Не ведает мудрец, что сердце выстрадать должно,

Чтобы, изверясь, гибель выбрало оно.

- писал он в своем сонете. Если Благопристойности хотелось преподать ему урок, не ясен ли он как божий день? Сторонись поэзии, остерегайся театра, держись своего ремесла, не читай немецких романов, не женись двадцати лет от роду. Казалось бы, подобные увещевания сами собой следуют из этой истории. И все же, наперекор нужде и испытаниям, молодой поэт женится двадцатилетним, работает усердно и не без успеха, обуздывает Пегаса, взбирается по социальной лестнице, счастливо окружает себя любящей семьей и преданными друзьями, и так все продолжается два десятилетия, пока судьба не посылает ему и его жене промыслительный удар, который почти одновременно уносит их в могилу.(...)

История Блэнчерда (если отвлечься от ее горестного конца, стоящего особняком в его судьбе) никак не позволяет обвинять читателей в равнодушии к литературе. Его карьера, рано оборвавшаяся, сложилась, в основном, удачно. По правде говоря, мне невдомек, могла ли его всерьез облагодетельствовать поддержка и вмешательство правительства, и непонятно даже, как можно было бы о том ходатайствовать. Ни из чего не следует, что человек напишет гениальное творение, даже имея полную свободу. Сквайр Шекспир из Стратфорда с его земельными угодьями и рентами, с гербом над портиком - уже не тот Шекспир, который писал пьесы. К тому же праздность, или, если угодно, созерцательность, ничуть не внове сочинителям. Среди всех сквайров, владевших землями и рентами, и среди тех, что занимали государственные должности, доходные и необременительные, многие ли писали книги, да еще и хорошие? Людей полезных правительство берет на службу и оплачивает: юристов, дипломатов, солдат и им подобных, но в поэзии оно не нуждается и может обойтись и без трагедий. Пусть литераторы стоят на собственных ногах. День ото дня растет спрос на их труд и множится число заказчиков. Самые искусные и удачливые из тех, что трудятся на ниве развлекательной литературы, имеют такую власть над чувствами читателей и возбуждают к себе такое непритворное участие, какое и не снилось их собратьям; а люди ученые и образованные, которые стремятся к высшим почестям, их и удостаиваются. И несмотря на отвращение доктора Кэреса, я нахожу, что никогда у нас так много не писали и не читали жизненно полезного и никогда все виды сочинительства не были окружены таким горячим интересом.

Однако пора кончать. Мое письмо и так приобрело недопустимые размеры, а вы ведь жаждете новостей; разве вы не читали в сегодняшнем номере "Таймc" реляцию о сражении с шахом? Засим прощаюсь

М. А. Т.

Лондон, февраля 20-го, 1846 года

"НОВЫЙ ТИМОН" БУЛЬВЕРА-ЛИТТОНА

("Морнинг кроникл", 21 апреля 1846 г.)

..."Новый Тимон" нисколько не похож на "Тимона" {29}, его поэзия, на наш взгляд, нимало не похожа на природу, хотя порою не чужда поэзии. В ней много шума без кипенья страсти и много ярости без ощущенья силы. Она бесхитростна, подчас красива, богата выдумкой, но совершенно лишена какой-либо естественности и подлинности. Стиль ее удивительно безвкусен, и в обращении с английским языком автор обнаруживает беспримерную развязность. Ничтоже сумняшеся он подбирает рифму к слову "жизнь" так, словно оно читается в два слога, нехитрые личные местоимения снабжает ударением ("_Венеру одолев, Он сети избежал_"), прилагательные, снабдив их прописной буквой (_Доброе, Прекрасное, Истинное, Прошлое, Грядущее_ и т.п.), возводит в ранг существительных. С помощью того же несложного типографского приема он наделяет существительные более важным смыслом: "_Глас Сердца башню Разума потряс", "Но горе - Эгоист и хочет в том признаться", "Покой таится в Водах Жизненной Стремнины", "Досуг парит, а Труд сидит за кругом_". Скажите на милость, почему _Труд_ с большой буквы сидит за _кругом_, начинающимся с малой? Может, и нам, подобно немцам, перевести все существительные в категорию собственных имен? В довершение прочего, автор и вовсе выворачивает существительные наизнанку, превращая их в глаголы... Кто вправе разрешить себе такую вольность в обращении с нашей свято чтимой матерью - английской грамматикой? Сэр Бульвер-Литтон, как известно, грешит этим неоднократно, в его стихах и прозе то и дело _"стеклятся", "мимолетничают" и "таинствуют"_ потоки _Истинного, Запредельного, Прекрасного и Безобразного_. Автор "Нового Тимона" с большим искусством перенял у него все эти недочеты, старательно скопировал его героев, философию, звучание стиха - "_citharae а cantus peritus_" {Он хорошо пел и играл на кифаре (лат.). (Тацит. История. Кн. 2, 8).}, вроде того вольноотпущенника Нерона, который старался убедить толпу, что он и есть Нерон... Мы возражаем здесь не только _Тимону_, сколько его критикам: нет, среди нас не объявился новый гений, нет, _Тимону_ не воскресить былую славу наших бардов. Возможно, среди нас живут великие поэты, но автор "Нового Тимона" больше всего к ним приобщился, когда убрал в своем последнем позолоченном издании бестактность, допущенную по отношению к одному из них в двух прежних изданиях этой самой выспренней из всех поэм.

О ЛОРДЕ БАЙРОНЕ

Из "Записок о путешествии из Корнхилла до великого Каира" (1846)

Мне не по вкусу красота, которой, словно театральной сценой, нужно любоваться издали. Что проку в самом изящном носике, если кожа его грубостью и цветом напоминает толстую оберточную бумагу, а из-за липкости и глянца, которыми его отметила природа, он кажется смазанным помадой? И что бы ни говорилось о красоте, станете ли вы носить цветок, побывавший в банке с жиром? Нет, я предпочитаю свежую, росистую, тугую розу Сомерсетшира любой из этих роскошных, аляповатых и болезненных диковин, которые годятся лишь в стихи. Лорд Байрон посвятил им больше лицемерных песнопений, чем любой известный мне поэт. Подумать только, темнолицые, толстогубые, немытые деревенские девахи с приплюснутыми носами и есть "синеокие рейнские девы"! Подумать только, "наполнить до краев бокал вином самосским"! Да рядом с ним и слабое пиво покажется нектаром, и, кстати сказать, сам Байрон пил один лишь джин. Нет, этот человек никогда не писал искренне. Впадая в свои восторги и экстазы, он и на миг не упускал из виду публику, а это скользкий путь, это даже хуже, чем признаться без утайки, что вас не ослепила красота Афин. Широкая публика боготворит и Байрона, и Грецию, что ж, публике виднее. В "Путеводителе" Марри {30} он назван "нашим национальным бардом". Нашим национальным бардом! Бог мой! Он бард, вещающий от имени Шекспира, Милтона, Китса и Скотта! Впрочем, горе ниспровергателю кумиров публики!