Море пишет свои субтитры в частности на языке запахов. В океанических глубинах ароматы – это речь. Вода насыщена ими, но нам не дано их почувствовать. Погружаясь в море, мы, как правило, затыкаем нос – или за нас это делает маска, и в этом она намного удобнее плавательных очков. Оно и понятно: ведь крайне неприятно наглотаться воды, причем хуже всего через нос. В результате наше обоняние не в состоянии уловить запахи моря.
А ведь волны переносят бесчисленные пахучие молекулы. Рыбы их различают, они живут посреди галактики ароматов и способны услышать в воде как устойчивые запахи, так и их мельчайшие оттенки, добравшиеся издалека и едва ощутимые. Существуют запахи, привязанные к воспоминаниям – к определенным местам, старым книгам, временам года или конкретным людям, – они воскрешают в нас эмоции, оставившие когда-то в душе неизгладимый отпечаток. Память рыб наполнена такими обонятельными воспоминаниями.
Атлантический лосось способен различить в водах Гренландии запах ручья в Бретани, где он родился, поплыть на этот запах и найти устье родного ручья. А ведь прошел не один год с тех пор, как лосось ощутил его еще мальком, когда всплывал, чтобы пропитаться ароматами летнего вечера, раздувая на поверхности плавательный пузырь. Речь идет о микроскопической концентрации пахучих молекул, потому что в океан попадает всего несколько капель из этого ручья и они разводятся огромным количеством бесчисленных капель из других ручьев. И тем не менее лосось их узнает и всегда находит место своего рождения.
Ароматы вызывают столько эмоций, что рыбы используют их, чтобы разговаривать друг с другом. Глаз видит всего лишь проплывающую рыбу, тогда как в воде вокруг нее клубятся невидимые молекулы, несущие настоящие запахи эмоций, – феромоны, передающие ее душевное состояние. Запахи стресса, любви, голода… Они имеют конкретного адресата, но временами улавливаются и теми, кому не предназначались: запах страха маленькой рыбешки предупреждает ее сородичей об опасности, но одновременно возбуждает аппетит хищных рыб. Рифовые рыбы, мелкие разноцветные рыбки из коралловых лагун, обращают этот недостаток себе на пользу. Если одна из них ранена и схвачена хищником, она выбрасывает в окружающую среду еще больше молекул тревоги с целью привлечь… еще больше хищников! Они начинают сражаться за добычу, а рыбка, пользуясь неразберихой, ускользает.
Когда исследуешь морские глубины с маской и трубкой, ты словно подвешен к небу. Облетаешь вселенную и открываешь ее для себя. По мере удаления от берега глубина увеличивается. И чем глубже, тем равномернее становятся тона, постепенно прокрашивая воду синим, пока она не приобретет однородный оттенок размытых чернил. Эта синева разбавляет заодно и часть субтитров подводного кинофильма, недоступных человеческому глазу и написанных невидимыми красками.
В воде краски исчезают. Свет поступает от солнца, и в нем содержатся волны всех цветов спектра. Но когда он проходит сквозь воду дальше на глубину, некоторые из этих цветов все больше поглощаются молекулами воды, встречающимися на его пути. Молекулы воды жадны до некоторых цветов, лучше всего они расправляются с так называемыми теплыми, у которых самая большая длина волны: с красным, оранжевым, желтым… На пятиметровой глубине больше нет красного цвета: красные объекты растворяются в голубизне, их окраска становится неразличимой. Продолжая опускаться, свет постепенно утрачивает свою желтую составляющую, что происходит на пятнадцати метрах, затем зеленую – ближе к тридцати. Вскоре видимым остается только синий цвет. После шестидесятиметровой глубины море предстает перед нами равномерно лазурным. А потом исчезает и синий, и наступает тьма морской пучины: на глубину более четырехсот метров солнечный свет вообще не пробивается. Темноту освещают лишь люминесцентные существа. Однако луч света, который погружается в море, содержит и другие излучения, глазу невидимые, в ультрафиолетовом диапазоне – “более синие, чем синий”, у которых очень маленькая длина волны. Наш глаз не в состоянии их различить, поскольку хрусталик их блокирует. А рыбы видят эти цвета, озаряющие их мир там, где для нас есть только синева. Некоторые морские пейзажи и их обитатели кажутся нам тусклыми, но если наблюдать за ними с помощью аппарата, чувствительного к ультрафиолету, их пестрые узоры, бесчисленные пятна и разноцветные полоски буквально ослепляют.
В толще океана цвет – это язык. Представители многочисленных видов готовы в любой момент сменить окраску, чтобы поговорить с сородичами, причем изменение цвета удается им даже лучше, чем хамелеонам. Разглядывая в лупу рыбью кожу, замечаешь крошечные разноцветные точки. Это хроматофоры, пигментсодержащие клетки, которые рыба может растягивать или сжимать по желанию. Рыба умеет выбирать нужный цвет, расширяя те или иные хроматофоры, как если бы она решала, какие пиксели нужны ей в данный конкретный момент, и способна даже поменять узор своей кожи. Все это сигналы, которые она использует, чтобы высказаться и завязать диалог. Это настолько изощренный способ коммуникации, что он по сей день остается во многом загадочным. Ведь цвет передает информацию, но может передать и ложь. Есть настоящие краски, например цвет глаз лососей, в котором выражается их нрав, но существуют и глазки зеленушки, которые лгут, имитируя глаза хищника. Известны поляризованные сигналы раков-богомолов, расшифровать которые могут только они сами. Они закодированы так же, как кодируются фильмы в формате 3D, которые нужно смотреть в 3D-очках с поляризационным фильтром. Есть полоски копьеносца, ультрафиолетовый цвет которых, точно откалиброванный по длине волны, сильнее всего слепит глаза атлантической скумбрии. Копьеносец использует их, чтобы сообщить сородичам о своем настроении, а заодно и привести в ужас скопления скумбрии, посылая им слепящие сигналы, которые они не в состоянии расшифровать. Скумбрия в панике сбивается в компактные шары, которые копьеносец легко рассекает рылом.
Копьеносец и атлантическая скумбрия
Море пишет субтитры не только цветами и запахами, но и другими способами, порой превосходящими наше воображение.
Я не сумею охарактеризовать ощущения, которые вызывают у морских жителей завихрения воды, сигналы водных потоков и вибрации, воспринимаемые рыбами на уровне их боковой линии и оставляемые ими при движении, как это делает летящий самолет, за которым в небе тянется белый след. Боковая линия рыб покрыта волосковыми клетками, чьи мельчайшие реснички изгибаются под действием течений, передавая информацию о них нервной системе рыбы. В результате рыба получает возможность составить карту циркуляции воды вокруг себя. Расшифровка этих завихрений и течений позволяет ей ориентироваться в полной темноте: она визуализирует формы течений и картину перемещений воды и накладывает ее на другие картины, составленные из красок, звуков и запахов. Вот такое считывание окружающего мира, которое можно представить себе только во сне!
Не описать мне и совокупность электрических полей, эту неосязаемую сеть, которую некоторые рыбы, в том числе электрический скат, воспринимают и используют для обмена сигналами. Все это в совокупности составляет нечто вроде второго океана, находящегося в другом измерении, где у каждого живого существа имеется собственный отпечаток, манера передвижения и голос. Когда глубины вокруг рифов накрывает ночь, акулы видят эту вторую вселенную, охотятся и находят друг друга благодаря ей. Как она светит для них? Тайна, которую акулы сохранят навсегда.
Гипотетическим остается и множество других параллельных миров. Есть, например, предположение, что некоторые рыбы считывают магнитные поля, а мигрирующие рыбы вроде бы ориентируются, используя эту способность как настоящий внутренний компас. Если это так, то вот еще один дополнительный слой субтитров, который следует добавить к мощному, но неразличимому нами морскому кино, – способ ориентации в пространстве, восприятие окружающей среды, деформированное сигналами самой Земли словно гигантским магнитом.
