Дружба наша, если только наши отношения можно было назвать дружбой, внезапно оборвалась, когда нам исполнилось по тринадцать. Сюзанна уже несколько месяцев не заглядывала ко мне; я видел ее лишь в церкви, да и то издалека, так как семья ее занимала скамью на противоположном конце.

Воскресным летним днем, возвращаясь домой после службы, я заметил впереди, в переулке, нескольких мальчиков и девочек. На девочках были длинные, почти взрослые платья и чепцы с лентами, на мальчиках – выходные камзолы и шапки. Я заметил, что девочки потихоньку отталкивают друг друга, стараясь занять место рядом с Гилбертом Болдуином, красивым и ладным парнем лет четырнадцати, который был заводилой во всех мальчишеских играх. Вслед за этой нарядной веселой толпой в одиночестве плелась Сюзанна; в руках у нее был длинный ореховый прут, которым она колотила по траве. Я нагнал ее.

– Привет, Сюзанна, – сказал я.

Она повернула ко мне лицо, которое было бы очень миловидным, если бы нежные девические черты не искажало выражение злобы и обиды. Платье Сюзанны, по обыкновению, было мятым и грязным, волосы висели длинными спутанными прядями.

– Убирайся прочь! – прошипела она.

– Но почему, Сюзанна? – опешив, вопросил я. – Чем я провинился?

– Это все из-за тебя! – выпалила Сюзанна, и лицо ее вспыхнуло от гнева.

– О чем ты? – пробормотал я в полной растерянности.

– Они все знаться со мной не хотят! Говорят, мое платье скверно пахнет! Говорят, я замарашка и манеры у меня как у сапожника! Это все из-за того, что я играла с тобой, а не с девочками. И потому не научилась правильно вести себя и одеваться. Гилли Болдуин говорит, чтобы я не таскалась за ними, а лучше шла кокетничать со своим приятелем-горбуном.

Голос Сюзанны оборвался; слезы, которые она так долго сдерживала, потекли по пунцовым от гнева щекам.

Окинув взглядом улицу, я заметил, что обидчики Сюзанны остановились и внимательно наблюдают за происходящей меж нами сценой. Мальчики выглядели смущенными, а девочки, напротив, хихикали от удовольствия.

– Посмотрите, как ловко Сьюзи строит глазки своему кавалеру! – крикнула одна из них.

– Нет! – завопила Сюзанна, поворачиваясь к насмешникам. – Он мне никто! Я не хочу с ним дружить! Я больше никогда не буду с ним разговаривать!

Взрыв дружного смеха послужил ей ответом. Сюзанна разрыдалась, повернулась и бросилась через поле, рассекая своим прутом колосья молодой пшеницы.

Я проводил ее взглядом и побрел домой. Теперь, когда подростки, дразнившие Сюзанну, скрылись, я мог беспрепятственно продолжить свой путь. На собственном горьком опыте я давно уже понял, что единственный способ избежать насмешек – хранить молчание и как можно реже попадаться сверстникам на глаза. Понимал я также, что причина, сделавшая Сюзанну мишенью издевательств, кроется вовсе не во мне, а в том пренебрежении, которым она была окружена в собственной семье. И все же, хотя сама она только что обошлась со мной так грубо, мне было ее невыносимо жаль.

Впоследствии, случайно сталкиваясь с одинокой, неприкаянной Сюзанной, которая неизменно бросала на меня злобный взгляд, я всегда ощущал приступ острой жалости. Несмотря на все доводы рассудка, я чувствовал себя виноватым перед ней. Через несколько лет я уехал в Лондон и никогда более не встречал Сюзанну. Согласно дошедшим до меня слухам, она так и не вышла замуж, со временем стала рьяной сторонницей церковной реформы и обвиняла соседей в преданности папизму.

Дженнет Марлин принадлежала к совершенно другому общественному классу; и все же, подобно злополучной подруге моего детства, она ненавидела весь мир, который был с ней слишком жесток. Находясь рядом с этой женщиной, я тоже ощущал жалость и желание взять ее под свою защиту. Мысленно подивившись этому странному обстоятельству, я вздохнул и опустил голову на подушку.

С вечера мы с Бараком договорились подняться в шесть, и в назначенное время он постучал в мою дверь. Беспокойный сон не освежил меня, но все же я встал и оделся, содрогаясь от утренней сырости. Вместо собственного плаща я надел плащ Ренна, дабы вернуть его владельцу во время репетиции. Стараясь ступать как можно бесшумнее, чтобы не разбудить никого из наших соседей, спавших за тонкими перегородками, мы выскользнули из дома.

Рассвет лишь занимался, все вокруг было погружено в сумрак. Пройдя по тропе вдоль церкви, мимо того самого места, где накануне нам довелось обнаружить беднягу Олдройда, мы подошли к воротам. В карауле стоял молодой сержант Ликон, с которым мы вчера свели знакомство.

– Опять поднялись спозаранку, сэр? – обратился он ко мне.

– Да, нам необходимо побывать в городе. А вы всю ночь стояли в карауле?

– Так точно, сэр. В те два дня, что остались до приезда короля, мне почти не придется отдыхать. А странная все же история вышла вчера с этим стекольщиком, сэр, – добавил он. – Сэр Уильям Малеверер вызвал меня к себе и засыпал вопросами.

«Значит, сержанта он тоже успел допросить», – отметил я про себя.

– Вы правы, история на редкость странная, – произнес я вслух. – Вчера, когда взбесившаяся лошадь ворвалась во двор, я было решил, что к нам явился посланец ада.

– Говорят, стекольщик погиб по собственной неосторожности. Что вы об этом думаете, сэр?

Судя по пронзительному взгляду сержанта, сам он не слишком в это верил. Возможно, ему пришло в голову, что Малеверер вряд ли стал бы уделять столько внимания несчастному случаю с простым работником.

– Все говорят, стекольщик упал сам, – сказал я. – В жизни случаются и более удивительные вещи, – добавил я, решив сменить тему. – Наверняка по пути из Лондона вы навидались всяких диковин.

– Откровенно говоря, ничего особенно любопытного мне увидеть не удалось, – пожал плечами сержант. – До тех пор, пока меня не отправили сюда из Понтефракта, я плелся за королевской свитой и видел лишь клубы пыли, которые лошади поднимали своими копытами. Да и то только в сухую погоду. А в дождь дорога превращалась в жидкое месиво, и тут уж смотреть по сторонам не приходилось. Правда, неподалеку от Хатфилда произошла одна занятная история, – заметил он с улыбкой. – Мартышка, которую везла с собой одна из фрейлин королевы, сбежала и добралась до ближайшей деревни.

– Неужели?

– Вы не представляете, какой там начался переполох! Деревенские жители решили, что к ним явился сам дьявол, бросились в церковь и принялись умолять священника отправить нечистого обратно в ад. Меня и еще нескольких парней послали изловить беглянку. Мартышку мы нашли в кладовой одного из крестьян. Она преспокойно лакомилась фруктами, словно и не знала, какая из-за нее поднялась суматоха.

– Представляю, что это было за зрелище! – со смехом заявил Барак.

– Да уж. Честно вам скажу, мне тоже стало малость не по себе, когда я увидел эту тварь в крошечном камзольчике, который сшила для нее хозяйка. Уж слишком она напоминала чертенка со своим длинным хвостом и глумливой физиономией. Неудивительно, что деревенские так перепугались. Они ведь все паписты и уж конечно вообразили, что вместе с королем путешествуют целые полчища дьяволов.

Сержант смолк и покачал головой.

– Что ж, всего вам наилучшего, сержант. Нам пора идти.

Выйдя из ворот, мы направились к заставе Бутхэм.

– Сержант производит впечатление весьма смышленого малого, – заметил я.

– Да, только он излишне разговорчив. Солдат не должен задавать вопросов.

– Некоторые люди никак не могут побороть свое любопытство.

– Это я и без вас знаю, – пробурчал Барак, искоса взглянув на меня.

Подойдя к городским воротам, мы выяснили, что они заперты. Комендантский час еще не кончился, и стражник отказался пропускать нас внутрь. Я полез в карман, дабы вытащить документы, и вслух выругался, вспомнив, что оставил их в своей каморке.

– Я никак не могу пропустить вас, сэр, – повторил упрямый солдат.

Я велел Бараку сбегать к сержанту Ликону и попросить его направить кого-нибудь нам на выручку. Через несколько минут Барак вернулся в сопровождении здоровенного солдата, несомненно уроженца Кента, который непререкаемым тоном приказал караульному пропустить нас в город. Недовольно ворча, бдительный страж отпер огромные деревянные ворота.