Внутри каждой группы контактов – шарик светлого металла. Шарики танцуют. Большинство слегка колеблются, находясь в центре группы контактов и не касаясь их. Некоторые неподвижны и прижаты к какой-либо паре контактов. Некоторые перекатываются между соседними парами контактов туда и обратно. Некоторые беспорядочно перепрыгивают от одной пары контактов к другой. По функции замыкания/размыкания можно предположить, что всё это – своеобразная система реле. Но какая грандиозная по числу комбинаций! Может поспорить с любой ЭВМ.

Группа из шести больших вариометров5 – вставленных друг в друга катушек, внутренняя из которых может на какие-то углы свободно поворачиваться в наружной. Поворачивающие тяги скрываются в подставках. Из чего можно сделать вывод, что управление вариометрами автоматическое.

Ещё одна панель управления или, скорее, переключения. На манер ручного телефонного коммутатора. Несколько рядов контактных гнёзд и пара десятков отрезков проводов с наконечниками, беспорядочно воткнутыми в гнёзда. Вертикальные ряды гнёзд обозначены буквами, а горизонтальные – цифрами.

Несколько стоек, занятых сверху донизу закрытыми плоскими коробками с путаницей проводов и трубок.

В конце помещения на высокой и толстой тумбе лежит полусфера метрового диаметра. Излучение в норме. Сметаю пыль. Полированный гранит. По всей поверхности вдавлены шестигранные бронзовые пластинки с небольшим зазором друг от друга. Трубок не подходит. Только провода в тумбу.

Иду обратно по левому ряду. Несколько стоек плотно забиты металлическими и слегка светящимися, разноцветными стеклянными ёмкостями разного размера и формы с сумасшедшим переплетением трубок и проводов между ними. Даже и не пытаюсь что-нибудь понять.

Ещё пульт управления, но не электрическими токами, а подачей жидкостей. Краны и краники в изобилии. Повороты и положения размечены.

А вот здесь – что-то пульсирующее, светящееся. Фон в норме. Сметаю пыль. Шесть толстых горизонтальных трубок одна над другой. Опять шесть! Почти везде шесть. Слева от них – реостаты с выведенными вперёд ручками регулировки. В трубках происходит что-то таинственное. К левому концу трубки подведён провод, который внутри трубки оканчивается иглой. Правый конец стеклянной трубки переходит воронкой в медную трубку.

Все шесть трубок заполнены зелёной жидкостью разного оттенка. От сочного в верхней до едва зеленоватого в нижней. На конце иглы в верхней трубке загорается искра, медленно растёт в яркий шарик диаметром миллиметров пять. Шарик отрывается от иглы и, также светясь, неспешно плывёт к воронке и исчезает в ней. То же и в других трубках, но всё более и более убыстряясь. В самой нижней шарик отрывается от иглы раньше, чем два предыдущих скрываются в воронке. Завораживающее зрелище. Индикаторы каких-то параметров, процессов?

Несколько полок с медными шарами, похожими на ежей от множества контактов на поверхности. Есть довольно мощное не высокочастотное излучение, но сильно падающее на небольшом удалении. Даже вплотную для человека не опасно.

Рядом стоит стоймя огромный чёрный, словно каменный, параллелепипед сантиметров семьдесят в ширину, метр в глубину и метра два высотой. От каждого медного ежа в него входит один провод. Или выходит? Индикатор на него не реагирует.

Странно. Две стойки совершенно пусты. Пучки проводов, подходящие к ним, ровнёхонько обрезаны словно лазером. Машинально подношу датчик. Нет даже естественного фона. Убираю датчик от стойки. Естественный фон появляется. Вдвойне странно. Подношу руку – ничего.

И опять катушки, катушки, катушки разных размеров и полноты намотки. Конденсаторы, но многие из них переменные. Множество крошечных реостатов. Вроде всё.

Выхожу из тайника. Пряники все съедены. Четыре пары вопросительных глаз.

– Сколько меня не было?

– Почти два часа, – отвечает Анна Петровна.

– Ну, что я могу сказать? Опасного для нас там ничего нет. Трогать чего-нибудь, что может изменить своё положение, конечно, никак нельзя.

– Капитан чего-нибудь у кого-нибудь за это оторвёт, – добавил Александр.

– Но смотреть – пожалуйста. Я бы даже рекомендовал провести в тайнике аккуратную уборку. Пыли там до черта. Что нельзя трогать, я очищу сам. Но вперёд пустим Капитана с фотоаппаратом. Пусть заснимет на всякий случай кое-что. И ещё – несколько моих собственных соображений по поводу машины.

Я заметил во всём этом хитроумном хозяйстве две особенности. Не встретилось ни одного знакомого элемента, способного работать на высоких частотах. И второе. Не встретилось ничего похожего на электронные лампы. Хотя их время и подошло тогда. Возможно, Швейцер заранее планировал долгую и автономную работу своей машины. Раз не включил в неё ничего, что могло бы внезапно выйти из строя или баланса. Для кого тогда Швейцер её строил? Ведь для шестидесятилетнего старика большая долговечность машины не так уж важна, а претендентов на неё не проявилось.

И третье. Похоже, что машина использует привычную и понятную нам энергию и физические свойства для того, чтобы питать создание и существование чего-то такого, что наши чувства и приборы регистрировать здесь не могут. Потому и сама машина не требует и не отдаёт большой энергии. Донором для наших миров, созданных воображением, возможно, становится сама Земля, теряя какую-то частицу своей энергии, свойств. Наши миры существуют не где-то в другом времени или пространстве, а в другой форме материи со скопированными от нас формами объектов, включая воображаемые. А машина даёт импульс-команду к преобразованию туда или обратно и для предметов, и для людей. Вот мы и можем чувствовать в иной материи так же, как в родной. Мы сами становимся при переходе иной материей. Из этого вытекает, что даже если сама машина вдруг перестанет существовать, то уже созданные ею миры останутся жить.

И четвёртое. Если я хоть в малой степени прав, то и машина Генриха Швейцера здесь не вся. Какая-то её часть перекочевала в иную материальную неизвестность при запуске. Это и позволяет нам перемещаться туда и обратно. Вероятно, что эта перекочевавшая часть машины находится где-то в мире, который Швейцер создал для себя. Нам его никогда не увидеть.

– Может быть, оно всё и так, – попробовал затеять дискуссию Александр, – однако осуществить такое на том уровне техники…

– Уровень техники, конечно, имеет значение, но не такое, как обычно представляется. Развитие техники расширяет возможности, но ведь законы физики и природные ресурсы в любом случае одни и те же. Важно найти способ использования ресурсов при ограниченных возможностях. Швейцер нашёл. Будем уборкой сегодня заниматься или нет? Скорее, нет. Нужно подготовиться. Хотя бы пылесосы притащить, щётки. Кисточки я дам. Да и поздновато уже. Просто сходите сейчас и посмотрите, с чем придётся иметь дело.

На следующий день, благополучно проведя генеральную уборку, опять все сидим здесь же, у Ахмеда. Пряников – завались. Чая – хоть залейся. Все оживлены и довольны проведённой работой. И действительно, машина выглядит теперь совсем не так уныло, как вчера. Даже сказал бы, что просто празднично. Бронзовые стойки и полки отливают цветом старого золота. Медные коробки, коробочки, шарики, цилиндрики, трубки и трубочки из серых превратились в красные. Латунные детали отличаются светлой желтизной. Жидкости в стеклянных сосудах и трубках тоже обрели краски, а многие – и свечение. Катушки, трансформаторы, конденсаторы и реостаты тоже перестали быть одноцветными. В общем, картина феерическая. Особенно если погасить свет.

Капитан уже втихаря сбегал домой и, наверное, быстренько проверил, не повредила ли уборка машине. Вернулся успокоенный и благодушный. А я жалею, что не уследил, как он смылся. Интересно было бы посмотреть, что происходит в машине во время переноса. Ладно, ещё поймаю момент. Или попросить кого-нибудь специально?

Анна Петровна разбирает бумаги, обнаруженные в столике-конторке.