Свет луны подобрался к окну,

Занавески в окошках колышутся,

Мамин голос не манит ко сну,

И рассказы семейные слышатся.

Как прошли мировую войну,

Про родню, Леонида Андреева,

Кем приходимся мы Шеншину

По орловскому генному дереву.

Про отца, про губернский архив,

Про ответы Орловского Загса,

У которого вечен мотив:

«Документы сожгли! Нет и фактов!»

На приокском родном берегу

Жили все, но как будто условно,

Я до трёх просчитать не смогу

Поколений моей родословной.

Под холодным мерцаньем луны

Мама спит. Но приходит бессонница,

Вместе с ней ощущенье стены

Между мною и прошлого звонницы.

Путь далёк от Орла в Тель-Авив,

Но от нашего генного дерева

Там родился мой внук, Даниил,

Он – родня Леонида Андреева.

«Не зажигай огня

во всех жилищах ваших в день Шабата».

Не зажигай огня, прошу, не зажигай,

При свете меноры субботний час заката

Соединил твой дом и твой Израйиль.

Шабат шалом, еврейский дом,

С заходом солнышка горят, мерцая, свечи.

Ирушалайм, Шабат шалом,

Лехайм, народ родной,

в субботний добрый вечер.

«Не зажигай огня

во всех жилищах ваших в день Шабата».

Не торопи судьбу, прошу, не торопи,

При свете меноры, по струнам пиццикато,

Наш старенький шпылар сыграет – потерпи.

Шабат шалом, еврейский дом,

С заходом солнышка горят, мерцая, свечи.

Ирушалайм, Шабат шалом,

Лехайм, народ родной,

в субботний добрый вечер.

«Не зажигай огня

во всех жилищах ваших в день Шабата».

Не оставляй мечту, похожую на сон,

При свете меноры и стрелки циферблата

Поторопят тебя вернуться на Сион.

Шабат шалом, еврейский дом,

С заходом солнышка горят, мерцая, свечи.

Ирушалайм, Шабат шалом,

Лехайм, народ родной,

в субботний добрый вечер.

Семья

Автор книги выражает сердечную благодарность семье калининградского художника Израила Матвеевича Гершбурга за предоставление в печать его картин.

Автопортрет

В автобусе

В нашем местечке, может в другом,

Всех не упомнишь, дело не в том.

В музыке скрипки, той что жива,

Вспомнят забытые идиш слова.

Шпылар играет, скрипка поёт,

Свадьбу справляет идиш народ,

Шпылар, шпылар, и у виска

Радости слёзы, свадьбы аркан.

Он на смычок положил канифоль,

Песню играет, идише боль,

Скрипочка, скрипка, скрипка, не плачь,

Прячет в улыбку слёзы скрипач.

Шпылар, шпылар идиша дар,

Таки не молод, таки не стар.

В чёрной жилетке белый шпылар

Утром положит скрипку в футляр.

Шпылар, шпылар, жизнь не легка,

Память местечка сердцу близка.

Скрипка с кларнетом, идиш слова,

Песня местечка осталась жива.

Шпилен, шпилен, в сердце пожар,

Все из местечек вспомнит шпылар,

Как на еврейский скорбный бульвар

Шли, чтобы вечно жить, в Бабий Яр.

Шли, чтобы вечно… Скрипка, поплачь,

Ты – очищенье, ты не палач.

Скрипочка, скрипка, вместе со мной,

Хаву Нагилу, скрипочка, спой.

Свадьбу играют, скрипка, не плачь,

Шпилен с улыбкой мудрый скрипач.

Только под утро скрипку в футляр

Трезво положит пьяный шпылар.

Иерусалим

Шла война… Всё казалось ошибкой…

По пожарам дорог фронтовых

Шёл солдат, как солдат. Только скрипка

Отличала его от других.

Он со скрипкой бросался в атаку,

На привалах, дымя табачком,

На броне, как шаман иль оракул,

Трогал струны заветным смычком.

Но бывало среди артобстрела

Скрипке вторил и брат-автомат,

Добавляли свои децибелы

Свист снарядов, разрывы гранат.

Укрывал он шинелькою скрипку

И на ночь клал в окоп, в самый низ,

Чтоб на утро, быть может не шибко,

Но сыграть Паганини «Каприз».

Для солдат, для друзей, тех кто рядом,

Чтоб забылась вся эта беда…

Мины свист, шквал огня, взрыв снаряда —

И смычок улетел в никуда…

А солдата нашли после боя —

Он на бруствере сверху лежал,

Холодеющей левой рукою

Он еврейскую скрипку держал.

Ветерок, нежно трогая струны:

«Моисей! Надо встать, надо жить!».

Но светили холодные луны,

Не пытаясь его воскресить.

Хоронили его на пригорке,

Дождь апрельский могилу кропил,

А сержант со своей гимнастёрки

«За отвагу» медаль прикрепил.

Ну а в мае, в году сорок пятом,

В год Победы святой, неземной

С похоронкой армейской солдата

Скрипка с фронта вернулась домой.

И сынишка солдата с улыбкой

Тронул струны – от звуков притих…

Это папы еврейская скрипка

Завещала играть для других.

У Стены Плача

В час прощальный утри свои слёзы —

Так устроена жизнь. Не дыша,

Сторожит тёмно-красные розы

Отлетевшая к Богу душа.

Там она начинает светиться

Сквозь небесный, терновый венец,

Как звезда. И печали, и лица,

И страданья уйдут, наконец.

Ну, а розы – горящие свечи,

Знак печали, судьбы роковой

Будут с нами. С душою на встрече

В день прощания сороковой,

Оживут твои строчки по новой,

Озаренные ликом свечей.

Но «Воскресни!» священное слово

Лишь для Господа! Не для людей…

Изгои веков,

Веры, стран, городов,

Изгои прошедших столетий,

Изгои симфоний и книжных томов,

Евреев рождённые дети.

Изгои амвонов,

Святых алтарей,

Изгои печальных покоев,

Изгои томов и страниц словарей,

И кафедр научных изгои.

Изгои редакций,

Журнальных анкет,

И телепрограмм конъюктуры.

Госакциям премий – крутой турникет

Евреям российской культуры.

Изгои народов,

И рас, и племён.

Евреи – дыханье, движенье.

Хотя вы изгои, я вами пленён,

Вы – русских веков продолженье.

Три религии

Право слово, право слово,

Право батюшка сказал,

Начинаем всё по новой,

Переходим в новый зал.