В детстве мне цыганка нагадала, что я буду актрисой. Еще совсем маленькой с удовольствием читала стихи на импровизированной сцене. После «выступления» мне вручали подарки, свой успех я объясняла так: «Лассказывать надо уметь». А в первом классе на замечание учительницы ответила: «Артисткам арифметика не нужна!»

Театр для меня является смыслом жизни, любимым делом. На сцене я по-настоящему счастлива. Самыми яркими событиями в моей жизни были встречи с такими  выдающимися режиссерами, как Георгий Товстоногов, Кама Гинкас, Александр Галибин, Григорий Козлов, Александр Кузин. К кино я отношусь как к подарку судьбы. Мне посча стливилось сниматься у Алова и Наумова в «Беге», у Мотыля в «Белом солнце пустыни», у Говорухина в «Месте встречи изменить нельзя». А с какими партнерами мне довелось работать благодаря этим картинам: Михаил Ульянов, Евгений Евстигнеев, Владислав Дворжецкий, Павел Луспекаев, Владимир Высоцкий!.. Я не устаю повторять: «Если бы не мой папа, его вера в  меня, вряд ли что-нибудь получилось…» Папа был очень артистичным, любящим искусство человеком, пел в ан самбле Клавдии Шульженко. Он работал водителем у секретаря харьковского обкома Павла Постышева. В период  сталинских репрессий в возрасте девятнадцати лет был осужден по статье 58-10. Помню, как папа рассказывал о прощании с матерью. Эта сцена на всю жизнь врезалась в его память. Поезд с осужденными тронулся. Вдруг обезумевшая от горя мать прорвалась сквозь оцепление. Она бежала по пустому перрону за поездом и кричала: «Димочка! Димочка!» На глазах у папы  солдат прикладом грубо отбросил ее в сторону. В Магадане вместе с другими заключенными играл в музы кально-драматическом теат ре. Папа всегда говорил: «Есл и бы не лагеря, разве встретил бы я столько талантливых и интересных людей!» В 1956 году папа был полностью реабилитирован. В Якутии, в поселке Зырянка, где папа жил уже на поселении, он встретил мою маму, у них родилась я. Папа очень любил меня. Будил по утрам, целуя пяточки. «Папа, дай поспать, пожалуйста», – бормотала я спросонья. Когда мне исполнилось три года, мы переехали в Харьков. В городе папе жить было запрещено, и поэтому мы поселились у дедушки. Дед работал сторожем в огромном колхозном саду. Это  был рай! Помню себя только вечно жующей: то под яблоней полежишь, то под сливой… Свою несбывшуюся мечту о сцене папа старался передать мне. Он был уверен, что его  единственная дочь непременно в будущем станет акт рисой.  И просил меня никогда не менять девичью фамилию: – Хочу, чтобы она прозвучала! – Пап, ну что это за фамилия для актрисы – Ткач?! – возмущалась я. – Да только чтобы избавиться от нее, стоит выйти замуж!

Но я так сильно любила папу, что выполнила его просьбу: два раза была замужем, но так и осталась Ткач. После окончания школы хотела уехать учиться в Москву, там жила моя бабушка. Но папа не отпустил меня: «Ну куда ты, такая маленькая, поедешь? Тебе всего шестнадцать лет!» Да я и сама была страшной трусихой и с первого раза поступила в  Харьковский театральный институт. Папа был счастлив, что я осталась в родном городе. Учебу в институте всегда вспоминаю с большой теплотой. Еще на консультации наш будущий педагог Трофим Карпович Ольховский пытался  отговорить абитуриентов от безрассудного шага: «Вас ждет нищенская актерская жизнь! Зачем вам театральный? Идите вон напротив – в кулинарный техникум! Будете сыты, и семья будет довольна!» Первого сентяб ря Трофим Карпович встретил нас со вздохом: «Ну, здравствуйте, бидные мои диты!» Я была студенткой добросовестной: не пропускала лекции, готовила этюды, читала труды Станиславского. Как-то спросила у Трофима Карповича: – В чем моя сверхзадача? В ответ услышала: – Да зачем тебе это? Выйдешь на сцену, на тебя посветят, публика будет довольна. Прошли годы. Я уже жила в Ленинграде, работала в БДТ. Приехала в Харьков повидать родных. На улице случайно встречаю своего пе дагога. – Привет, ахверистка! – Почему это? – Да потому что после моих занятий – и сразу же в БДТ! Точно ахверистка! Трофим Карпович скромничал: он был прекрасным  педагогом – у него учились Алексей Петренко, Нина Русланова и другие известные артисты. Правда Русланова у нас не доучилась. Однажды, услышав, что в «Щуке» недобор мальчиков, она рванула в Москву. «Послушайте меня, – сказала она приемной комиссии. – Я согласна играть мужские роли». И ее  взяли… Мы потом часто пересекались с Алексеем Петренко на съемках, вспоминали нашего Трофима Карповича. Алексей был ему очень благодарен: «Если бы не Ольховский, никогда не стать бы мне актером». Ведь Алексей дважды пытался поступать в Киеве, но его не брали, а Трофим Карпович только увидел – и сразу же принял. Ректор театрального института читал нам лекции по изобразительному искусству. Как-то он пришел на занятия явно чем-то расстроенный.  Открыл свои записи, почесал затылок и, как бы смущаясь, произнес: «Ну и темка у нас сегодня «Ымпрессионисты». В жизни такое не преподавал бы, но ничего поделать не могу – по программе положено. Одно вам скажу: мой маленький сын так малюет!» Спустя годы я случайно встретила его на берегу озера. Он сидел с удочкой. «Слухай те, Ткач, вы сейчас ведь в Ленинграде живете? Неужели ымпрессионисты там до сих пор высять? Надо же! А меня из института уволили. И кто теперь будет культуру в массы несть? – покачал он головой. – Ой, извините, у меня клюеть!» Как-то на втором курсе приехала на каникулы в Ленинград. Этот город мне понравился до безумия. Фотографировалась на гранитной набережной, лежа на снегу, и думала: «Я непременно покорю этот город!» Помню, как осмелилась в тот приезд зайти в Театр комедии. Вдруг вижу – навстречу идет главный режиссер Николай Павлович Акимов. – Николай Павлович, можно я вам почитаю? – набралась я храбрости. – Пожалуйста, деточка. Прямо на мраморной лестнице, стоя под витражами, я с жаром прочитала отрывок из «Графа Нулина». Он очень внимательно меня слушал, а потом спросил: – Откуда взялся такой бриллиантик? – Из Якутской АССР. Он засмеялся: – Ну что ж, оканчивайте институт и приходите. Едва мне исполнилось двадцать лет, как папина жизнь трагически оборвалась: он по гиб в страшной автомобильной катастрофе. Я не могла находиться дома, где все напоминало о нем, и заставила маму вынести всю мебель и раздать соседям… К сожалению, папе не довелось меня увидеть ни на сцене, ни на экране – он не дожил до этого дня. Лучшего человека я не встречала – доб рый, справедливый, дели катный. А еще он любил меня так сильно, как ни один мужчина в моей жизни… Будучи студенткой четвертого курса, я была приглашена в Харьковский академический русский драматический театр. Мне дали главную роль в спектакле «Миллионерша» по пьесе Бернарда Шоу. Перед премьерой я полетела в Москву, чтобы посмотреть, как ее играет блистательная Юлия Борисова. С трудом попала на спектакль. Администратор, услышав, что завтра  мне играть премьеру, посадил в первый ряд. Я не отрываясь смотрела на игру Борисовой, увидела, к чему нужно стре миться. Это был блистательный урок! Спектакль в Харькове имел большой успех. И я поверила в себя… Как-то за кулисы после спектакля зашел руководитель Ленинградского мюзикхолла Илья Рахлин. – Не хотите поменять ампл уа драматической актрисы на более легкий жанр? – А что нужно делать? Поддерживать легкую сюжетную линию и повиливать бедрами? – Да! – Я же не умею ни петь, ни танцевать? – Зато из вас такая энергия бьет! Приезжайте. Недолго думая, согласилась, ведь работать предстояло в городе моей мечты. Я была на седьмом небе от счастья. В родном театре написала заявление, придумав причину: «В связи с тем, что я выхожу замуж в Ленинграде, прошу уволить меня по собственному желанию». А перед прилетом отбила Рахлину нахальную телеграмму: «Встречайте, еду с тяжелым чемоданом. Таня». И что вы думаете? Прямо на летное поле к трапу самолета подъехала его машина. «Давайте я вам покажу вашу квартиру?» – предложил Илья Яковлевич. Это была полностью меблированная комната на улице Графтио в казенной двухкомнатной квартире, на столе ждали фрукты и шампанское. Моей соседкой была интеллигентная балерина.  Я начала ходить на репетиции в мюзик-холл, сидела в зале, на сцене пели и танцевали актрисы. Что я здесь буду делать? Успокаивала себя: «Зато с мюзик-холлом объеду весь мир». Но эта мечта развеял ась, как только я встретила старого знакомого. Он быстр о спустил меня с небес на землю: «После эстрады меня ни в один драматический  театр не принимали. Так что подумай…» А что тут думать? Надо срочно бежать… в БДТ! «Если я Акимову понравилась, может быть, и Товстоногову тоже понравлюсь», – решила я. Мною двигало фантастическое желание добиться своей цели. В молодости у меня был комплекс «полноценности»: не может быть, чтобы меня – молодую, красивую и «жутко талантливую» – не заметили. На следующее утро помчалась в БДТ. Я уже знала, что Товстоногов в Америке, в театре за него был директор. На вахте уверенно говорю: «Вас Нарицын разве не предупредил? Странно… Он мне назначил». Войдя в кабинет директора, с порога сказала: – БДТ просто необходима такая актриса, как я. Мне нужно, чтобы меня прослушали. – Он даже не успел удивиться, как я протянула ему паспорт: – Смотрите, я только что выписалась из Харько ва и прилетела спасать ваш театр. Доронина ведь ушла… – Но я же ничего не решаю… – Помогите с прослушиванием. Я подготовлю отрывок к приезду Товстоногова. Уговорила Кирилла Лаврова порепетировать со мной. Георгий Александрович посмотрел мой показ с шолоховской Лушкой. На сцене  БДТ ее играла Татьяна Доронина. И как ни странно, он принял меня в театр, сказав при этом: «Конечно, не Доронина, но по-моему, тоже неплохая актриса». Меня и Наташу Тенякову зачислили одним приказом в штат. Попасть в такой прославленный театр было невероятным везением. Гиганты, гении вокруг! Лебедев, Басилашвили, Шарко, Луспекаев, Лавров… От театра мне дали место в общежитии. Самое смешное, что в одной комнате жили акт рисы с «ремесленными» фам илиями: Плотникова, Сапожникова и Ткач. В театре по этому случаю шутили: «Вместо одного мастера Дорониной взяли трех подмастерьев. Но они все равно ее не заменят…» Я была счастлива, смотрела все спектакли по многу раз. Восхищалась мастерством и талантом актеров. Прошло время, ролей у меня практически не было, но так хотелось играть, а не ждать своего часа! Зато в БДТ у меня появились друзья. Я всегда дружила с мужчинами – они честные, независтливые, верные… Павел Борисович Луспекаев уже тогда был серьезно болен, в театре появлялся редко. Он очень страдал от гангрены  ног. Болезнь прогрессировала, в итоге ему ампутировали обе стопы. Терпеть постоянно нечеловеческую боль было невыносимо, только сильные болеутоляющие ненадолго об легчали его муки. И вот тогда министру культуры Фурцевой доложили, что в Ленинграде живет замечательный артист, который погибает. Екатерина Фурцева специально для него заказала за границей дорогие лекарства. Паша, именно так его называли все в БДТ, вернулся к жизни, с которой уже почти распрощался. Ему изготовили протезы, и он мог передвигаться без костылей. Однажды после спектакля Луспекаев зашел к нам в общежитие. Он всех щедро угощал, балагурил. Рассказал о чудодейственном лекарстве Фурцевой: «Представляете, все зажило как на собаке». Я такого самобытного, яркого, непред сказуемого рассказчика никогда не встречала и была просто в восторге. Луспекаев это заметил и вдруг ко мне повернулся: – Тебя как зовут? А я, вместо того чтобы сказать «Таня», робко пробормотала в ответ: – Ткач. – Ну спасибо, Ткач, вижу, что тебе понравился. Наверное, он привык к сочувствующим взглядам, а тут в моих глазах прочел немой восторг. О его взрывном темпераменте ходили легенды. Человек-ураган! Как-то ему в шутку посоветовали носить таб личку на груди с надписью «Огнеопасно!». Ему настолько эта идея приглянулась, что он тут же соорудил табличку и гордо всем демонстрировал. Благодаря Павлу Луспекаеву началась моя кинематографическая жизнь. В фильм «Белое солнце пустыни» я попала с его подачи. Это было лето 1968 года. Как-то ко мне в коммуналку на улице Марата, 13, где я жила с первым мужем, приехал Владимир Мотыль. Он предложил сняться в его картине «Белое солнце пустыни». – Завтра срочно надо выезжать. Роль интересная – главная жена гарема Зухра. – А можно почитать сценарий? – Сценария нет ни одного, все разобрали. Ничего страшного… Когда я приехала на съемки и увидела Луспекаева, все сразу поняла. Ради него режиссер был готов изменить сценарий – его Верещагин ходил на костылях. Но актер отказался, ему придумали специальные сапоги. Этот мужественный человек совершал каждый день подвиг. Когда в конце съемочного дня с него стаскивали сапоги, оттуда лилась кровь. Поначалу «Белое солнце пустыни» планировали сделать двухсерийным, с гаремом отсняли много материала, но в итоге фильм сильно сократили, и от моей Зухры осталась одна фраза «А может быть, Гюльчатай его плохо ласкает?» да голый живот в одной из сцен, где свободные женщины Востока прячут от красноармейца-освободителя Сухова свое лицо. На побережье Каспия в августе было невыносимо жарко. Приходилось ходить по раскаленному песку, вокруг змеи, скорпионы, вараны. Верещагин Павла Луспекаева один из самых ярких, запоминающихся образов нашего кинематографа. Его былинного героя полюбила вся страна.... Вернувшись после съемок фильма в БДТ, поняла, что меня там никто не ждет, и при няла нелегкое для себя решение уйти из театра. Но зато я была счастлива в браке… С Володей Бирюком, моим первым мужем, я познакомилась на капустнике в Театре комедии. В этот вечер выступал Михаил Жванецкий, который по приглашению Райкина переехал в Ленинград. Я слушала его с большим восторгом, заразительно хохоча над его шутками. Володя, по его словам, влюбился в меня с первого взгляда именно тогда. У меня было очень много состоятельных поклонников, но я выбрала Володю. И хотя женихом он был отнюдь незавидным – кроме комна ты в коммунальной квартире у него ничего не было, – я вышла за него замуж и пе реехала из общежития в коммуналку. «Улучшила» жилищные условия. А после свадьбы вдруг узнала, что за время  щедрого ухаживания за мной у молодого супруга накопился огромный долг. Я рассудительно заметила: «Надо было мне раньше соглашаться. Если бы знала, что выйду за тебя замуж, вела бы себя экономнее». Вскоре меня приняли в театр   на Литейном, тогда он назывался Театром драмы и комедии. Мы с Володей практически не виделись: у меня утром репетиции, вечером спектакли, гастроли, съемки в кино. Мой муж работал главным инженером статистического управления, писал диссертацию. Он шутил: «Как хорошо, когда у тебя жена актриса, – ты абсолютно свободен». Володя был красивым и умным, очень нравился женщинам, я его ревновала. Однажды ночью раздался звонок. Володя стал собираться: – Меня срочно вызвали на работу. Я ему не поверила: – У тебя свидание. Едем вместе. Он расхохотался – ему было приятно, что я его ревную. И мы всю ночь провели в его кабинете… А Володя, как ни странно, был абсолютно неревнивым.