Самолет ухнул вниз, внутри все похолодело, я с воплем вцепилась в пассажира рядом. Тот пытался меня оторвать от себя, но это было невозможно: я не собиралась умирать в одиночестве, хотелось сделать это, хотя бы ощущая рядом присутствие другого человека. Тем более такого охренительного мужчины.

Когда он заговорил со мной еще на земле, пока мы рассаживались по местам, от бархатно-грозовых перекатов его голоса я так замлела, что не сразу поняла слов:

– Вам нужно пересесть. Это сиденье должно быть пустым.

Я сверилась с посадочным. Все вроде верно.

– Это мое место.

Мужчина пытался испепелить меня взглядом, но я не торопилась обращаться в золу. Внутри все переворачивалось и горело от обиды, что первую встречу мы начинаем вот так, со спора. Мне не везет на знакомства с красавчиками и вот… опять не повезло.

– Вы точно на этот рейс сели?

Усмешка на его красиво очерченных губах не предвещала ничего хорошего. А взглядом он теперь пытался меня заморозить.

– Слушайте! – Я вконец разозлилась. – Обратитесь к стюардессе, разберитесь, где чье место, я не ошибаюсь самолетами, а вот у вас, судя по всему, проблемы имеются.

Все, Сафонова, не видать тебе даже пяти минут флирта с божеством мужского пола.

Я отвернулась к окну. И так вся жизнь летит в тартарары, так еще и села не туда, встала не так, повернулась не сяк. Да пошел он… Козел самоуверенный. Еще один.

Своему начальнику вчера я заехала по причинному месту. Осталась без работы. И теперь собиралась сделать то, о чем всегда мечтала: пройти паломническим путем прямо от Парижа до Сантьяго-де-Компостелы. По моим расчетам, дорога могла занять от двух месяцев до трех. Самое оно, чтобы определиться, что мне нужно в жизни. Потому что меньше всего, как оказалось, мне нужна работа топ-менеджера в немецкой компании, если ее начальник считает возможным распускать руки.

Так что… одного отфутболила, этого тоже могу. Тем более, судя по одежде, он тоже какая-то шишка. Хм… шишка-то шишка, а летит дешевым рейсом. Строит только из себя.

Мужчина отошел решить проблему со стюардессой, а я спокойно достала книжку. Лучше отвлечься на приключения попаданки в Средневековье, чем продолжать надеяться на флирт в самолете.

– Мессир, мы решим эту проблему, – долетело до меня.

Мессир? Она тоже начиталась фэнтези, что ли?

– Простите.

Я подняла невинный взгляд на бортпроводницу. Позади нее стоял мой противник, ухмыляясь так, что я поняла: меня собираются отсюда увести.

Она улыбнулась одной из своих фирменных улыбок.

– Могу я посмотреть ваш посадочный талон?

В ответ я тоже обворожительно улыбнулась.

– Мой посадочный на это место. Я не собираюсь пересаживаться. Если сударь недоволен, может пересесть сам. Тем более он уже стоит. – Я показала ей посадочный, не отдавая, и, когда убедилась, что она увидела номер рейса и места, отвернулась. Краем уха слышала, как они перешептываются. Затем стюардесса ушла, а мужчина сел на место.

– Клянусь вам, – обратился он ко мне, и холодок пробежал по спине, – вы пожалеете, что полетели этим рейсом.

И оказался чертовски прав. Самолет попал в турбулентную зону где-то на сороковой минуте полета. Сначала это были легкие потряхивания. Потом мы влетели в какое-то грозовое облако, за иллюминатором вовсе стало черно, и только вспыхивали ослепительные молнии. То и дело самолет проваливался вниз, потом резко взмывал вверх. У меня сдали нервы. Я понимала, что никак не могу контролировать ситуацию, бессильна перед лицом смерти, а потому время от времени кричала от страха, вцепившись в соседа. Каким бы противным он ни оказался, а умирать не хотелось. Кричала почему-то я одна. Все остальные пассажиры сидели спокойно. Лишь мой сосед пытался отцепить меня от себя и поэтому ерзал в кресле.

И тут мы провалились окончательно. Падение было слишком долгое для воздушной ямы. Меня подбросило вверх, в глазах потемнело, раздался оглушительный рев, самолет задрожал, а потом стал вкручиваться винтом в бездну. Последнее, что помню, это то, что я прижалась лицом к плечу мужчины, крепко обхватив его руками.

Я очнулась в темном помещении. Сначала решила, что самолет разбился и я выжила, но, проведя ладонью около себя, поняла, что лежу на чем-то ровном и твердом. И холодном. Пол? Каменный?

Медленно возвращалась способность двигаться и мыслить: после пережитого шока первые мгновения реальности были какими-то ватными и вязкими. Шею что-то неприятно холодило. Я дотронулась ладонью до грубоватой поверхности, пробежала пальцами по ободку. Не похоже на корсет для шеи. Значит, я не в больнице, а…

Внутри все заледенело. Это железный ошейник! Я в тюрьме.

Я встала, хотя ноги еще дрожали, ощупала получше железный обруч, цепь от него к кольцу в стене. Судя по длине цепи, я на короткой привязи. А еще здесь было очень промозгло.

Я пыталась понять, в какой стране я могла оказаться, ведь самолет должен был лететь через Европу. Это был рейс Франкфурт – Париж, черт побери!

Послышался скрип тяжелой двери и голоса. Слабый свет позволил выяснить, что я стою у дальней стены маленькой камеры с железной решеткой напротив.

Шаги приближались, и вскоре два человека появились у решетки в красноватом свете факела. Один из них был низеньким, со связкой ключей. А другой высоким и до боли знакомым… Мой сосед по самолету стоял, убрав руки за спину. На нем был камзол с золотыми пуговицами, узкие брюки в тон камзолу, высокие сапоги. А на лице очень мерзкая улыбка. Ухмылка человека, который явно знает больше, чем ты.

Может, я все же умерла? И это что-то вроде галлюцинаций, пока отмирают клетки мозга? Или я в коме и это как бы мой бред?

Но железный ошейник натирал ключицы совсем не галлюциногенно: пришлось подложить палец под него, чтобы не давил.

Низенький отпер решетку.

– Прошу, мессир, – с поклоном пропустил он мужчину в камеру.

Тот вошел, свет факела за спиной делал его более грозным и значимым. Вот теперь я бы в него не вцепилась в самолете ни за что. А еще лучше пересела бы подальше.

Минуту он созерцал меня, потом чуть наклонился вперед и проворковал:

– Я тебя предупреждал. Ты ошиблась рейсом. Но не волнуйся, тебе недолго мучиться.

Потом повернулся к мужчине с ключами:

– Выводите ее на арену первой. Когда умрет, сожгите тело. Не годится ни на что.

– Может, просто повесить, господин? – почесал тот сальную голову.

– Много чести, – фыркнул «господин». – На арену, чтоб не мучилась.

И направился к выходу из камеры. Я шагнула было следом, но железный ошейник не пустил.

– Эй! Какого черта? Объясните мне, где я? Что случилось?

Усмешка разрезала его щеку словно нож.

– Ты в аду.

Ждать долго не пришлось. Как только он вышел, зашли двое стражников, тоже одетых как-то слишком уж странно. У меня было ощущение, что я попала в пятнадцатый или шестнадцатый век. Или на сьемки какого-то фильма.

Только уж слишком реальны были декорации.

Может ли быть, что на мои видения в коме как-то повлияла книга про попаданку? Получается, что я настолько качественно брежу, что все тычки и пинки от стражников вполне ощутимы, а их сальные шуточки – понятны и возмутительны.

Меня то и дело дергали за цепь, заставляя двигаться быстрее. Это тоже было реально. Где я? Почему все такое явственное? Ведь это не может быть правдой.

Приглушенный серый свет дал понять, что день нынче пасмурный. То и дело грозился начаться дождик, а может, и снег, судя по тому, как у меня и стражников вырывался пар изо рта. Холодно. От пережитого в самолете и неопределенности в настоящий момент потряхивало. С трудом удавалось сдержать судорожное и трусливое клацанье зубов. Меня вывели на арену с засохшей грязью, изрытой ногами, копытами, колесами, лапами.