Рафаэль судорожно сжал талисман в руке.

– Я хочу царственного, роскошного пира, вакханалии, достойной века. Пусть мои собутыльники будут юны, остроумны и свободны от предрассудков. Пусть меняются вина одно другого крепче, искрометнее. Пусть эта ночь будет украшена пылкими женщинами. Мне нужно заключить все наслаждения земли и неба в одно последнее объятие, затем умереть.

В ответ раздался смех старика. Он прервал Рафаэля столь властно, что тот умолк.

– Что ж, безрассудный молодой человек, вы заключили договор, и этим все сказано, – промолвил торговец. – Теперь все ваши желания будут исполняться в точности, но за счет вашей жизни. Круг ваших дней, очерченный этой кожей, будет сжиматься соответственно силе и числу ваших желаний. Ведь в конце концов вы хотели умереть? Ну что ж, ваше самоубийство только отсрочено.

Рафаэлю показалось, что старик насмехается над ним, глумится, и он воскликнул:

– Посмотрим, изменится ли моя судьба, пока я буду переходить через Мост Искусств?

Он вышел, так и не услыхав тяжкого вздоха старика. Спустился по лестнице и стремительно выбежал из дверей. Он с удивлением заметил, что шагреневая кожа стала мягкой, как перчатка, и легко поместилась в кармане его фрака. Чуть замедлив шаги, он пошел по левой стороне тускло светящейся реки.

– А вот и Мост Искусств! – Рафаэль будто бы очнулся. Вступив на мост, он столкнулся с тремя молодыми людьми, которые шли рука об руку.

– Скотина! Невежа! Плебей! – таковы были изысканные приветствия, которыми его встретили.

– О, да это Рафаэль!

– Отлично, а мы тебя искали!

– Как, это вы? – изумился Рафаэль.

Эти дружественные фразы последовали вслед за бранью.

– Милый друг, – сказал Рафаэлю молодой человек, который его едва не сбил его с ног, – ты пойдешь с нами.

– Куда, Эмиль, зачем?

– Ладно, иди, дорогой я тебе все расскажу.

Друзья окружили Рафаэля, подхватили под руки и, перейдя Мост Искусств, повлекли его к высокому зданию.

– Мы тебя разыскивали по всему городу, – продолжал Эмиль, глядя на него блестящими глазами, – куда мы только не заглядывали. Мы даже думали, что ты уехал за город. И, черт возьми, мы действительно рады, что встретили тебя.

Не слушая своих друзей, Рафаэль перешел Мост Искусств и посмотрел на Сену, в бурлящих волнах которой отражались огни Парижа.

Что ж, недавно он хотел броситься в эти волны, но час его смерти по воле рока, кажется, действительно был отсрочен.

– А ты слышал, Рафаэль, – проговорил Эмиль, – что твоя последняя статья будет опубликована и принесет тебе несколько тысяч франков? Ты как будто не слышишь меня, Рафаэль!

– Нет, я слышу, – отвечал Рафаэль, удивленный не столько исполнением своих желаний, сколько тем, как быстро они свершились.

Продолжая беседовать, молодые люди подошли к особняку на улице Жюбер.

Эмиль достал журнал и, продолжая одной рукой поддерживать Рафаэля, развернул его: смотри твоя статья!

– Да он успеет еще ее посмотреть, – прервал его высокий насмешливый и остроумный Жак, – ты как будто растворился в какой-то другой реальности и не слышишь нас.

– Да входите же, – распахивая тяжелые резные роскошные двери, проговорил Эмиль, – я изрядно озяб.

Вся лестница была уставлена ящиками с цветами, которые разливали благоухание.

– Люблю, когда лестница и прихожая убрана свежими цветами, – с удивлением заметил Рафаэль, – это редкость во Франции. Чувствую, я здесь возрождаюсь.

А там наверху тебя ждет кое-что еще более интересное, – засмеялся Эмиль. И широким жестом он распахнул дверь в залу, блиставшую огнями и позолотой.

Их окружили молодые люди, пользующиеся в Париже наибольшей известностью. Один из них был прославленный художник, другой только что выпустил очень яркую книгу. Здесь же был скульптор, суровое лицо которого, казалось, отражало его творения.

Рафаэль оглянулся. Он подумал: «Как же все это красиво!»

Всюду сияло золото и шелк. Тонкая чеканка бронзы при свете дорогих канделябров, с бесчисленным множеством свечей сверкала, разбрасывая лучи. Редкостные цветы изливали сладостное благоухание.

– О, как все изменилось! – со смехом проговорил Рафаэль. – Моя добродетель больше не согласна ходить пешком! Порог для меня – это моя убогая мансарда, потертое платье и долги швейцару. Ах, прожить бы в такой роскоши год! Даже полгода! А потом умереть! По крайней мере, я все изведаю, выпью до дна, поглощу тысячу жизней!

– Друг мой, – возразил слушавший его Эмиль, – богатство скоро наскучит тебе, поверь. Ты заметишь, что оно лишает тебя возможности стать выдающимся человеком.

– Прекрати! – воскликнул Рафаэль. – Я умираю от голода, сначала пообедаем.

Все со смехом уселись за стол, покрытой белоснежной скатертью, искрящейся, как свежевыпавший снег. Хрусталь сверкал, разбрасывая звезды. Блюда под серебряными крышками возбуждали аппетит. Лакеи разливали мадеру. Затем появилась первая перемена блюд. Ее сопровождали вина бордосские и бургундские. Лакеи наполняли бокалы поистине с королевской щедростью. Вторая перемена блюд оказалась еще более роскошной. Кое у кого бледные лбы покраснели, а у иных носы уже приняли багровый оттенок, щеки пылали, глаза блестели. Все ели и говорили, говорили и ели, пили, не остерегаясь обилия возлияний. Шампанское сменили ронские вина жестокой крепости. Начались лукавые тосты, бахвальства, дерзости. Все стремились щегольнуть, если не умом, то способностью состязаться с винными бочонками и бутылями. Кто-то пытался заговорить о политике.

– Нет, это скучно, прекратите, – крикнул Эмиль, – лучше передайте мне спаржу.

– Итак, выпьем за примитивность власти, которая дает нам власть над глупцами, – предложил Жан.

– И все-таки, Наполеон, по крайней мере, оставил нам славу, – прокричал морской офицер с трудом держа в руке позолоченный бокал.

– Ах! Слава – товар невыгодный, стоит дорого, сохраняется плохо, – произнес кто-то, сидящий с краю.

Все весело рассмеялись.

Всех охватила пьяная лихорадочная болтливость. Десертные вина добавили свой остро волнующий вкус и колдовские пары. Слуги внесли пирамиды всевозможных плодов. Сок тек по пальцам сидящих за столом, апельсины катились по полу. Теперь слова звучали невнятно, бокалы разбивались вдребезги, сборище молодых людей засвистело, запело, захохотало. Некоторые уже лежали, упав на мягкие пушистые ковры.

– Пожалуйте в гостиную – кофе подан, – объявил дворецкий, стараясь поднять одного из лежащих на ковре.

Почти все гости в этот момент блуждали в сладостном преддверии рая, где свет разума гаснет, а тело придается на свободе бешеным радостям. Отважные ораторы еще произносили неясные слова, смысл которых ускользал от них самих. Гости направились в гостиную, увлекая и поддерживая друг друга, а кое-кого даже неся на руках. На мгновение толпа остановилась в дверях, застывшая и очарованная.

Все наслаждения пира побледнели перед тем возбуждающим зрелищем, которое открылось перед ними.

При свете горящих в золотой люстре свечей, вокруг стола, уставленного серебром и золотом, группа женщин внезапно предстала перед гостями, у которых глаза заискрились и засверкали. Богаты были узоры их одежд, но еще богаче – ослепительная женская красота, перед которой меркли все чудеса этого дворца. Изумленные взгляды окидывали пеструю гирлянду живых цветов, вперемешку с сапфирами, рубинами и кораллами на белоснежных шеях.

Этот сераль обольщал любые взоры, услаждал любые прихоти. Танцовщица, застывшая в очаровательной позе под волнистыми складками кашемира, казалась обнаженной. Узенькие ножки говорили о любви. Уста, свежие и алые, призывно улыбались. Юные девицы были тонкой подделкой под невинных робких дев, что казалось прелестным. Их волосы дышали ослепительным блеском, а сами они были, как светлые видения. Красавицы аристократки с надменным выражением лица склоняли головы с таким видом, как будто еще не все королевские милости были им оказаны. Парижанки, вся красота которых была в неописуемой грации, гибкие, сильные, бессердечные и вместе с тем бесстрастные, показывали все обольщения страсти.