царевич Петр», давно скончавшийся отец невесты, был знатнейшим Чингизидом из рода казанских ханов, до крещения он носил имя Худай-Кул. Таким образом, от этого брака должен был родиться ребенок очень высокой крови. И у Шуйских появился бы собственный кандидат на великое княжение Московское, вполне законный. Он был бы первейшим претендентом на престол… исчезни вдруг малолетние дети, оставшиеся от двух мертвецов – Василия III и Елены Глинской, а затем и представитель боковой ветви Московского княжеского дома – князь Владимир Андреевич Старицкий. Если бы к моменту заключения этого брака Василий III или хотя бы его вдова оставались в живых, то они, разумеется, ни при каких обстоятельствах не допустили бы составления столь опасного альянса! Что же касается Владимира Андреевича, то этот пятилетний мальчик, оставшийся без отца, находился тогда в заключении. Подобную, весьма слабую, фигуру не составляло особого труда быстро «снять» с доски большой политики…

Но родилась девочка, нареченная Марфой. Эта безобидная малышка одним фактом своего существования представляла серьезную угрозу для московского монарха, мальчика-сироты Ивана IV.

Второй брак продолжал большую династическую комбинацию, затеянную Шуйскими: осенью 1554 г. Марфа Васильевна была отдана за князя Ивана Дмитриевича Бельского. В представителях семейства Бельских также текла «царственная кровь» – они были высокородными потомками государя литовского Гедимина. Более того, в 1498 г. Иван III выдал свою племянницу, рязанскую княжну Анну Васильевну, за князя Федора Ивановича Бельского, и жених Марфы Шуйской приходился ему внуком. Выходит… Бельские были и Гедиминовичами, и Рюриковичами, да еще и приходились близкой родней московской монаршей династии. Иначе говоря, достаточно знатными людьми, чтобы в случае династического кризиса претендовать на русский или же литовский престол. Бельские одно время являлись упорными соперниками Шуйских в борьбе за контроль над властью в годы «боярского правления». Этот исключительно богатый и влиятельный род сконцентрировал вокруг себя другую сильную придворную «партию»… К середине 1550-х настало время окончательно примириться и объединить силы двух блистательных семейств. Иван IV к моменту заключения этого брака уже был взрослым человеком, обзавелся наследником[26]. Казалось бы, теперь никто не мог легко и просто избавиться от него – как в те годы, когда он, по малолетству, полностью зависел от служилой знати, окружавшей трон. Но за год до свадьбы Ивана Бельского и Марфы Шуйской венценосец серьезно захворал. Разразившийся вследствие его тяжкой болезни кризис показал: судьба династии висит на волоске. Сын царя, сущий младенец, в случае смерти родителя – не претендент…

Выходит, сын Ивана Бельского и Марфы Шуйской мог бы оказаться живым поводом для очень серьезного династического проекта. Этого не произошло только по одной причине: в 1571 г. князь Иван Дмитриевич погиб за отечество, защищая Москву от татар, и на нем род Бельских извелся. Желанный – очень желанный! – плод матримониальной комбинации то ли так и не появился на свет, то ли умер в младенчестве.

По уровню продуманности двух этих браков очень хорошо видно: Шуйских, вставших у самого подножия трона, фактически правивших страной, волновало тайное желание преодолеть последний шаг, отделявший их от монаршего венца! Занять престол кем-то из своих. Мечтание о монаршей власти, как видно, играло роль бродильного вещества, постоянно возбуждавшего опасные помыслы в их роду…

Еще одну представительницу их семейства попытаются выдать замуж «с дальним прицелом». Однако эта история касается другого времени и самым непосредственным образом скажется на судьбе князя Ивана Петровича Шуйского. Если сравнивать брачный проект с ружьем – пищалью, если угодно, – обретающимся на стене боярского терема, то он должен в конце концов «выстрелить» заранее просчитанными последствиями. Две серьезные попытки Шуйских за счет хитро задуманных браков поднять статус рода не увенчались успехом. Но… если бы немного удачи… или, точнее, несколько больше расположения Божьего… как знать, не утвердилась бы эта династия на престоле государей российских.

Матримониальное комбинирование на таком уровне – очень опасная игра. Шуйские сделали в ней одну ставку, другую… и в семействе, надо полагать, сильны окажутся сожаления: мол, чуть-чуть не получилось. Взрослея, Иван Петрович будет слышать от отца и его родни туманные намеки в духе: «Могло бы повернуться иначе». Оказавшись во главе фамилии, он, в духе семейной традиции, сочтет возможным присоединиться к самой важной матримониальной комбинации в своей жизни. Иначе говоря, сделает еще одну рискованную ставку. И «пищаль»… выстрелит. Вот только не в ту сторону, куда ее попытаются направить Шуйские. Этот выстрел погубит и самого Ивана Петровича, и другие видные фигуры в его роду. Почему так получится? Да попросту в этом семействе считалось, что подобные эксперименты позволительны. Что они – часть семейной стратегии выживания. И ум Ивана Петровича в решающий час не воздвигнет перед его волей нравственного запрета. «Раз предки мои так поступали, отчего мне так не поступить?»

Темное пламя прошлого, отпылавшее задолго до того, как главный герой этой книги вошел в возраст зрелости, отбрасывает тень на его судьбу.

Князья Шуйские были сильны еще при Елене Глинской, а впоследствии они дважды становились ведущей политической силой державы: с середины 1538 до середины 1540 г. (затем их потеснили князья Бельские), а также в 1542-1543 гг.[27] (с меньшей степенью преобладания при дворе). Если использовать современную терминологию, то они оказывались в роли «правящей партии». Их своеволие отнюдь не ограничивалось брачными авантюрами. Род изрядно обогатился, обеспечил главным своим представителям высокие чины, нанес тяжелый ущерб своим неприятелям – вплоть до физической расправы. Однако отнюдь не та линия в семействе Шуйских, которой принадлежит Иван Петрович, отец его Петр Иванович, дед Иван Васильевич и брат деда Василий Васильевич, оказалась в наибольшей степени покрыта скверною Смутного времени.

Эта сомнительная «честь» досталась другой линии в роду Шуйских, весьма многолюдном и разветвленном. Разные «ветви» родословного древа Шуйских порой расходились весьма далеко, однако знание и живое чувство общего родства не покидало семейства. Шуйские держались друг за друга, вместе переживали опалу, вместе боролись за возвышение. Подобное поведение являлось общим законом для всей служилой знати Московского государства, и князья Шуйские не составили исключения. Просто к их административным и военным способностям добавлялся родовой дар к придворной интриге. Среди них встречались великие мастера интриги, люди расчетливые, волевые, дерзкие. Так вот, у героя этой книги был родич, относящийся к этой поросли. Ему не хватало осторожной «стратегической» мудрости князя Василия Васильевича, не отличался он и выдающимися полководческими способностями, но в роли большого интригана нашел и великую славу, и страшную гибель. Мудрено объяснить, сколь сложные родословные «нити» связывали его с Иваном Петровичем, агукавшим в пеленках, когда политическая деятельность этого человека вышла в зенит и трагически оборвалась… Скажем так: прапрадед младенца приходился младшим братом деду сего буйного интригана. Звали его князь Андрей Михайлович Шуйский Честокол, и память о нем осталась в роду очень долгая, вот только не особенно добрая. В силу принадлежности к «старшей ветви» семейства князь Андрей к началу 1540-х оказался главой рода. Дед и отец героя этой книги уступали ему в родовитости. Но высота положения, как видно, создала у Андрея Михайловича ощущение полной безнаказанности. Как пишет историк Г.В. Абрамович, «…особого внимания заслуживает Андрей Михайлович, политический авантюрист и безудержный стяжатель, деятельность которого легла темным пятном на историю знаменитого княжеского рода»[28]. После кончины Василия III он ввязался в заговор претендента на трон, удельного князя Дмитровского Юрия, и оказался в тюрьме. Несколько лет спустя его вызволила оттуда младшая родня – князь Василий Васильевич. И вот тогда бывший узник «расцвел» по-настоящему. Псковичи, знавшие его как наместника, в летописи своей назвали его «злодеем» и охарактеризовали как бешеного мздоимца. Затем он на пару с И.В. Шуйским свел в могилу князя Ивана Бельского, политического противника. А по сообщениям летописи, не дошедшей до наших дней, но известной по пересказу, сделанному М.М. Щербатовым[29] в его «Истории Российской», князь А.М. Шуйский своим корыстолюбием поражал современников. Вот характерный отрывок, рассказывающий о правительственной деятельности Андрея Михайловича: «…грабеж и насильное отнятие продажею за малую цену земель у благородных и общее разорение крестьян взятием великого числа подвод из сел и деревень по пути лежащих, когда кто к нему из его деревень ехал или кто от него в деревни отправлялся, так что уповательно и все припасы его, к облегчению его крестьян, ко отягощению же его народному, на таковых взимаемых насильно лошадях наживались». Мало того, митрополит Московский Макарий, глава Русской церкви, подвергся унизительным оскорблениям от Андрея Михайловича и его сторонников: на Макарии прилюдно «изодрали» одежды. Впрочем, тут князь Андрей следовал дурной семейной традиции: Шуйские вели себя по отношению к Церкви с крайней бесцеремонностью. Именно они «свели» с престола неугодного им митрополита-книжника, великого ученого мужа Даниила, а потом заставили сойти с кафедры митрополита Иоасафа. Причем главной фигурой в позорных противоцерковных делах являлся князь Иван Васильевич Шуйский. Не столь важны тактические причины, по которым это семейство ополчалось то на одного митрополита, то на другого, то на третьего. В сущности, для этого существует одна стратегическая причина: в главном архиерее Русской церкви они видели всего лишь одного из игроков на поле большой политики. И если очередной ход этого игрока чем-то угрожал роду, то Шуйские начинали действовать против него решительно и безжалостно. Священный сан митрополичий нимало их не останавливал и не вызывал почтения.