Мне показалось, что кто-то идет следом за мной. Я обернулся и увидел офицера-следователя. Он остановил меня.

"Я хочу тебе кое-что рассказать, - начал он. -Я вспомнил об этом, когда ты говорил про свои тфилин. Ты еще упомянул, что на мешочке был вышит Маген-Давид. Я вспомнил, что, когда мы проводили такое же расследование, как сегодня, в другой роте, один солдат рассказывал, как его товарищ из "Голани" нашел чьи-то тфилин. Товарища звали Момо. Или Шломо. Он нашел их в отсеке заряжающего в одном из обгоревших танков возле горы Йосифон. Танк был сожжен начисто. На мешочке было вышито имя. Я подумал, что тебе это может быть интересно", - закончил он и быстрым шагом пошел назад. Я бросился за ним.

- Какое имя? - крикнул я.

Офицер пожал плечами, словно говоря: "Сожалею, но не могу же я все упомнить".

ЙУД-АЛЕФ

Мы вернулись к повседневной работе. Считаем дни до следующего отпуска. Каждый день похож на другой. Длинные и холодные ночи. Только когда появлялся Кимель и привозил почту, в части ощущалось волнение. Мы бежали навстречу, но он сначала занимался административными вопросами, обменивался несколькими словами с Хананом и лишь затем развязывал веревки, стягивавшие пачки с письмами. Мы нетерпеливо набрасывались на них - единственную связь с оставленным нами миром. Кто-нибудь выкликал написанное на конверте имя, а Саша и Зада добавляли к нему что-нибудь смешное.

Однажды на мое имя пришло сразу несколько писем, в основном от детей. Перед войной я преподавал два раза в неделю в шестом классе, и дети писали мне регулярно раз в неделю. Не знаю, был ли это их собственный почин, или так распорядился директор. Определив их по почерку, я отложил детские письма в сторону. Стал смотреть, от кого другие. Одно из них привлекло мое внимание. Оно было армейское, и послал его Яир. Я удивился: с чего это вдруг он решил мне написать? Я быстро разорвал конверт.

"Мир и благословение возлюбившим Тору. Я надеюсь, что с тобой все в порядке. Слышал, что у вас были нелегкие дни. С Божьей помощью мы еще дождемся утра. Об этом учили мы: "И остался Яаков один. И боролся человек с ним до восхода зари. И увидел, что не одолевает его, и коснулся бедра Яакова..."48 А что было далее? "И засияло ему солнце..."49 А потом встретился он с врагом своим, с Эсавом, но несмотря ни на что: "И пришел Яаков благополучно"50. Кто такой Яаков, откуда его имя? От того, что: "Рукой держался за пятку (ивр. акев) Эсава"51. Он знал, что не сможет опередить брата, выходя из материнского чрева, но и склониться перед ним не желал. Потому и держался за пятку Эсава и продолжал борьбу, пока не засияло ему солнце и не услышал он: "Ибо ты боролся с ангелом и с людьми, и победил"52.

Ты, конечно, удивишься: с чего это вдруг я решил тебе написать? Дело в том, что в йешиве я был напарником Дова. Он много рассказывал о тебе. Думаю, ты захочешь услышать то, что я знаю. Тебе, вероятно, известно, что я не танкист и регулярную службу проходил в артиллерийских войсках. Демобилизовался за несколько месяцев до начала войны и еще не был зачислен ни в какую определенную резервистскую часть. В воскресенье, на второй день войны, я добрался до Рош-Пины. Болтался там вместе с такими же неприкаянными, не знавшими, к какой части они теперь относятся, и с прилетевшими из-за границы, у которых тоже не было своей части. Нас перебрасывали из одной базы в другую, и каждый раз нами занимался новый командир. В одном месте считали, что мы должны оставаться "свежим резервом", в другом пытались организовать из нас новую батарею. В конце концов я оказался на Южном фронте и участвовал в переправе через канал, но это история длинная, и нет у меня ни сил, ни охоты о ней писать.

Во вторник, на четвертый день войны, мы все еще обретались в Рош-Пине, ожидая оформления в боевую часть и мечась в поисках снаряжения. Нам сообщили, что прибыли прицепы. В то время как я бежал за ними на другой конец лагеря, я встретил еще одного парня из нашей йешивы, который тоже куда-то бежал. Увидев меня, он сказал: "Ты знаешь, Яир, я слышал, что нашли его тфилин". "Чьи тфилин?", - спросил я. "Тфилин Дова, - говорит, - Дова, твоего напарника". Меня словно ударили. Перехватило дыхание. Все время слышим о ком-нибудь еше. Сердце сжалось: Дов? Нашли его тфилин? А парень продолжает рассказывать: "Говорят, их танк был подбит днем в воскресенье. Сгорел дотла. Что стало с экипажем - не знают. В отсеке заряжающего кто-то нашел тфилин. На футляре было вышито имя".

Вот все, что мне известно. Позже я слышал, что двоим удалось спастись, они, возможно, могут сообщить больше. Я рассказал тебе все, что знаю. Мне неизвестно, знаешь ли ты больше. Говорят, что, хотя ты и был там, ты не знаешь ничего. По-видимому, и никто другой ничего больше не знает. Я подумал, что должен сообщить тебе про тфилин. Вы были с ним близкие друзья".

ЙУД-БЕТ

Три субботние трапезы заповеданы нам нашими учителями, чтобы была Суббота для нас блаженством, как говорит о ней пророк Йешая. Три трапезы для спасения от трех видов бедствий: тех, которые будут предшествовать приходу Машиаха, войны Гога и Магога и мук преисподней. Наиболее ревностные устраивают и четвертую, уже после церемонии отделения Субботы от наступающих будней. Накрывают заново стол, садятся за него в субботней одежде и провожают Царицу-Субботу, как это принято между близкими, любящими друг друга людьми, которые устраивают один для другого праздничные обеды и приглашают на них многих гостей, а когда гости расходятся, говорит хозяин дома своему любимому другу: "Раздели со мной легкий ужин на двоих, ты и я, потому что грустно мне расставаться с тобой".

Великое сокровище даровано Израилю, и имя ему - Суббота. Ведь на каждый нечетный день приходится четный, и они составляют пары. И только у Субботы нет пары: "Сказал Субботе Творец: "У тебя нет пары и у народа Израиля нет пары, Израиль и будет супругом твоим" .

С обновленным лицом встречают евреи свою невесту - Субботу, освящают ее приход над добрым вином и режут хлеб, испеченный в печи, начиная с того места, где запеклась корочка. Устраивают в ее честь три праздничные трапезы, за которыми распевают субботние гимны, изучают Тору, предаются множеству наслаждений. А когда наступает время прощания, задерживают ее ненадолго и провожают еще одной маленькой трапезой. Свет этой трапезы озаряет стол все дни будней, а называется она трапезой царя Давида. Давид - четвертая опора Престола, а три первые трапезы свершаются во имя Авраама, Ицхака и Яакова.