– Что это значит?! – был вопрос матери, впервые обратившейся к сыну за разъяснениями его необоснованных, лежащих за гранью ее понимания трат.

– Местные власти собирались подписать договор на установку сотовых вышек. Думаю, после этого никого из действующей власти в том районе мы бы уже не нашли.

– И что?

– Сотовые вышки, кроме того что они не дадут никакой связи в горной местности, запрещены к использованию во всех цивилизованных странах, мам.

– А мы тут причем?

– Мы? Мы – ни при чем.

– Ты собираешься потратить эти деньги на обеспечение связью того несчастного десятка тысяч диких оборванцев, чтобы… чтобы что, Миша?!

– Мам, никто не думал о реальной связи, они пытались нагреть руки на установке оборудования, которое везде, кроме как у нас, запрещено, а в горах еще и бесполезно! Теперь это станет невозможно.

– Я не понимаю, а причем тут ты? Причем тут наши деньги?

Михаил молчал, внимательно глядя на проекцию матери, и Лариса Сергеевна начинала терять терпение.

– Ты можешь объяснить, зачем ты это сделал, Миша? Я пытаюсь понять тебя, помоги мне, наконец!

– Эти горы – одно из двух мест на Земле, где еще остались пчелы.

– Пчелы?!

– Да.

– Боже, а пчелы тут причем?

– Эти вышки убили бы их, мам, что здесь не понятно? Они обосновали необходимость поставки вышек отсутствием связи, я предоставлю им связь! Но при этом ни местные власти не нагреются, не исчезнут последние естественные колонии пчел.

Лариса Сергеевна медленно протянула руку к панели управления и отключила связь. Она больше никогда не спрашивала, зачем ее сын сделал что-то, чего она не может понять. Она так и не узнала, причем здесь пчелы, но ее сын обеспечил связью горцев и подложил свинью местной администрации. В тот год, когда Михаил прилетел домой на Новый год, Юрий Николаевич долго сдерживал улыбку, а потом поднял тост: «За пчел!». Лариса Сергеевна не поняла, почему ее родные мужчины смеются, но тогда это уже не было важно, потому что Михаил объявил о своем решении больше не употреблять алкоголь, чем порадовал мать, и недоразумение с сотовыми вышками, спутниковой связью и пчелами забылось.

– Привет, мамуль, – Михаил зашел в залу и поцеловал мать в щеку.

– От тебя табаком несет… – поморщилась женщина, отворачивая лицо.

– Я покурил перед входом.

– Ты руки помыл? Садись, все горячее.

– Я планировал завтра с утра заехать за тобой, чтобы съездить в клинику LPC. Но придется тебе одной съездить, вечером я лечу на Песок-2.

– Там что-то случилось?

– Не знаю. СБ нашли лаборанта, при котором произошла авария с проводниками, и Рудольф Викторович настоятельно попросил меня прилететь. Тебе прислать машину или сама доберешься?

– Я не поеду в клинику.

– Мама, нужно как можно скорее запустить рост…

– Я не хочу об этом слышать! Мы все уже сотню раз обсудили!

Михаил отложил приборы и отклонился.

– Присядь, – предложил он, указывая на ее любимое место. Женщина послушно села и кончиками пальцев прикоснулась к ручке ножа. – Мама, ты упрямая, я знаю, – спокойно начал Михаил, – но упрямство в этом вопросе – неразумно. Я не хочу потерять тебя так же, как потерял отца.

– Миша, не начинай. Я не буду искусственно продлевать свою жизнь. Когда придет мое время, я хочу… к твоему отцу.

– Твою мать, мама! – Михаил хотел подняться, но лишь недовольно опустил ладонь на столешницу, гася эмоции.

– И я не хочу, чтобы ты предпринимал какие-либо действия, препятствующие моей естественной смерти.

– Тогда я никакую угрозу твоей жизни не буду считать естественной!

– Миша, не смей так говорить! Я запрещаю тебе вмешиваться в… божью волю.

Михаил поперхнулся:

– Во что?!

– Каждому человеку отведен свой срок, Мишенька, – вздохнула женщина. – Я не собираюсь завтра помирать, но и растить заново запчасти для тела не собираюсь так же. Чему быть – того не миновать. Когда-нибудь я умру, и тебе придется отпустить меня. Никто не должен жить вечно.

– Я не предлагаю жить вечно! Зачем вы создали LPI, зачем мы владеем компанией, способной продлить жизнь и молодость, если сами не собираемся пользоваться этим?

– Миша, не начинай! Когда нас покинул твой отец, я приняла решение и не собираюсь его менять. Я не хотела волновать тебя, отключая соты, созданные еще при его жизни, но теперь, когда они все погибли, я не буду растить новые органы.

Михаил буравил мать взглядом, и она принимала этот вызов с пониманием, теплотой и любовью. Уставившись в тарелку, он вздохнул:

– Я хотел бы, чтобы ты еще раз об этом подумала, мама. Возможно, это эгоистично, но ведь кроме тебя у меня никого нет.

Мать молчала с минуту. Потом она усмехнулась:

– Когда ты курил у входа, я вспомнила твой последний разговор с тренером по плаванию, – сказала она. – У тебя всегда будет «Живой проект». Похоже, для тебя это самое важное в жизни. Он, а не твоя мать.

– Ты беспощадна, мамуля, – Михаил отодвинул так и не тронутую тарелку с едой и поднялся. – Я закурю, ты не против?

– Против.

Михаил сжал губы и отвернулся, доставая из кармана пустую руку. Встав лицом к окну, он смотрел в вечерние сумерки, опускающиеся на особняк: голые деревья, фонарные столбики и дорожки, его машины и лавочка погружались в серость, словно под воду. Он тоже вспомнил свой последний разговор с тренером по плаванию. Прошло столько же лет, сколько было ему тогда. Он – это «LPI», но корпорация не ассоциируется с его именем так, как ассоциировалась с именем ее создателя. Он стал ей, но она не стала им. Более того, самая важная для него часть – «Живой проект» – разваливается на глазах. Закон о наделении клонов человеческими и гражданскими правами способен подвести под ней черту.

– Они могут посадить тебя за работорговлю и использование рабского труда, – проговорила Лариса Сергеевна еле слышно, будто прочитав мысли сына.

– За этим следует конфискация имущества? – с неожиданным спокойствием спросил Михаил.

– Да, всего имущества, накопленного и приобретенного в результате преступной деятельности.

– То есть по сути всего, чем я владею… последний месяц, – Михаил засмеялся, оборачиваясь. – А потом, если они сделают это, а они сделают и никакая логика, никакая правда, ничто им не помешает упрятать меня за решетку… так вот, если они это сделают уже после того, как тебя не станет, если я буду владеть всем состоянием Королевых, то они получат все. Они не подавятся, отнимая даже то, что заработано LPC и Foodstuff Synthesizing.

– Я не передумаю, Миша. Но тебе нужно обезопасить себя.

– Как?! – Михаил в отчаянии достал пачку и вставил сигарету в губы. – Как, мама?! В стране, где законы существуют для того, чтобы было за что сажать! Как я могу себя обезопасить?! Ты спроси Пэттинсона, возможно ли, чтобы в его стране меня посадили по закону, который не действовал на момент совершения преступления?

– Миша, тогда ты уже повзрослеешь?! И там бы издали закон на день, а дешевле: просто пристрелили.

– Это точно…

– Отдай им «Живой проект»!

– Отдай? – ощерился Михаил.

– Миша, ради бога…

– Только через мой труп.

– Ты им станешь, если они не получат, чего хотят. Они либо убьют тебя, либо посадят. Позволь им назначить своего человека на должность директора «Живого проекта», неужели тебе мало кресла президента?

– Боже, с кем я говорю об этом? Мама, чьи слова ты произносишь, кто их хозяин?

– Твоя встреча с президентом… – Лариса Сергеевна запнулась. Михаил обернулся от окна, вынимая изо рта незажженную сигарету.

– Мам, если речь идет о моей жизни и свободе, а именно об этом она и идет… и если для тебя мои жизнь и свобода представляют хоть какую-то ценность, прошу тебя, хватит этих шпионских игр. Расскажи мне все как есть, все, что ты знаешь.

– Я не могу, Миша! Ты же понимаешь!

– Нет, я не понимаю. Объясни мне!

– Все слишком сложно. Слишком много вокруг людей и корысти. У каждого свои интересы, одному то, другому это, третьему… эти уступки, операции, поставки без договоров… Ты хорошо умеешь делать вид, что не замечаешь всего этого, а я при этом оказываюсь по уши в…