Ханан заметил еще танк, который целится в нас. Подоспевшие наши танки бьют по нему из разных мест. Он горит. С холма напротив поднимается дым. Ничего не видно, и не понять, кто стреляет. Мы меняем позицию, потому что не знаем, какой из этих танков, что стоят за деревьями, целится в нас. Нервы натянуты до предела. Слишком много танков собралось в одном месте. Даже те, что подбиты, кажутся нам нацеленными на нас. Иногда кто-нибудь кричит по внутренней связи, что в нас целится танк, потом оказывается, что это подбитый. Невозможно различить, из какого танка стреляют, из какого - нет. Я знаю, что должен держать себя в руках. Сохранять ясность мысли.

Рами наконец нас заметил и перебежал к нам, а Шмайя, наш заряжающий, пересел в его танк, который не заводится. Теперь заряжающим стал Ханан, а командиром - Рами.

Приказ по рации все время был один и тот же: отбить у сирийцев лагерь Нафах. Теперь мы занимали позицию у западных ворот. Я заметил привязанную к столбу ворот овчарку. Рядом с ней крутился маленький щенок. Собака бесновалась. Стоял беспрерывный грохот. Она смотрела на своего щенка и изо всех сил пыталась порвать веревку, чтобы бежать. Но не могла. Сердце сжималось от жалости, когда я на нее глядел.

Такая полная беспомощность. Несколько раз она обращала голову в нашу сторону, словно ожидая, что кто-нибудь из нас освободит ее..."

Эльханан замолчал и задумался. Ему предложили воды, но он пить не стал.

"...Солдаты мотопехоты в панике отступали из лагеря. Больно было это видеть. Что с нами случилось? Солдаты ЦАХАЛа отступают? Я не успел еще это осмыслить, когда увидел отделение ЦАХАЛа в полном порядке, с офицером во главе, - оно направлялось в обратном направлении - в лагерь, в самую гущу боя. Шоссе, ведущее к воротам, они пересекли бегом, согнувшись, как и положено обученной пехоте. Я тоже сначала был в пехоте, пока не вышло распоряжение сделать из нас танкистов. Мы любили тренировочные маршруты парашютистов: бежишь высоко, по холмам, с ручным пулеметом, или "базукой", и чувствуешь себя таким свободным! Когда разнесся слух, что нас будут переучивать на танкистов, ребята очень возмущались: все хотели остаться в десантных войсках. Ицик тогда говорил, что в пехоте ты свободен, самостоятелен на местности, владеешь ситуацией, сам себе хозяин. Другое дело, когда ты втиснут в закрытую стальную коробку.

Очень скоро я увидел, как пехотинцы пересекают дорогу обратно. Наткнулись в лагере на бешеный огонь. Я обратил внимание на то, что офицер пересек дорогу последним: ждал, пока не перейдут все. Это меня подбодрило. Еще я заметил, что кто-то стоит рядом с разрушенным зданием, под огнем, пригнувшись, с рацией в руках. Прячась среди деревьев, он смотрел в бинокль и что-то говорил по рации. Возможно, это был офицер, координирующий огонь, или офицер, наблюдающий за ходом боя какой-то части. Кому он докладывает и о чем он докладывает среди грохота боя, я не знал, но подивился его храбрости..."

- Артиллерийский офицер-координатор или офицер-наблюдатель военно-воздушных сил? - вмешался с вопросом следователь.

Эльханан не мог на это ответить. Через перископ кабины водителя он видел пригнувшегося между деревьями человека, говорящего по рации. Это все, что он знает.

Офицер вынул из синей папки лист и что-то записал.

"Вероятно, действия офицера-координатора тоже играют важную роль в расследовании этой войны", - решил я, пытаясь припомнить, не встречался ли и мне кто-нибудь по этой части. Кто знает, будь у нас офицер-координатор, может, и не угодили бы мы в засаду в каменоломне.

Эльханан воспользовался вопросом следователя, чтобы прервать рассказ и привести в порядок мысли. После некоторого молчания он продолжил:

"...В стоящий рядом с нами танк попал снаряд, и он загорелся. Ханан закрыл глаза руками. Он знал этот танк - танк своего товарища, вместе с которым проходил регулярную службу, а потом учился на командирских курсах. Водитель того танка добрался до нас: он был в шоке. Вдруг, невесть откуда, появился наш бронетранспортер и подобрал его.

Еще один раненый подошел к нашему танку. Весь в крови. Взобравшись на башню, он почти потерял сознание.

Ханан занялся им. Попросил меня найти дополнительный индивидуальный пакет. Я отдал свой. Раненый скоро пришел в себя. Оказалось, что на нем в основном не его кровь. Рядом остановился танк. Командира на башне не было. Направлял движение заряжающий, а командир замещал водителя. Он крикнул, нет ли у нас лишнего водителя. Раненый тут же ответил, что он как раз и есть водитель, и, не задавая лишних вопросов, пересел к ним..."

Эльханан опять помолчал немного. Сидел, обхватив голову руками.

"...Вскоре после войны я встретил того солдата на курсах ускоренной подготовки командиров танков. После войны ощущалась острая нехватка в них. Звали его Перец. Он рассказал, что с ним приключилось до того, как он вышел на нас. Их танк был подбит в каменоломне. Он и еще двое сумели спастись. Они бежали до самого Нафаха, но тут выяснилось, что там сирийцы. Они снова побежали, и один из товарищей был убит пулей. Перец пытался вытащить его из-под огня, но был ранен сам. Кровь, которую мы увидели на нем, была кровью товарища. Перец и другой оставшийся в живых добрались до лагеря Ицхак, по которому тоже велся обстрел. Товарищ сказал, что дальше никуда не пойдет, у него нет сил бежать. Он заперся в маленькой комнатке в командном отделе и прятался там. Сирийцы его не обнаружили. Даже ухитрился позвонить домой. Просто снял трубку и набрал номер. Пересидел, пока не пришли наши и не отправили его в тыл. Он и сейчас еще не совсем в себе..."

Эльханану снова предложили воды, и снова он не стал пить. На минуту закрыл глаза, затем повел рассказ дальше. Голос его стал хриплым.

"...Так мы провоевали весь тот день - воскресенье - вплоть до темноты. Взбирались на холм, определяли цель, стреляли, съезжали назад. К вечеру в лагере Суфа собралось десять танков. Организуемся заново. Настроение тяжелое. Люди лежат на трансмиссиях совершенно измотанные, подавленные. Открыли боевые пайки. Рами ни к чему не притронулся. Он и Ханан в большой тревоге: что завтра? Как остановить сирийцев? Ханан сказал, что, если так будет продолжаться еще день, они захватят все Голаны. Нахман спросил, что же тогда помешает им спуститься к Иордану и взять Тверию? В тот момент я стоял у танка и произносил молитву арвит: "...и мы, Израиль, народ Его... Он спас нас из рук царей... Сохранил живыми наши души и не допустил, чтобы споткнулись наши ноги. Он провел нас по высотам врагов и вознес над всеми ненавистниками нашими... Благословен Ты, Господь, спасший Израиль! Дай нам, Отец наш, с миром отойти ко сну и подыми нас [назавтра] для благой жизни и мира... И направь нас своим добрым советом и спаси нас в скором времени ради Имени Своего. И защити нас и устрани врага, что впереди нас и позади нас. И храни нас, когда мы выйдем в дорогу и когда будем возвращаться..." Вечерняя молитва, которую мы произносим ежедневно, но сегодня она звучала совершенно иначе.