–– И как только эти патроны оказались в ее чемодане? – возопил Борька.
Его каждый раз возмущала любая несправедливость, допущенная судьбой по отношению к ему и его близким, причем свежесть восприятия не уменьшилась с годами. Сам вопрос был, разумеется, риторическим, для любого, кто знаком с нашей действительностью; в чемодан израильтянина пара патронов от армейской винтовки могли попасть множеством разных способов. Например, девушка могла одолжить свой чемодан тому же Борьке для поездки на сборы, и похоже, что именно так оно и было. А уж хранить вещи в самых неожиданных местах мой сын умеет. Однажды, еще во время его срочной сужбы, Наоми вытащила гранату из грязного носка. Правда граната было шумовая, но представьте себе, сколько шуму было бы при стирке.
Так или иначе, но патроны в чемодане израильтян стали просто национальным бедствием. За границей, местные власти обычно действовали по принципу "лучше перебдеть, чем недобдеть" и таких израильтян задерживали для разбирательства. К разбирательству подключался израильский консул и, в результате, дело заканчивалось суровым внушением с конфискацией опасного оружия. Приходилось извиняться, а порой и платить штраф, но ни разу дело не дошло до обвинения. Ни разу, до тех пор, пока Хадассу Бар-Нахман не задержали в аэропорту Шереметьево с двумя винтовочными патронами в чемодане, который следовал транзитом из аэропорта Нарита в Токио в аэропорт Бен-Гурион Тель Авива. Бедную девушку немедленно арестовали, очень оперативно обвинили в контрабанде оружия и присудили к шести с половиной годам колонии обычного режима. Не знаю, что такое "обычный режим", но не думаю, что два патрона от винтовки "Тавор" на дне следующего транзитом чемодана серьезно подорвали обороноспособность Российской Федерации или стабильность правящего в ней режима.
А вот теперь все это, как выяснилось, касается моего сына, причем самым непосредственным образом. Сам он поехать не мог, это теперь было очевидно. Даже если пойти в посольство, покаяться и написать самообличительное письмо, то одни только бюрократические процедуры займут месяцы, если не годы. К тому же, борькина связь с Хадассой легко прослеживатся парой нажатий на клавиши, что делает снятие с него российских санкций более чем иллюзорным. Следовательно, ехать придется мне. Я это понял сразу, да и Борька явно на это подсознательно рассчитывал, не допуская крамольную мысль на более высокий уровень. Поэтому, когда я озвучил идею своей поездки, он начал было вяло возражать, но быстро перестал, убедившись, что я его все равно не слушаю. Разумеется, каждый почувствовал бы себя неудобно, когда тебя, здорового сорокалетнего мужика, выручает отец-пенсионер. Поэтому я сменил тему:
–– Насколько у тебя серьезно с этой девушкой? Если я не ошибаюсь, она намного младше тебя?
–– Не знаю – замялся Борька – Что ты от меня хочешь?
–– Серьезно, или нет?
–– Вот пристал… – он начал сердиться и это было хорошо, потому что отвлекало его от ненужных мыслей.
Я пристально посмотрел на него, сознательно не озвучивая то, что, по моему мнению, читалось в моем взоре.
–– На самом деле, все очень серьезно – неожиданно заявил он твердым тоном – Мы уже начали думать о ребенке.
Меня, в моем возрасте, трудно чем-либо удивить, но тут Борьке это удалось. Мы с женой давно перестали рассчитывать на внуков по борькиной линии, тем более, что наши девочки подавали в этом отношении большие надежды, а младшая их даже и осуществила. Теперь предстоящая поездка в Москву приобретала новый смысл.
Борька уехал, ворча и негодуя, но в глубине души довольный тем, что его проблемой будут заниматься. Теперь я ждал звонка Наоми, так как интуиция у нее была развита неимоверно. Иногда она чувствовала, что со мной должно что-то произойти, еще до того как я сам об этом узнавал. И, действительно, она вскоре позвонила из Лексингтона, от дочки. Как-то раз мы решили показать девочкам те места, откуда мы родом. Борька отказался с нами ехать, презрительно ворча по поводу нашей старческой сентиментальности, поэтому Брайтон и Кентукки мы посетили вчетвером. Было это большой ошибкой, потому что теперь Наоми приходится мотаться между Нетанией и внуком в Лексингтоне, а вскоре ей придется и внучку в Квинсе навещать. Впрочем, я ничего против наших зятьев не имею, кроме их местоположения.
Моя любимая не успела еще ничего спросить, как я ее огорошил новостью про Борьку и его девушку.
–– Ну-ну, посмотрим, какая-такая Хадасса – строго заявила она. За сорок лет, ее характер совсем не изменился. Если раньше Наоми Берковиц боялся сам Моше Даян, то теперь трепетали зятья.
–– Чтобы посмотреть, мне придется полететь в Москву – объяснил я.
–– В Москву? – протянула Наоми, потом, видно вспомнив наши новости, добавила – Ну да, в Москву.
Наступило напряженное молчание. Как обычно, подумал я, она сейчас что-то такое скажет, что позволит мне взглянуть на проблему с еще одной стороны. Но она только сказала:
–– Не забудь свои таблетки – я ждал продолжения, и оно немедленно последовало – И не стоит тебе ехать одному. Возьми с собой кого-нибудь из "русских".
Это и был тот самый совет, которого я ждал – как всегда разумно и в точку. Мое знание русского языка оставляло желать лучшего. Много лет назад покойный дядя Натан привлек меня к одной работенке, требовавшей базового знания "великого и могучего", так что я понимал не слишком быструю речь и мог составить пару-тройку фраз. Но я, как мне кажется, до сих пор подписан под разноцветными бумажками, срок действия которых еще не истек. Так что не будем об этом. Потом в 90-е годы мне неоднократно предоставлялась возможность обновить свой русский. И все же, этого было недостаточно для серьезной поездки, не говоря уж о знании российских реалий, которые, изначально неглубокие, застыли у меня на уровне 90-х. Я перебрал в уме всех своих русскоязычных знакомых и результаты получились плачевные. По тем или иным причинам, никто из них не подходил на роль моего спутника.
–– Поговорил бы ты с Йорамом – подсказала Наоми.
Она знала Йорама в основном по моим рассказам, да по паре его визитов в наш дом. В ходе этих визитов он умудрился почти ничего не сказать и этим, вероятно, заслужил ее доверие. К ее совету несомненно следовало прислушаться. Но где мне искать Йорама? Да и жив ли он еще? Вроде бы он был постарше меня. А Наоми продолжила:
–– И еще… – она вдруг замолчала, и, после многозначительной паузы продолжила – … ты уж не копай там слишком глубоко.
Я вообще не собирался копать, поэтому не отреагировал.
– Пожалуйста, будь все время со мной на связи. Люблю тебя, дед! – на этом разговор закончился.
Йорама я обнаружил в конце цепочки из примерно десятка звонков. Он был еще вполне жив и относительно здоров в небольшом доме престарелых около Кирьят Шмона. По телефону он говорить отказался и потребовал моего приезда. От Нетании до северной границы три часа езды и все эти три часа я думал о Борьке, Москве и Хадассе. А еще я немного думал о Наоми, но о ней я думаю постоянно уже сорок лет.
Йорам приветствовал меня так сдержанно и внешне безразлично, как и сорок лет назад в такси около моего дома в Бруклайне. Если закрыть глаза, подумал я, можно представить себе, что не было всех этих лет и еще жив отец. Но я не закрыл глаза. Йорам всегда выглядел безразличным, равнодушным и бесчувственным, но я знал, что это лишь маска. Вот и сейчас, во время моего рассказа он не высказывал никаких эмоций и даже не шевелился в своем инвалидном кресле, так что стороннему наблюдателю могло бы показаться что он умер с тоски, не выдержав моего нудного рассказа.
Когда я закончил свою историю, он сказал, что ему необходимо сделать пару звонков. Не знаю, кому он там звонил, потому что меня он выгнал из комнаты, предварительно заставив проверить уровень зарядки своего телефона. Наверное, это было существенно, потому что разговаривал он довольно долго.
–– Надеюсь, Стэнли, ты научился хоть чему-нибудь за последние сорок лет – начал он, после того как я был допущен обратно в комнату – Потому что тебе придется быть предельно осторожным. Мне так и не удалось выяснить, чьи интересы здесь затронуты.
